мелькнула, утопая в разливах сирени, прибрежная беседка с эхом, которую
когда-то показала мне жена - накатывала ночь, беседка плыла, медленно
рассекая серую воду и серое небо, я ломал цветущие ветви и говорил: "О!", и
потолок беседки отвечал: "О!", и жена отвечала: "Ого!"
Проскочили буддийский храм. Шофер крутнул баранку, огибая что-то, но
опоздал, и нас кинуло вверх на плохо подогнанном, перекошенном
канализационном люке.
- Болит... штука-то? - осторожно спросил Александр Евграфович.
- Нет. Онемела совершенно. Мешает только.
Он затянулся; приоткрыв окно, коротко выставил сигарету наружу, и ветер
слизнул седой хвостик пепла.
- Спешить надо.
- Делаю, что могу,- сказал шофер. Я впервые услышал его голос.
- Я не тебе, Володя. Ты работай.- Он повернулся ко мне,- я даю вам
час.
- Три,- сказал я.
- Я думаю, торг здесь неуместен, - голосом Остапа Бендера сказал
Александр Евграфович. Я усмехнулся кривовато, а Володя вдруг громко
рассмеялся и на короткий миг обернулся к нам, вспышкой показав веселое
смуглое лицо.
Машин мало, - сказал я.- Странно. Когда-то в такую погоду шел
сплошной поток...
Ездить особо некуда стало,- угрюмо проговорил Александр Евграфович.-
Залив прокис, в озерах то гепатит, то менингококк...
- Да не в этом дело, Александр Евграфыч,- снова подал голос Володя,-
Народ в Сосновом Бору в ХЖО купается, и ничего...
- Что это? - спросил я.
- Хранилище жидких отходов,- ответил Александр Евграфович.-
Могильник.
- Во-во! Так даже нравится - всегда теплая, говорят... А вот налоги
на дороги опять так вздули! Кто может столько выложить, кроме мафиози? И,
главное, все как в прорву улетает, вы посмотрите на покрытие! Это же
убийство, а не покрытие! Частники сейчас от машин избавляются...
Мы затянулись одновременно.
- Единственная хоть сколько-нибудь убедительная теория,- вдруг сказал
Александр Евграфович,- то, что улеты - это какая-то приспособительная
реакция. Эскулапы наши считают, будто заболевают те, у кого оказались
исчерпанными адаптационные возможности. Если жарко - человек непроизвольно
потеет. Если холодно - непроизвольно начинает стучать зубами и
подпрыгивать. Ну, а если сил нет как хреново - непроизвольно взлетает абы
куда... Так, примерно.
- Интересно,- процедил я.
- Да уж куда как интересно,- угрюмо сказал он; прикурил вторую
сигарету и, уже не спрашивая и не дожидаясь просьбы, протянул мне пачку. Я
закурил. Во рту щипало и жгло,- Ведь сердце кровью обливается! Царь жал,
душил, голодом морил - сидели смирненько, трудились. Сталин жал, душил,
голодом морил - сидели, коммунизм строили с пеной у рта. А теперь, когда
всем бы действительно навалиться плечом к плечу... полетели. Пташки!
- Может, это как облучение,- предположил я хмуро. - Дозы
накапливаются, накапливаются... оседает, оседает стронций в костях, и вроде
даже привычно с ним, подумаешь - обычное дело: стронций, без него вроде и
никак уже... а потом все-таки: бац!
- Глеб Всеволодович,- чуть помедлив и почему-то понизив голос, всем
корпусом повернувшись ко мне, произнес Александр Евграфович.- Скажите
честно. Что называется, не для протокола. Вы действительно считаете, что...
что наша жизнь - это... извиняюсь... стронций?
Я промолчал.
- А я вам вот что скажу! - почти выкрикнул он, подождав и поняв, что
ответа не дождется.- У них там есть и другие теории! В апреле группа
медиков из Лос-Анжелеса опубликовала статью, где доказывается, что наши
улеты - это начало некоего грандиозного, глобального процесса
перемешивания. Генофонд вида ощутил региональное закукливание генной
информации и пытается его парировать. Дескать, в условиях нашего
стремительно меняющегося техногенного мира человек не успевает развиваться
синхронно со своими произведениями, приспосабливаться к ним, и чтобы
подстегнуть приспособление, надо усилить мутагенный фактор; а что для этого?
- для этого как можно быстрее и хаотичнее перемешивать расы, народы...
- Тоже интересно,- сказал я.- Но очень сложно.
- Для вас сложно,- почти со злобой сказал Александр Евграфович.- А
вот там обыватели быстро разобрались, что к чему. Зар-разы сытые! Как
представили себе, что, ежели так, скоро тоже начнут взлетать из своей Айовы,
из Новой Зеландии своей, и опускаться у нас в Нечерноземье, или, извиняюсь,
в Кулундинской степи... Ведь от страха офонарели! От наших там шарахаются
сейчас - заразиться боятся. Позавчера,- он совсем почернел и буквально
грыз фильтр,- позавчера был первый достоверно зафиксированный случай линча.
Близ Кальтаджироне парнишка сел, даже крылья не отвалились еще. Зверье... Не
приближаясь ближе чем на сорок метров, его спалили из армейских огнеметов, и
потом еще минут десять прожаривали труп и почву кругом, пока кости не
истлели! Мы случайно сняли со спутника...
Я смолчал. Я представил себе молодую пару, так безоглядно, так
предрассветно взлетевшую сегодня. Потом я представил Кирю.
- Я вам больше скажу,- проговорил Александр Евграфович,- ВОЗ уже
дважды делала представления нашему правительству. Чтобы мы как-то их
оградили... Дошли до того, что намекнули даже...- он мотнул головой,
сгоряча не в силах связно подбирать слова.- В общем, чтобы силы ПВО страны
сбивали улетчиков над границей. Сами они мараться на государственном уровне
не хотят - но дрейфят! И, понимаешь ли, мы же сами, нашими же МИГами чтоб
сбивали наших же людей! В целях, извиняюсь, укрепления доверия между
Востоком и Западом... И я не уверен, что у наших хватит духу отказывать раз
за разом.
Я думал о Кире, и не мог думать ни о чем ином. И вдруг почему-то
вспомнил - всей кожей вспомнил, всем телом - как легко и сладко было вчера
с Тоней.
Постоянно болевшее, словно проткнутое, сердце на миг упало со своего
вертела в пляшущий костер.
В Сестрорецке мы забуксовали среди массы людей. Даже не понять было,
что стряслось - кто-то хохотал возбужденно, кто-то всхлипывал, кто-то
горячо говорил... Поодаль, встав на урну, бородатый кряжистый человек
выкрикивал речь, но его было почти не слышно.
- В чем дело? - жестко спросил Александр Евграфович, выглянув в
открытое окно, пока "Волга" пробиралась, слегка лавируя, между неохотно
расступающимися людьми.
- Спидоноску придушили! - с кретинической радостью крикнул лохматый
небритый паренек в шортах и драной майке, поверх которой болтался
прицепленный впопыхах вверх ногами нательный крестик.
- Что?! - крикнул Александр Евграфович. Вены на его шее набухли,
стали лиловыми. Паренек в восторге ударил кулаком по капоту "Волги".
Сосредоточенный Володя вздрогнул и ругнулся вполголоса, будто ударили его
самого - но даже не повернул головы.
- Вроде женщина-то приличная, колечичко на руке,- с готовностью
застрекотала аккуратно одетая бабка и, одной рукой катя коляску с равнодушно
глядящим оттуда младенцем, потащилась с нами рядом.- А выходит из
раболатории, где анализ-то берут - и плачет! Ясно дело - положительный!
Ну, а у ребят-то у наших тут в кусту дежурство организовано круглосутошно,
блюдемся...
Перекрывая гомон, бородатый поодаль надсаживался, триумфально
размахивал рукой - до нас долетали обрывки: "Физическое и нравственное
здоровье русского народа идут рука об руку!.. Кризис требует кардинальных
мер, и любые будут оправданы, ибо ставка предельно высока!.. На действенную
помощь Кремля, раболепствующего перед инородцами, рассчитывать не
приходится!.. Мы вправе спросить: Горбачев, где обещанные презервативы? Ты
отдал их казахам!.. Убийственный вирус СПИДа, выведенный в тайных масонских
лабораториях еще при Лорис-Меликове, которого в действительности звали, как
известно, Лейба Меерзон..."
Мы прорвались. Володя, наверстывая время, погнал на предельной
скорости. Асфальт летел под шипящие, утробно екающие на выбоинах колеса.
- А презервативов действительно нет,- заметил Володя.
- В том-то и дело,- с тяжелым вздохом отозвался Александр Евграфович.
- Этими-то хоть вы занимаетесь? - большим пальцем показав назад,
спросил я.
Володя хохотнул горько. Александр Евграфович, глядя прямо перед собой,
долго молчал.
- Эх, Глеб Всеволодович,- сказал он безнадежно,- до всего просто
руки не доходят... Что говорить! - его голос затрепетал от скрытой боли.-
Нам ведь даже фонды магнитной ленты заморозили! Можем отрабатывать только
тех, к кому подключились когда-то, а захочешь сейчас внепланового "жучка"
вколоть - изволь за свой счет...
- И куда все девается,- сказал Володя, не оборачиваясь.
Больше мы не разговаривали до самого Рощина.
Здесь был рай. Дощатая пристройка утопала в свежей июньской зелени,
утренний воздух благоухал; в тишине перезванивались вечные, нормально
крылатые птицы. Киря стоял на цыпочках, положив подбородок на край
переполненной бочки и, держа в вытянутой руке еловую шишку, сосредоточенно
водил ее по воде вправо-влево.
- Кирилл,- сказал я,- здравствуй. Он обернулся ко мне.
- Шишка купается,- сообщил он так, будто мы расстались полчаса назад.
Сначала я обмер, мне показалось, что он где-то упал совсем недавно и стесал
кожу с лица. Но это был диатез. Вот тебе и свежий воздух.
- Замечательно,- сказал я,- шишке хорошо. А у тебя рукава мокрые.
- Рукава не мокрые,- серьезно возразил он.
- Ты чем-нибудь другим заняться не хочешь?
- Другим не хочешь.
Рукава были насквозь мокрые. Я закатал ему рукава. Номерков у него на
руках еще не было, так что можно.
Жена сидела у газовой плиты нога на ногу, к двери спиной, и что-то
читала. На плите булькало, из-под слегка сдвинутой крышки кастрюли курился
парок. Газ шел еле-еле. А кран был открыт полностью. Баллон пора менять.
- Здравствуй,- сказал я. Она обернулась. Будто мы расстались полчаса
назад.
- Привет,- приветливо сказала она, не закрывая книгу.- Какими
судьбами?
- Заехал проведать,- объяснил я, стараясь держаться очень прямо и
как-то втянуть предательски раздувшие пиджак горбы на лопатках.- Друг
подбросил... ненадолго. У него тут дела, он на машине. Через час обратно.
- Какие у тебя друзья появились, пока нас нет. С машинами. Мужчина или
женщина?
Она подзагорела. Чуть-чуть. Но выглядела она страшно устало,
просто-таки измочаленно. Под глазами темные мешки, губы бледные...
- Мужчина, представь. Как вы тут? Не болеете?
- В пределах допусков,- ответила она.- Горло все время, особенно с
утра. Тепленького попьешь - вроде проходит... А этот совсем не спит. И мне
не дает, естественно... Ну, как водится.
- Бедняга... Комары не заели?
- Начинают заедать. Хозяин говорит - это еще что, вот через
недельку...
- Что читаешь?
Она закрыла книгу и пихнула ее куда-то в груду посуды на столе.
- Некогда мне тут читать. Стирка-готовка-прогулка,
прогулка-стирка-готовка...
- Суп варишь?
- Третий день один пакет мусолим,- она сунулась в ведерко за плитой и
показала мне пустой пакет из-под супа "Новинка".- В лабазе - шаром кати.
Сперва еще ничего было, а сейчас дачники наезжают экспоненциально... Ты
ничего не привоз?
- Нет. Как-то не догадался.
- Во! - она постучала костяшками пальцев по столу, намекая, что я
дубина,- В морозилке же курица лежит!
- Знаешь, даже не посмотрел.
- Привези. Просто хоть траву лопай...
- Кору с деревьев.
- Лебеду.
- А ты знаешь, как лебеда выглядит?
