дом облака. - Какая у тебя здесь благодать!
Я поглаживал ее по колену, проводя пальцами вдоль шрама с внутренней
стороны; ветер трепал ей волосы. Погодя немного, Гленда закрывала глаза,
руки и ноги ее, несмотря на жару, покрывались мурашками.
- Это уж не извольте беспокоиться, - отвечал я, в очередной раз прик-
ладываясь к кружке. - Меня клещами не вытащишь отсюда, уж это будьте по-
койны.
И думал о ее сердце после бега, как оно скачет и бьется в своей ма-
ленькой клетке, словно рыбка в тесном садке, - удивительно, откуда в нем
на высшей точке подъема берется столько жизненной силы...
В тот день, когда Гленда подожгла поле за дорогой против моего дома,
было тихо, безветренно, и она, наверно, думала, что это не опасно, что
огонь лишь пройдется по траве, не причинив никакого вреда, - и была пра-
ва, просто я этого не знал. Я увидел, как она стоит посреди поля: чирк-
нет спичкой и нагнется, заслоняя ее руками, пока у ног ее не занялась
трава. Тогда она побежала по полю к моему дому.
Я любовался, глядя, как она бежит. Не знаю, зачем она устроила пожар;
я всерьез испугался, как бы огонь не перекинулся через дорогу на мой
сенной сарай и даже на дом, но все же не так, как испугался бы в другое
время. Был последний день перед отъездом Гленды, и больше всего я просто
радовался тому, что вижу ее.
Она взбежала на крыльцо, забарабанила в дверь и вошла, задыхаясь, так
как весь этот путь пролетела на предельной скорости. Огонь, даже в без-
ветрии, быстро распространялся по пересохшей траве, и там, куда он еще
не дошел, выпархивали из травы краснокрылые трупиалы и видно было, как
удирают через дорогу ко мне во двор болотные кролики и полевки. Широким
шагом пронесся по лугу лось. Густо валил дым. Близился вечер, еще не
совсем стемнело, но до темноты оставалось недолго, и Гленда за руку по-
тащила меня из дома, вниз по ступенькам, назад на горящее поле, к пруду
на дальнем его краю. Пруд был большой - во всяком случае, должен был, по
моим представлениям, уберечь нас от огня, - и мы рванули к нему полем,
над которым внезапно поднялся ветер, ветер от пожара, добежали до пруда,
скинули туфли, стянули с себя рубашки, джинсы, зашли, шлепая, в воду и
стали ждать, когда огонь подступит ближе, расползется и обойдет нас.
То был несерьезный пожар, травопал, но пламя, накатывая, дышало нес-
терпимым жаром, обдавая нам лица раскаленным ветром.
Это было страшно.
Мы окунались с головой, остужая мгновенно высыхающие лица, плескали
воду друг другу на плечи. Над нами метались птицы, кузнечики, и мыши-ма-
лютки кидались с берега к нам в пруд, где, поднимаясь на поверхность, их
хватали прожорливые форели и глотали, как козявок. Смеркалось; пламя нас
окружало со всех сторон. Нам оставалось только ждать, когда трава под
огнем выгорит дотла.
- Пожалуйста, миленький, - говорила Гленда, и я не сразу понял, что
она обращается ко мне. - Ну пожалуйста.
Мы зашли уже на самое глубокое место в пруду, где нам было по грудь,
и должны были, спасаясь от зноя, то и дело окунаться в воду. На лице и
на губах у нас выскочили волдыри. На воду валили, как валит снег, хлопья
пепла. Огонь догорел только к ночи, лишь там и сям трепыхались еще оран-
жевые язычки. А так все маленькое поле лежало почернев и остывая, но
ступать босиком было пока еще чересчур горячо.
Мы продрогли. Никогда в жизни я так не замерзал. Всю ночь мы не вы-
пускали друг друга из рук, крепко держались друг за друга, потому что
нас била дрожь. Я думал о том, что значит удача, счастливый случай. Ду-
мал о страхах, самых разных, о причинах, побуждающих человека бежать. На
рассвете она ушла; не позволила мне отвезти ее домой, а пустилась рысцой
по дороге, ведущей к Тому.
С тех пор прошло два года. По два раза в каждом году зайцы меняли ок-
раску.
Дикобраз - его я больше не видел. Ушел - и это после стольких-то лет.
Жалко, я так и не знаю, точно ли это был он, - жаль, не могу назвать его
настоящим именем.
Вернется ли он назад? Не думаю. Для чего он вообще был здесь? Я не
знаю.
Так или иначе, но все, с чем я остался, - это зайчики, предсказуемые
в своих повадках.
Бегает ли Гленда по-прежнему? Сейчас середина февраля. Вспоминать о
ней больно. Выжженное, обугленное, лежит за дорогой поле, затаясь под
покровом снега.
