Иванович вполне мог узреть даже тех пресловутых китов, на которых покоится
наша твердь.
- Выключи! - кричал Серп, пиная ногой икающую "Селгу".
- Правды боишься! - возражал Агафон. - Не мог ты видеть такую большую
рыбу!
Запретив себе отвлекаться, я вновь и вновь всматривался во встающие
передо мной скалы, отсвечивающие глянцевым и пустынным загаром; я вновь и
вновь видел розы разломов, длинную дождевую тень над белым песком,
ледниковые мельницы, предгорные шельфы, столовые горы, плоские, как
перевернутые ведра; видел вересковые пустоши и гигантские бесформенные
ирисы на плече вулкана Чирип.
Кто упрекал язык науки в сухости?
- Пить надо меньше! - ревниво звучал над вересковыми пустошами голос
Агафона Мальцева.
- Начальник! - кричал Серп. - Ты слышишь, начальник? Где бы я пил? Ты
мне поставил, что ли? Ты слышишь, начальник!
- Ему тебя слушать не надо, - ревниво бухтел Агафон. Он всегда
относился к начальству с уважением. - Ему тебя слушать не надо. Ему это ни
к чему. Он - начальник!
Усилием воли я изгонял из сознания мешающие мне голоса, но нервный
хрип Серпа Ивановича ревел над миром, как механическая пила. Голос Серпа
Ивановича срывал меня с плоскогорий, голос Серпа Ивановича сбрасывал меня
в будни. "Я не козел! - слышал я. - Я на привязи никогда не сидел! Я на
балкере "Азов" сто стран посетил! Я с австралийцами пьянствовал! И уж
океан, _м_о_й _А_г_а_ф_о_н_, знаю с таких вот!.."
Немножко Серп привирал, но с океаном, точнее с первым и не очень
точным о нем представлением, а еще точнее, с первыми его представителями
Серп Сказкин впервые столкнулся сразу после окончания средней школы, когда
из родного Бубенчикова его, вместе с другими корешами-призывниками
доставили, грузовой машиной прямой в районный центр.
Гигантский полотняный купол, парусом запрудивший площадь, поразил
Серпа в самое сердце. И совсем доконал его белый транспарант с алыми
буквами.
ЦИРК. РУСАЛКИ.
Это было как перст судьбы.
С младенческих лет подогреваемый рассказами деда Евсея, который после
почти двух недель службы на минном тральщике начисто был списан с флота за
профнепригодность, юный Серп Сказкин грезил о море.
Море, считал юный Серп, окружено дикими камышами, как Нюшкины болота,
что начинаются сразу за их резко континентальным Бубенчиковым. В море,
считал юный Серп, живут не кряквы, а несказанные в своей жестокости
существа, как то: русалки, морские змеи, драконы, киты и спруты! Вот
почему, отпросившись на час, юный Серп, не колеблясь, извел остаток личных
денег на билет.
На арене, увидел он, стоял гигантский стеклянный аквариум. В
аквариуме, хорошо различимые, призывно изгибаясь, шли в танце самые
настоящие русалки, совсем с виду как бубенчиковские девки, только с
хвостами вместо ног и с яркими ленточками вместо лифчиков. Последнее юного
Серпа смутило, и он поднял взгляд горе.
Там, вверху, впрочем, тоже было небезынтересно.
Там, вверху, под самый купол уезжал в железной клетке, прутья которой
были обмотаны паклей, обильно вымоченной в бензине, веселый клоун в
дурацких, как у Серпа, штанах. И конечно, этот умник решил закурить -
вытащил из кармана расшитый кисет, кремень и стальное, большое, как кепка
Серпа, огниво. Серп, не раз бывавший в МТС, в той, что обслуживала его
родное Бубенчиково, хорошо знал свойства горючих веществ, а потому он
робко оглянулся на соседа, на дородного седого мужчину в светлом
коверкотовом костюме. Сосед добродушно улыбнулся, дал Серпу конфету и даже
полуобнял за плечи: дескать, не тушуйся, сморчок, тут дело знают! И в этот
момент клетка вспыхнула! Клоун с криком бросился к дверце, а дородный
сосед Серпа, задыхаясь от смеха, объяснил: "Ишь! Это он к русалкам хочет!"
Юный Серп тоже засмеялся, но ему было страшно.
Серп отчетливо видел: дверцу заело, клоун хочет теперь не к русалкам,
а скорее из горящей клетки. Но все в зале смеялись, и Серп тоже засмеялся
- он не хотел прослыть этаким простачком из Бубенчиково.
Утверждая себя, Серп продолжал смеяться и тогда, когда все в зале
умолкли. Заело не только дверцу, заело и трос, на котором поднимали
клетку. Теперь смех юного Серпа звучал неуместно и вызывающе, и дородный
его сосед, закатав рукав коверкотового костюма, не поворачиваясь, пухлой
ладонью заткнул Серпу рот. Счастливо оказавшийся на сцене пожарник смаху
вдарил топором по тросу. Объятая огнем клетка рухнула в аквариум. Русалок
выплеснуло в зал. Одна упала рядом с дородным соседом Серпа, и юный Серп
успел разглядеть, что хвост у нее пристегнут...
Убедившись, что утонувшего, но не поддавшегося огню, клоуна откачали,
зал восторженно взревел. Но Серп уже не смеялся. Юный Серп внезапно понял,
на что намекала ему судьба. Он отчетливо понял: его жизнь отныне будет
связана с морем! Пусть горят корабли, пусть взрываются толстые, как
колбаса, танкеры, он, внявший голосу судьбы, Серп Сказкин, прямо из цирка
уйдет в море! Ведь это он, будущий боцман балкера "Азов", будущий матрос
портового буксира (типа "Жук"), будущий плотник "Горремстроя"
(Южно-Сахалинск), будущих конюх и так далее, это он, Серп Иванович
Сказкин, будет изо дня в день отслеживать медлительное течение низких,
никому доселе неведомых берегов...
- Рыба! Большая рыба! - орал Сказкин. - У меня, Агафон, глаза как
перископы! Я в любом бассейне отыщу корчму! Я эту рыбу как тебя видел! В
гробу и в полукабельтове! Три горба, и шея как гармошка. Понял?
- А фонтанчики? - хитро щурился Агафон.
- Никаких фонтанчиков! Это тебе не цирк. А вот _г_о_р_б_ы_, они были!
- Это, Серп, тебя болезнь гложет!
- Вышла моя болезнь! - ревел Сказкин. - С потом моим трудовым вышла!
- Ну, тогда осложнения, - догадался Агафон. - Болезнь, видишь, вышла,
а осложнения налицо!
- Осложнения? - взорвался Сказкин. - А корову, _м_о_й _А_г_а_ф_о_н_,
осложнения слопали?
Не желая участвовать в бессмысленном споре, я ушел на берег залива.
Над темной громадой Атсонупури завис серебряный хвост совсем
небольшой Медведицы. В молчании, в легкой дымке, в курчавящихся нежных
волнах впрямь мнилось что-то немирное. Вдали, где туман почти касался
воды, что-то тяжело плеснуло. Касатка? Дельфин?.. На секунду я увидел
смутные очертания плавников... Один... Два... Три... При желании их вполне
можно было принять за горбы большой рыбы. Я усмехнулся и прогнал
оцепенение. "Подумаешь, рыба!.."
"И вообще, - решил я, - надо мужиков развести на время. Неровен час,
рассорятся! Нам это ни к чему!"
Я взглянул на темный гребень кальдеры. "Идея! Почему бы не
прогуляться? Завтра утром я сведу Сказкина в Львиную Пасть!"
Так я ему и объявил:
- Завтра, Серп Иванович, глянем мы с тобой прямо в Львиную Пасть!
- О, Господи! - задохнулся Сказкин. - Этого еще не хватало! Где это
ты, начальник, льва тут найдешь?
Я ткнул пальцем в далекий гребень кальдеры.
- Видишь? Туда и полезем.
- Это же в гору! - обиделся Серп Иванович.
- Дело есть дело! - отрезал я коротко.
А завистливый Агафон вздохнул:
- Пруха! Я, Серп, считай, полжизни провел под этой горой, а ведь
умру, так и не узнаю, что за ней такое лежит.
- "Пруха!" - презрительно хмыкнул Сказкин, и я вдруг ему
посочувствовал.
В самом деле, будь у Серпа Ивановича другой характер, он бы,
возможно, до сих пор плавал по всем моря мира, а не сидел бы со мной на
пустом острове. Но случалось однажды так: после почти годичного отсутствия
явился Сказкин в родное Бубенчиково. "Вот, причаливаю!" - сказал. Но Елена
Ивановна Глушкова, бывшая Сказкина, ответствовала ему так: "Да нет уж,
Серп. Ты плыви дальше. А я давно причалила. К нашему участковому."
Милиционера по фамилии Глушков Серп Иванович трогать не стал, но
пуховики, привезенные им из холодной Канады, шелковые подушечки,
вывезенные из Гонконга и Сингапура, тут же сам, самолично распылил по
двору мощным бельгийским пылесосом, а сам пылесос посек малайским
топориком.
Хорошего мало. По ходатайству участкового визу Серпа Ивановича
напрочь закрыли. Вот тогда он и покинул свое Бубенчиково, стремясь на
восток, к океану.
Свободу узникам Гименея!
Душная ночь. Душное утро.
Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Душное белое небо,
ссохшееся, как рыбий пузырь.
На шлаковых откосах кальдеры мы еще могли утирать лбы, но в стланике
лишились и этого некрупного преимущества - стланик, как капкан, захватывал
то одну, то другую ногу.
- Ничего, - подбадривал я Сказкина. - Скоро выйдем на каменный склон,
пойдем вдоль берега. Пару часов туда, пару обратно, к пяти, смотришь,
вернемся.
- Ну да! - не верил Сказкин. - Мы еще и на гребень-то не поднялись!
- Тушенку взял? - отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.
- Зачем? Сам же говоришь, к пяти вернемся.
- А фал капроновый?
- Зачем?.. - начал Сказкин, но осекся на полуслове.
Прямо перед нами, вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент
обрушиться глыбам, в диком испуге промчался, косолапя, бурый
медведь-муравьятник. Перед тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на
мгновение приостановился и перепуганно подмигнул нам сразу обоими
глазками.
- Что это с ним?
- Да не туда, начальник! Ты не туда смотри!
Я машинально обернулся к воде.
Среди камней, злобно вспарывающих набегающие на берег валы, на
растревоженной, взрытой недавней борьбой гальке, здесь и там валялись
останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим
когда-то шкуру зверя, это был не какой-то там сосунок; это был нормальный,
видавший виды секач, с которым, как с коровой Агафона, никакой
медведь-муравьятник никогда бы не стал связываться.
- Начальник! - почему-то шепотом позвал Серп.
Не слушая его, я бросил рюкзак на камни и сделал несколько шагов к
месту побоища.
- Не ходи к воде! Слышь, начальник! - заклинал Серп.
- Почему, черт меня побери?
Все же сделав несколько шагов, я остановился.
С мощной глыбы, свисающей над резко уходящим вниз дном, можно было
всмотреться в океанскую бездну... Мутноватые пленки, солнечные блики,
смутный лес водорослей, как инеем покрытых бесчисленными белесыми
пузырьками... И что-то огромное... бурое...
Я отпрянул.
Что-то медленно колеблющееся... пытающееся всплыть...
"Нет! Не живое!" - обрадовался я. Похоже, затонувшая давно шхуна...
Обросла водорослями, палуба как лужайка, вон из люка всплывает стайка
рыбешек...
- Начальник! - умолял Серп. - Вернись! Я же ничем не смогу тебе
помочь! Я слабый!
От его полушепота, от кружащих голову бездн, от смутных бликов,
отсветов, отражений, дикий холодок тронул мне спину, уколол корни волос...
Пусто. Душно. Тревожно.
Ободранные короткие пинии торчали над нами, как вымахавшие под небо
кусты укропа.
- Начальник, слышь! Уйди от воды!
...Вверх не вниз, сердце не выскочит!
Отдышались мы на плече кальдеры. Ловили запаленными ртами воздух, не
смотрели друг на друга. Чего, правда, испугались?
Но сивуч!
Отдышались.
Сказкин пришел в себя, заметил небрежно:
- Вот вид, да?.. Я бы за такое содрал с Агафоши не кастрюльку, а
мешок сухофруктов!
Он был прав.
Глубоко дыша, я всматривался в открывшиеся перед нами просторы.
Правильной круглой формы, как выжженный автогеном, лежал перед нами
колоссальный цирк, заполненный столь прозрачной водой, что мы угадали ее
