генералу Краснову несколько прямых и весьма щекотливых вопросов. Делегация
заявила, что Германия считает себя союзницей Дона в войне казаков с
большевиками, что это она уже доказала всемерно помогая войску в этой борьбе
вплоть до вооруженного вмешательства, но что со стороны Донской власти она видит
только деловое официальное и даже холодное к себе отношение. Теперь, когда
носятся слухи об образовании "восточного фронта", который союзники постараются
использовать против Германии, последняя признает нужным знать, какую в этом
случае, позицию займет Дон, Кубань и вообще юго-восток.
Желание немцев выяснить обстановку, конечно, было совершенно естественным и,
думается, на их месте, каждый поступил бы так же. Нельзя упускать и того важного
обстоятельства, что силою обстоятельств германцы были наши враги-победители.
Правда, они никогда этого не подчеркивали и наоборот, в отношении Донской власти
держались с большим тактом и даже, я бы сказал, с предупредительностью, всегда
проявляя особенную внимательность к Атаману и во всем считаясь с его мнением.
Большего нельзя было требовать от наших врагов. Командование Донской армии их
просило и справедливость требует отметить, что его просьбы они всегда исполняли
163). Иные чувства и побуждения питали мы к союзникам. Их в отношении России,
той России, которая своевременными колоссальными жертвами на полях Пруссии,
приостановила успех Германии, и тем самым оказав давлеющее значение на Западный
фронт, быть может, спасла Францию от полного разгрома -- их считали юридически и
морально обязанными помочь тем, кто не признал позорного Брест-Литовского мира и
кто боролся с властью красного интернационала. И что же? Вместо поддержки и
действительной помощи Белому движению, в общем, мно-
163) Ген. Деникин в "Очерках Русской смуты" (том III, стр. 60) политику
германцев называет "бездушной и беспринципной". Не входя в оценку такого
определения, не могу объяснить, на каком основании мы могли рассчитывать на
лучшее к себе отношение, если немцы были наши враги.
241
го красивых слов, много шума и треску и масса неисполнимых обещаний.
Сделав кой-какие жалкие подачки, наши союзники, прежде всего, бросились
изыскивать способы наиболее прибыльной оккупации тех или иных местностей России
и бесконтрольного расхищения богатств нашей Родины, в минуту ее немощи. Так
обычно, у одинокой, оставленной всеми друзьями, безнадежной больной или
умирающей, ее алчные приживалки и челядь расхищают ее ценности. Какими же
терминами следует охарактеризовать эту политику наших союзников, к каковым и
ген. Деникин и его узкое окружение страдали переизбытком чувств верности.
Я хорошо помню озабоченность П. Н. Краснова, когда он рассказывал мне о своем
разговоре с немецкой делегацией. Прямыми их вопросами он был прижат к стене.
Нужно иметь в виду, что это было тогда, когда еще и половина области не была
освобождена от большевиков, когда казаки были одиноки в борьбе, с трудом
отбиваясь от наседавших со всех сторон превосходных сил противника. Какой ответ
должен был дать Атаман? Признаться немцам, что при приближении союзников Дон
примкнет к ним и обратит свое оружие против германцев, значило бы бросить
Донское казачество снова в объятия красных. Ведь даже при невмешательстве немцев
в нашу борьбу с большевиками, но при прекращении ими снабжения Дона, дело борьбы
с Советской властью обрекалось на неудачу. Я не говорю о том, что при желании
немцев, им не представляло особого труда задушить тогда невооруженное войско
Донское. Казачья масса от войны и революционных потрясений устала и против
германцев не пошла бы. С этими факторами и с психологией казачества того времени
донская власть должна была считаться. Только безответственные политические
критики и авантюристы разных оттенков могли утверждать обратное.
Взвесив все и зрело оценив печальную, но реальную обстановку, а также учтя малую
вероятность возможности образования "восточного фронта", Атаман, скрепя сердце,
заявил немцам, что Дон в этом случае останется нейтральным и примет все меры,
дабы не сделаться ареной борьбы и не пропустит на свою территорию ничьих
враждующих войск.
Ответ удовлетворил немцев, но они настаивали на зафиксировании его в письменной
форме, в виде письма Императору Вильгельму. Пришлось согласиться и на это.
2-го июля Совет Управляющих отделами, рассмотрел письмо, составленное Донским
Атаманом Императору Вильгельму и после долгих прений и своеобразной критики, его
одобрил. Видя, что письмо не нашло полного единодушия в Совете, а некоторые его
члены выказали даже явное непонимание переживаемого момента, Донской Атаман
проявил большое гражданское мужество, сказав присутстствовавшим: "Во всяком
случае всю ответственность за это письмо я беру на себя. Независимо от вашего
мнения, я отправлю это письмо потому, что в нем вижу спасение Дона и,
следовательно, и России, так как судьбы одного тесно связаны с судьбами другой и
для меня они неразделимы. Что касается союзников, то в случае их победы, неужели
же они не поймут, что наш нейтралитет был вынужденный. И, если не поймут, то
пусть судят меня, меня одного..."
242
Высказанным, как нельзя лучше, определяется и политика и вся программа
деятельности П. Н. Краснова. Ни "германская", ни "союзническая", ни
"самостийническая", а чисто -- русская, преследовавшая благо Дона и России,
неразрывно связанных в его представлении.
5-го июля герцог Н. Н. Лейхтенбергский повез это письмо в Берлин через Киев, где
к нему должен был присоединиться ген. Черячукин.
Не приводя письма целиком 164), я только в главном отмечу его содержание. В
начале письма Атаман сообщал о геройстве и успешной борьбе Донских казаков с
большевиками, указывал, что Донское войско заключило тесный союз 165) с главами
Астраханского и Кубанского войск с тем, чтобы, по очищении земли Астраханского
войска и Кубанской области от большевиков, составить прочное государственное
образование на началах федерации из Всевеликого войска Донского, Астраханского
войска с калмыками, Ставропольской губернии, Кубанского войска, а впоследствии,
по мере освобождения и Терского войска, а также народов Северного Кавказа. Далее
перечисляя нужды войска Атаман просил признать права Всевеликого войска Донского
на самостоятельное существование, а впоследствии и всей федерации под именем
Доно-Кавказского союза; признать Дон в прежних границах и разрешить спор с
Украиной в пользу присоединения к Дону, ему принадлежащего Таганрогского округа;
содействовать присоединению к Дону по стратегическим соображениям городов
Камышин, Царицын, Воронеж и станций Лиски и Поворино; оказать давление на
Советскую власть и принудить ее очистить территорию Дона и весь район, имеющий
войти в Доно-Кавказский союз, помочь войску орудиями, ружьями, боевыми
припасами, инженерным имуществом и устроить на Дону орудийный, ружейный,
снарядный и патронный заводы.
За эти услуги Всевеликое войско Донское обязывалось соблюдать полный нейтралитет
во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебных
Германскому народу вооруженных сил, на что изъявили согласие и Атаман
Астраханского войска и Кубанское правительство, а по присоединению и остальные
части Доно-Кавказского союза.
Вместе с этим, германцам предоставлялись права преимущественного вывоза избытков
продовольствия и сырья за удовлетворением местных потребностей, а взамен этого
ставилось условием доставить на Дон сельско-хозяйственные машины, химические
продукты и оборудование потребных Дону разнообразных заводов и фабрик.
Наконец, Германии были обещаны особые льготы по помещению капиталов в Донские
предприятия промышленные и торговые, в частности по устройству и эксплоатации
новых водных и иных путей.
Таково вкратце было содержание письма. Однако, когда оно стало известно в
обществе, оно дало обильную пищу для праздных пересу-
164) Интересующиеся могут его найти в "Архиве Русской революции", том V, стр.
210-212.
165) По этому поводу состоялось совещание указанных лиц.
243
дов 166). Противники Атамана использовали письмо, обвиняя его в измене союзникам
и в немецкой" ориентации. Для лиц, недовольных политикой Атамана -- причем надо
заметить, это недовольство отнюдь не вызывалось принципиальными расхождениями, а
объяснялось исключительно побуждениями корыстными и мотивами личного характера
-- письмо явилось козырем, каковой с натяжкой и подтасовкой, можно было
использовать, дабы бросить хоть какой-нибудь упрек ген. Краснову. В остальном,
куда-бы ни посмотрели, всюду сказывался его недюжинный организаторский талант.
Всюду, во всех отраслях жизни Дона, рельефно выступали достижения его огромного
творчества и его неутомимой энергии. Район, очищенный от большевиков, ежедневно
увеличивался; действующая армия, переформировываемая постепенно из казачьих
ополчений, дружин и партизанских отрядов, в стройную организацию, одерживала
успех за успехом, беря тысячи пленных и огромные трофеи; росла и крепла краса и
гордость Дона Постоянная армия и молодые казачата, словно по волшебству,
превращались в настоящих дисциплинированных воинов, по духу и выправке
совершенно не уступавших солдатам Императорской армии; возросло экономическое
состояние Дона; урожай оказался небывало обильным и было обеспечено его снятие;
работали полным темпом заводы и фабрики, строились новые, обещавшее дать казакам
свое донское сукно, свои патроны, винтовки, мыло, стекло и т. д., появились
новые деньги, но необесцененные, а дорогие; цены на все пали и на рынках и в
магазинах было полное всего изобилие; прекратился произвол и обыватель мог быть
совершенно спокоен за свою жизнь и быть уверенным, что насилия допущено не
будет. В общем, Дон процветал. Буквально во всем был достигнут колоссальный и
бесспорный успех и, конечно, львиная доля в достижении таких блестящих
результатов, должна быть отнесена исключительно к таланту и большому
государственному уму Донского Атамана П. Н. Краснова.
Понятно, что при таких условиях популярность ген. Краснова не только в Войске,
но и за его пределами росла с каждым днем. и, видимо, именно это кому-то не
нравилось.
Появление письма, таинственно распространяемого в населении, в сущности явилось
той искрой, раздувая которую враги Атамана всемерно старались вызвать пожар и
использовать письмо для обвинения П. Н. Краснова в измене Дону и союзникам.
Скромный по натуре, застенчивый, невластолюбивый, П. Н. Краснов лично для себя
ничего не искал, мишура власти его не пресыщала. Он горячо любил Россию и Дон.
Любил также казаков и от всего сердца желал им блага. Он знал, что казаки хотят
мира, войной они уже сыты и горячо жаждут заняться своей обычной мирной работой.
И только во имя блага Дона и России, Донской Атаман пошел за сближение с
немцами, видя в этом единственную возможность обеспечить казачеству то, что оно
желало и позволить Дону окрепнуть а затем помочь России. Когда пожар, то его
тушат средствами, находящимися под рукой в этот момент, а не ждут других, быть
может лучших,
166) Письмо было "выкрадено" из отдела иностранных дел и подпольным путем в
искаженном виде и с разными комментариями распространялось среди населения.
Управляющие отделом иностранных дел в то время был ген. А. Богаевский,
державшийся ориентации верхов Добровольческой армии.
244
но которые прибудут, когда сгорит уже весь дом. А на Дону, тогда был пожар.
Союзники были далеко. О них долетали смутные, разноречивые вести. Да и что
сделали они для России в тяжелую минуту? А немцы были здесь, под боком. Они
охотно обещали помочь донцам в их борьбе с большевиками, но, естественно, не
даром, а под условием известных компенсаций. Поступи Атаман иначе, двери складов
снарядов, оружия и патронов были бы навсегда закрыты для Дона. Боевой успех на
фронте всецело зависел от снабжения. Тяжелое временами положение на боевых
участках, опасность потерять все завоеванное и ввергнуть безоружных казаков
снова во власть большевиков, вынудили Донского Атамана, стать выше своих личных
