становился все шире. Они вернутся на свою родную планету, а Роджер -
останется на своей. Он еще не говорил им об этом, но уже решил.
Земля все чаще казалась ему лишь забавным дальним местечком, где он
когда-то побывал, и где ему не очень понравилось. Страхи и заботы
человечества, оставшегося на Земле, его больше не занимали. Даже
если когда-то это были его личные заботы и его личные страхи.
Внутри купола, между участками сибирского овса, Брэд сажал рассаду
моркови. Он разделся до узеньких плавок, на спине висел баллон с
кислородом.
- Помочь не хочешь, Родж?
В разреженной атмосфере его голос пищал, как флейта. Он то и дело
прикладывался к кислородной маске, висевшей на шее; на выдохе, после
глотка, голос становился немного ниже, но все равно звучал
непривычно.
- Не могу. Дон попросил собрать для него еще немного образцов. Уйду
на всю ночь.
- Как знаешь.
Кажется, его драгоценная рассада интересовала Брэда больше, чем
Роджер. Да и Торравэя теперь не очень интересовал Брэд. Иногда он
напоминал себе, что этот человек когда-то был любовником его жены.
Чтобы это хоть что-нибудь значило, приходилось вспоминать, что
когда-то у него была еще и жена. Стоило ли вообще об этом
вспоминать? Куда интереснее была высокая котловина за той далекой
грядой, куда он еще не забирался, или его собственный огородик. Уже
несколько недель он таскал Дону Кайману образцы марсианской флоры.
Их было немного - кучками по два, три, а вокруг на несколько сот
метров пусто. Но искать их было нетрудно - для него, во всяком
случае. Как только он запомнил их спектральный цвет - жесткое
ультрафиолетовое излучение, которое отражали хрустальные шапочки,
позволявшие им выжить в среде с высокой радиацией - достаточно было
простым желанием сузить диапазон зрения до длины этих волн, и тогда
"грибы" было видно за километр.
Сначала он носил их десятками, потом - сотнями; их оказалось всего
четыре разновидности, и вскоре Кайман сказал, что хватит. У него
было достаточно образцов для полевых исследований, и по пять штук
каждого вида в формалине, приготовленных к отправке на Землю.
Пекущийся о всякой живой твари добряк Кайман был искренне опечален
таким вторжением в экологию Марса, и Роджер принялся высаживать
лишние образцы возле купола. Себе он объяснил это желанием
проверить, повлияет ли переизбыток энергии, излучаемой генератором с
орбиты, на местные формы жизни.
Но на самом деле - в глубине души он знал, что это именно так - на
самом деле это был его сад. Это была его планета, и он украшал ее
для себя.
Он вышел из купола, с наслаждением потянулся, ощутив вдвойне
роскошное тепло - Солнца и микроволн, потом проверил батареи.
Подзарядка не помешает. Точными движениями он соединил кабелем ранец
и аккумулятор, тихо гудевший у основания купола, и, не оборачиваясь
к посадочному аппарату, произнес:
- Я сейчас двинусь, Дон.
- Только выходи на связь не реже, чем через каждые два часа,
Роджер, - мгновенно ответил по радио голос Каймана. - Я не хочу
срываться на твои поиски.
- Вы слишком беспокоитесь, - Роджер отключил кабель, свернул его и
спрятал.
- Ты не Бог, - проворчал Кайман. - Ты всего лишь сверхчеловек. Ты
можешь упасть, что-нибудь сломать...
- Не сломаю. Пока, Брэд.
За тройной стеной купола над высокими, по грудь, ростками пшеницы
выпрямился Брэд, помахал рукой. Сквозь три слоя пленки его лица было
не разобрать; пластик был рассчитан так, чтобы ослаблять
ультрафиолет, попутно он рассеивал и часть видимого спектра. Но
Роджер видел, что он помахал.
- Будь осторожен. Когда будешь уходить за пределы видимости,
свяжись с нами, чтобы мы знали, когда начинать волноваться.
- Ладно, мамочка.
Интересно, отметил Роджер. Сейчас он, кажется, питает к Брэду самые
добрые чувства. Может быть, это потому, что он евнух? Нет,
тестостерон по-прежнему циркулировал в его организме, благодаря
стероидному имплантату. Иногда ему даже снились сексуальные сны,
иногда даже с Дори, но та опустошенность и горечь, которые он ощущал
на Земле, на Марсе ослабели.
Он был уже в километре от купола. Он двигался легким бегом,
наслаждаясь теплыми лучами солнца. Опускаясь, ноги сами безошибочно
находили надежную опору, и каждый новый толчок переносил его на
точно отмеренное расстояние, вверх и вперед. Сейчас его глаза
работали в режиме низкого потребления, поле зрения сузилось и стало
напоминать каплю длиной в сто метров и шириной пятьдесят. Остальное
вовсе не выпадало из вида - если появится что-нибудь необычное,
особенно если что-то пошевелится, он сразу же это заметит. Просто
так окружающее меньше отвлекало его от своих мыслей. Он попробовал
вспомнить, как это было - заниматься сексом с Дори. Объективные,
физические параметры вспомнить было несложно. Гораздо труднее было
ощутить то, что он чувствовал с ней. Словно стараешься вспомнить
чувственное наслаждение шоколадкой, когда тебе было одиннадцать, или
первый улет от марихуаны в пятнадцать. Куда проще было ощутить Сьюли
Карпентер, хотя насколько он помнил, он ни разу не коснулся ее,
разве что кончики пальцев, да и то случайно. (Она-то трогала его
везде). Время от времени он вспоминал, что Сьюли летит на Марс.
Сначала это казалось угрожающим. Потом - интересным, как перемена в
жизни, которой ждешь. Сейчас... сейчас, понял Роджер, сейчас он
хочет, чтобы это случилось как можно скорее. Не через четыре дня,
когда она должна приземлиться, не после того, как ее пилот закончит
проверку систем 3070 и МГД генератора, а сейчас. Немедленно. По
радио они обменялись парой ничего не значащих слов, но радио ему
было мало. Он хотел, чтобы она была рядом, он хотел коснуться ее...
Перед ним возникло изображение жены, с тем же самым однотонным
загаром.
- Пора выйти на связь, милый, - произнесла она.
Роджер остановился и осмотрелся вокруг, включив зрение в нормальный
режим, в нормальном земном спектре.
Он прошел уже полпути к горам, добрых десять километров от купола и
посадочного аппарата. Он поднимался по взгорью, и плоская равнина
стала выгибаться; отсюда он еле видел вершину купола, верхушка
антенны посадочного аппарата казалась крошечной иголкой. Крылья сами
по себе развернулись у него за спиной, чтобы сделать радиосигнал
более направленным: так кричащий приставляет ко рту ладони.
- Все в порядке, - сказал он, и голос Дона Каймана тут же
откликнулся:
- Хорошо, Роджер. Стемнеет через три часа.
- Я знаю.
С наступлением темноты температура покатится вниз, через шесть
часов она может упасть до ста пятидесяти ниже нуля. Но Роджер уже
ночевал под открытым небом, и все его системы работали безупречно.
- Когда поднимусь достаточно высоко, чтоб сигнал проходил, свяжусь
с вами снова, - пообещал он, и обернулся к горам. Атмосфера стала
мутнее, чем раньше. Он включил рецепторы кожи и почувствовал, что
поднимается ветер. Пыльная буря? Он уже повидал и такое; если
разыграется не на шутку, он сможет просто свернуться где-нибудь и
переждать, но для этого буре придется разыграться действительно не
на шутку. Он улыбнулся про себя - он до сих пор не научился как
следует улыбаться лицом - и помчал дальше...
К закату он уже стоял в тени гор, достаточно высоко, чтобы снова
видеть купол полностью, в двадцати с лишним километрах отсюда.
Сейчас пыльная буря была прямо под ним, и кажется, уходила прочь.
Дважды он ненадолго останавливался и оглядывался по сторонам,
взмахивая крыльями. Это были обычные положенные проверки, неизменно
оборачивавшиеся пустой тратой времени. Он сложил крылья рупором.
- Дон? Брэд? Это ваш бродяга.
Когда до него донесся ответ, звук был шипящим и искаженным.
Неприятное ощущение, словно провести зубами по мелкой наждачной
шкурке.
- Слабый сигнал, Роджер. У тебя все о'кей?
- Да.
Он заколебался. Статические помехи от бури оказались настолько
сильными, что он сначала не разобрал, кто из его товарищей говорит,
и не сразу узнал голос Брэда.
- Наверное, я буду возвращаться, - добавил он.
Другой голос, искаженный еще сильнее:
- Если вернешься, ты доставишь старому больному священнику уйму
радости. Тебя встретить?
- Вот еще. Я двигаюсь гораздо быстрее вас. Ложитесь спать. Буду у
вас через четыре - пять часов.
Роджер поболтал с ними еще немного, потом присел и осмотрелся по
сторонам. Он не устал. Он уже почти забыл, что такое усталость. Спал
он не больше пары часов в сутки, в основном ночью, а днем только
дремал время от времени, и то больше от скуки, чем от утомления. Его
органическая часть все еще предъявляла определенные требования к
обмену веществ, но сокрушительная, валящая с ног усталость после
тяжелой физической работы осталась в прошлом. Он сел просто потому,
что ему нравилось сидеть на выступе камня и смотреть на свою родную
долину. Длинные тени гор уже накрыли купол, и только горы на востоке
еще светились. Он отчетливо видел терминатор, разреженный воздух
Марса почти не размывал тень. Казалось, было видно даже движение
тени.
Небо над головой играло блистающим великолепием. Яркие звезды можно
было легко рассмотреть даже днем, особенно Роджеру, но ночью они
были просто сказочными. Он ясно различал оттенки: стальная синева
Сириуса, кровавый Альдебаран, золото Полярной. А если расширить
видимый спектр до инфракрасного и ультрафиолетового, становились
видны новые яркие звезды. Он не знал, как они называются, может
быть, потому, что у них и не было имен, ведь кроме него, их могли
заметить только астрономы, в виде ярких пятнышек на специальных
фотопластинках. Он даже немножко поломал голову над правом давать
имена: если он - единственный, кто видит вон ту яркую точечку в
созвездии Ориона, может ли он окрестить ее? И не будет ли кто
возражать, если он назовет ее Звездой Сьюли?
Кстати, он мог посмотреть и туда, где сейчас была самая настоящая
звезда Сьюли... или небесное тело; конечно же, Деймос был не
звездой. Он задрал голову, приглядываясь, и любопытства ради
попытался представить лицо Сьюли...
РОДЖЕР, МИЛЫЙ! ТЫ...
Торравэй подскочил от неожиданности и опустился в метре от камня.
Вопль у него в голове был просто оглушающим. Или это было по-
настоящему? Трудно сказать, и голоса Брэда с Доном Кайманом, и
имитированный голос его жены звучали для него одинаково привычно. Он
даже не понял, чей это был голос - Дори? Но он-то думал о Сьюли
Карпентер, а этот голос был так странно искажен, что мог
принадлежать и той, и другой. Или ни одной из них.
А потом звука вообще не стало, за исключением неровного
потрескивания, щелчков и хруста, доносившихся от камней -
поверхность реагировала на быстро понижавшуюся температуру. Он сам
не чувствовал холод, как холод; внутренние обогреватели согревали те
его части, которые ощущали холод, и будут греть его всю ночь, если
понадобится. Но он знал, что температура уже упала за пятьдесят.
Снова взревело:
РОДЖ - ТЫ ДОЛЖЕН...
Хоть он и был предупрежден первым криком, этот хриплый вопль был
невыносим. И на этот раз перед ним мелькнуло изображение Дори,
неестественно стоящее в пустоте, в десяти метрах от земли.
Наконец Роджер вспомнил о наставлениях. Он повернулся к далекому
куполу, сложил за спиной крылья и заговорил, четко выговаривая:
- Дон! Брэд! У меня какие-то неполадки. Я получаю сигнал, но не
могу разобрать.
Ответа не было. Он ждал, но в голове не было ничего, кроме
собственных мыслей и путаного шороха помех.
РОДЖЕР!
Это снова была Дори, в десять раз больше, чем настоящая, она
