с откровенной речью, в которой говорил не только об интересах
фиванцев, но и об общем благе всей Греции. Он указал, что война
увеличивает могущество Спарты, отчего все остальные терпят
ущерб, что мир должен быть основан на началах всеобщего
равенства и справедливости, что он будет прочным лишь в том
случае, если все будут между собой равны.
ХХVIII.
Агесилай, замечая, что Эпаминонд пользуется вниманием и
горячими симпатиями присутствующих греков, задал ему вопрос:
"Считаешь ли ты правильным с точки зрения всеобщего равенства и
справедливости, чтобы беотийские города пользовались
независимостью? " Эпаминонд, не задумываясь и не смущаясь,
ответил Агесилаю тоже вопросом: не считает ли тот справедливым,
чтобы и жители Лаконии получили независимостью Тогда Агесилай в
страшном гневе вскочил с места и потребовал, чтобы Эпаминонд
заявил определенно, котов ли он предоставить независимость
Беотии. Эпаминонд в свою очередь спросил его, предоставят ли
спартанцы независимость жителям Лаконии. Агесилай был возмущен
и охотно ухватился за удобный предлог для того, чтобы
немедленно вычеркнуть фиванцев из списка заключивших мирный
договор и объявить им войну. Всем прочим грекам он предложил,
заключив мир, разойтись по домам; дела, поддающиеся мирному
решению, он советовал разрешить мирным путем, а не поддающиеся
-- войной, так как очень трудно было найти путь к уничтожению
всех разногласий.
В это время Клеомброт с войском стоял в Фокиде. Эфоры
тотчас отправили ему приказ выступить против фиванцев, разослав
в то же время повсюду людей для сбора союзников, которые, хотя
и не желали воевать и тяготились войной, еще не осмеливались
противоречить лакедемонянам или отказывать им в послушании.
Было много дурных предзнаменований, о которых уже рассказано в
жизнеописании Эпаминонда 70, и лакедемонянин Протой возражал
против похода; несмотря на это Агесилай не отступился от своего
намерения и начал войну, надеясь, что при создавшихся
обстоятельствах, когда вся Греция на их стороне и фиванцы одни
исключены из мирного договора, представляется удобный случай
отомстить Фивам. Однако ход событий вскоре показал, что
причиной этой войны был скорее гнев, чем хладнокровный расчет.
В самом деле, мирный договор был заключен в Лакедемоне
четырнадцатого скирофориона, а уже через двадцать дней --
пятого гекатомбеона 71 спартанцы были побеждены в битве при
Левктрах. В этой битве погибла тысяча лакедемонян, царь
Клеомброт и окружавшие его храбрейшие спартанцы. Среди них, как
говорят, был и красавец Клеоним, сын Сфодрия, который три раза
падал под ударами врагов около царя и столько же раз
поднимался, пока не был убит, сражаясь с фиванцами.
ХХIХ.
Это поражение было неожиданным для спартанцев и столь же
неожиданным был успех фиванцев, подобного которому еще не
бывало в войнах греков между собой. Тем не менее доблесть
побежденных вызвала не меньше восхищения и сочувствия, чем
доблесть победителей. Ксенофонт говорит 72, что поведение и
разговоры выдающихся людей замечательны даже в забавах и за
вином, и он прав; но не менее, а еще более следует обращать
внимание на то, что делают или говорят выдающиеся люди,
стремясь и в несчастье сохранить свое достоинство. В это время
в Спарте как раз справлялся праздник Гимнопедий при большом
стечении в город иноземцев, и в театре состязались хоры, когда
прибыли вестники из Левктр с рассказом о поражении. Эфоры, хотя
им и было ясно с самого начала, что эта неудача подкосила
благополучие Спарты и что власть ее в Греции погибла, тем не
менее не позволили ни удалить из театра хоры, ни изменить
чего-либо в порядке праздника; они лишь сообщили имена убитых
их родственникам, разослав гонцов по домам, сами же продолжали
руководить зрелищами и состязанием хоров. На следующее утро,
когда всем уже стали известны имена погибших и уцелевших, отцы,
родственники и близкие убитыми сошлись на площади и с сияющими
лицами, преисполненные гордостью и радостью приветствовали друг
друга. Родственники же уцелевших, напротив, оставались вместе с
женами дома, как бы находясь в трауре; и если кто-нибудь из них
вынужден был выйти из дому, то по его внешнему виду, голосу и
взгляду видно было, как велики его уныние и подавленность. Это
было особенно заметно на женщинах: те, которые ожидали
встретить своего сына живым после битвы, ходили в печальном
молчании, те же, о смерти сыновей которых было объявлено,
тотчас появились в храмах и навещали друг друга с веселым,
гордым видом.
ХХХ.
Однако, когда союзники отпали от Спарты и все ждали, что
Эпаминонд, гордый своей победой, вторгнется в Пелопоннес,.
многие спартанцы вновь вспомнили предсказание о хромоте
Агесилая. Они впали в величайшее уныние и прониклись страхом
перед божеством, полагая, что несчастья обрушились на город
из-за того, что они удалили от царствования человека со
здоровыми ногами, избрав царем хромого и увечного, и тем самым
нарушили приказание божества, которое больше всего
предостерегало их именно против этого. И все же, благодаря
славе Агесилая, его доблести и другим заслугам, они продолжали
пользоваться его услугами не только в военных делах -- в
качестве царя и полководца, но и в гражданских трудностях -- в
качестве целителя и посредника. Дело в том, что спартанцы не
решались, как полагалось по закону, лишить гражданской чести
тех граждан, которые проявили трусость в сражении (в Спарте их
называли "убоявшимися"), ибо таких было очень много, и в том
числе виднейшие люди, так что можно было предполагать, что они
подымут восстание. Такие "убоявшиеся" по закону не только
лишаются права занимать какую-либо должность, но считается
позорным вступать с кем бы то ни было из них в родство по
браку. Каждый, кто встречает их, может их ударить. Они обязаны
ходить жалкими, неопрятными, в старом, потертом плаще с
разноцветными заплатами и брить только полбороды. Вот почему и
было опасно оставлять в городе много таких граждан, и то время
как он нуждался в немалом числе воинов. В этих обстоятельствах
спартанцы" избрали Агесилая законодателем. Не прибавив, не
вычеркнув и не изменив ничего в законах, он пришел в Народное
собрание и сказал: "Сегодня нужно позволить спать законам, но с
завтрашнего дня и впредь законы эти должны иметь полную силу".
Этим он не только сохранил государству законы, но и гражданскую
честь -- всем тем людям.
Затем, желая вывести молодежь из состояния уныния и
печали, он вторгся в Аркадию. Здесь он остерегался вступить в
решительное сражение с противником, но захватил один небольшой
городок близ Мантинеи и опустошил поля. Благодаря этому он
внушил своим согражданам новые, лучшие надежды на будущее,
показав, что отчаиваться рано.
ХХХI.
Вскоре после этого Эпаминонд вместе с союзниками вторгся в
Лаконию 73, имея не менее сорока тысяч гоплитов, за которыми с
целью грабежа следовало множество. легковооруженных или же
вовсе не вооруженных, так что общая численность вторгшихся
достигала семидесяти тысяч. К атому времени доряне занимали
Лакедемон уже в продолжение не менее шестисот лет, и за весь
этот период еще ни один враг не отважился вступить в их страну:
беотийцы были первыми врагами, которых спартанцы увидели на
своей земле и которые теперь опустошали ее -- ни разу дотоле не
тронутую и не разграбленную -- огнем и мечом, дойдя
беспрепятственно до самой реки 74 и города. Дело в том, что
Агесилай не разрешил спартанцам сразиться с таким, как говорит
Теопомп, "валом и потоком войны", но занял центр города и самые
важные пункты, терпеливо снося угрозы и похвальбы фиванцев,
которые выкликали его имя, призывая его как подстрекателя войны
и виновника всех несчастий сразиться за свою страну. Но не
менее заботил Агесилая царивший в городе переполох, вопли и
беспорядочные метания пожилых людей, негодовавших по поводу
случившегося, и женщин, которые не могли оставаться спокойными
и совершенно обезумели от крика неприятелей и вида их костров.
Тяжелым ударом для его славы было и то, что, приняв город самым
сильным и могущественным в Греции, он теперь видел, как сила
этого города пошатнулась и неуместной стала горделивая
похвальба, которую он сам часто повторял, -- что, мол, еще ни
одна лакедемонская женщина не видела дыма вражеского лагеря.
Говорят, что и Анталкид в споре с одним афинянином о храбрости,
когда тот сказал: "А мы вас часто отгоняли от Кефиса" 75, --
ответил: "Но мы вас никогда не отгоняли от Эврота". Подобным же
образом один ничем не замечательный спартанец в ответ на
замечание аргивянина: "Много вас лежит погребенными в
Арголиде", возразил: "Но ни один из вас -- в Лаконии".
ХХХII.
Сообщают, что Анталкид, который был тогда эфором, в страхе
тайно переправил своих детей на Киверу. Агесилай же, когда
заметил, что враги намереваются перейти Эврот и силой ворваться
в город, оставил все другие позиции и выстроил лакедемонян
перед центральными, возвышенными частями города. Как раз в это
время Эврот из-за обилия снегов на горах выступил из берегов и
разлился шире обыкновенного, но переправу вброд не столько
затрудняла быстрота течения, сколько ледяной холод воды.
Агесилаю указали на Эпаминонда, который выступил перед строем;
как говорят, он долго смотрел на фиванского полководца,
провожая его глазами, однако сказал лишь: "Какой беспокойный
человек! " Как ни старался Эпаминонд из честолюбия завязать
сражение в самом городе и поставить трофей, он не смог выманить
Агесилая или вызвать его на бой, а потому снялся с лагеря,
отошел от города и стал опустошать страну.
В Лакедемоне, между тем, около двухсот граждан, из числа
недостойных и испорченных, которые уже давно составили заговор,
захватили Иссорий, сильно укрепленный и неприступный пункт, где
находилось святилище Артемиды. Лакедемоняне хотели тотчас
кинуться на них, но Агесилай, опасаясь мятежа, приказал
остальным соблюдать спокойствие, сам же, одетый в плащ, в
сопровождении лишь одного раба приблизился к заговорщикам,
говоря, что они не поняли его приказания: он посылал их не сюда
и не всех вместе, а одних -- туда (он указал на другое место),
других -- в иные кварталы города. Те же, услышав его,
обрадовались, считая, что их замысел не раскрыт, и,
разделившись, разошлись по тем местам, которые он указал.
Агесилай немедленно послал за другими воинами и занял с ними
Иссорий; ночью же он приказал арестовать и убить около
пятнадцати человек из числа заговорщиков. Вскоре был раскрыт
другой, еще более значительный заговор спартанцев, которые
собирались тайно в одном доме, подготовляя переворот. Но при
величайшем беспорядке было одинаково опасно как привлечь их к
суду, так и оставить заговор без внимания. Поэтому Агесилай,
посовещавшись с эфорами, приказал убить их без суда, хотя
прежде ни один спартанец не подвергался смертной казни без
судебного разбирательства. Из периэков и илотов, которые были
включены в состав войска, многие перебежали из города к врагу.
Так как это вызывало упадок духа в войске, Агесилай предписал
своим служителям обходить каждое утро постели воинов в лагере,
забирать оружие перебежчиков и прятать его; благодаря этому
число перебежчиков оставалось неизвестным.
Одни писатели говорят, что фиванцы отступили из Лаконии
из-за начавшихся холодов, а также оттого, что аркадяне стали в
беспорядке уходить и разбегаться, другие -- что они и так
