была выиграна спартанцами. Он сам появился с венком на голове,
принес жертвы богам за хорошее известие и отослал своим друзьям
части жертвенных животных.
ХVIII.
Отсюда он выступил дальше и, оказавшись при Коронее лицом
к лицу с противником, выстроил войско в боевой порядок, поручив
орхоменцам левое крыло и став во главе правого. У неприятеля на
правом фланге стояли фиванцы, на левом -- аргивяне. Ксенофонт,
вернувшийся из Азии и сам участвовавший в сражении рядом с
Агесилаем, рассказывает 35, что эта битва была наиболее
ожесточенной из всех, которые происходили в те времена. Первое
столкновение не вызвало, правда, упорной и длительной борьбы:
фиванцы обратили в бегство орхоменцев, а Агесилай -- аргивян.
Однако и те и другие, узнав, что их левое крыло опрокинуто и
отступает, повернули назад. Агесилай мог бы обеспечить себе
верную победу, если бы он не ударил фиванцам в лоб, а дал им
пройти мимо и бросился бы на них сзади. Однако из-за
ожесточения и честолюбия он сшибся с противником грудь с
грудью, желая опрокинуть его своим натиском. Враги приняли удар
с не меньшею отвагой, и вспыхнуло горячее сражение по всей
боевой линии, особенно напряженное в том месте, где стоял
Агесилай, окруженный пятьюдесятью спартанцами, боевой пыл
которых, как кажется, послужил на атом раз спасением для царя.
Ибо они сражались, защищая его, с величайшей храбростью и хотя
и не смогли уберечь царя от ран; однако, когда его панцирь был
уже пробит во многих местах мечами и копьями, вынесли его с
большим трудом, но живого; тесно сплотившись вокруг него, они
многих врагов положили на месте и сами потеряли многих. Когда
обнаружилось, что одолеть фиванцев прямым ударом -- задача
слишком трудная, спартанцы принуждены были принять план,
отвергнутый ими в начале сражения. Они расступились перед
фиванцами и дали им пройти между двоими рядами, а когда те,
увидев, что прорыв уже совершен, нарушили строй, спартанцы
погнались за ними и, поравнявшись, напали с флангов. Однако им
не удалось обратить врагов в бегство: фиванцы отошли к Геликону
36, причем эта битва преисполнила их самомнением, так как им
удалось остаться непобежденными, несмотря на то, что они были
одни, без союзников.
ХIХ.
Агесилай, хотя и страдал от многочисленных ран, не
удалился сразу в палатку, но приказал отнести себя на носилках
к строю своих, чтобы убедиться, что трупы убитых собраны и
находятся в пределах досягаемости. Противников, которые
укрывались в близлежащем храме Афины Итонийской 37, он приказал
отпустить. Около этого храма находился трофей, который
поставили в свое время беотийцы во главе со Спартоном, когда
они на этом месте победили афинян и убили Толмида 38. На
следующее утро Агесилай, чтобы испытать, желают ли фиванцы
возобновить сражение, приказал воинам украсить себя венками и
под звуки флейт поставить пышный трофей, как подобает
победителям. Когда же противники прислали послов с просьбой о
выдаче трупов 39, он заключил с ними перемирие и, закрепив
таким образом победу, отправился на носилках в Дельфы, где в
это время происходили Пифийские игры. Агесилай устроил
торжественное шествие в честь Аполлона и посвятил богу десятую
часть добычи, захваченной им в Азии, что составляло сто
талантов.
По возвращении в Спарту он сразу же завоевал симпатии
граждан и всеобщее удивление своими привычками и образом жизни.
Ибо, в отличие от большинства полководцев, он не вернулся с
чужбины другим человеком, преобразившимся под воздействием
чужеземных нравов, недовольным всем отечественным, ссорящимся
со своими согражданами; наоборот, он вел себя так, как если бы
никогда не переходил на другую сторону Эврота 40, уважал и
любил родные обычаи, не изменил ничего ни в пище, ни в
купаньях, ни в образе жизни своей жены, ни в украшении своего
оружия, ни в домашнем хозяйстве. Даже двери собственного дома,
которые были настолько древними, что, казалось, были поставлены
еще Аристодемом 41, он сохранил в прежнем состоянии. По словам
Ксенофонта 42, канатр его дочери не был более пышным, чем у
других. Канатром лакедемоняне называют деревянные изображения
грифов и полукозлов-полуоленей, в которых они возят своих
дочерей во время торжественных шествий. Ксенофонт не записал
имени дочери Агесилая, и Дикеарх 43 досадовал на то, что мы не
знаем имен ни дочери Агесилая, ни матери Эпаминонда. Однако в
лакедемонских надписях 41 мы нашли, что жена Агесилая носила
имя Клеоры, дочерей же звали Эвполия и Ипполита. В Лакедемоне и
поныне хранится также копье Агесилая, ничем не отличающееся от
других.
ХХ.
Замечая, как некоторые из граждан гордятся и чванятся тем,
что выкармливают коней для ристалищ, Агесилай уговорил сестру
свою Киниску отправить колесницу для участия в олимпийских
состязаниях. Этим он хотел показать грекам, что подобная победа
не требует никакой доблести, а лишь богатства и
расточительности. Мудрецу Ксенофонту, который всегда находился
при нем и пользовался его вниманием 45, он посоветовал привезти
своих детей в Лакедемон для воспитания, чтобы они овладели
прекраснейшей из наук -- повиноваться и властвовать.
После смерти Лисандра Агесилай раскрыл большой заговор,
который тот устроил против него тотчас по возвращении из Азии,
и решил показать, каким гражданином был Лисандр при жизни.
Прочтя сохранившуюся в бумагах Лисандра речь, сочиненную
Клеоном Галикарнасским, которую Лисандр от своего имени
намеревался держать перед народом, речь, содержавшую призывы к
перевороту и изменению государственного устройства, Агесилай
хотел обнародовать ее. Однако один из старейшин, прочитав эту
речь и ужаснувшись искусству убеждения, с каким она была
написана, посоветовал Агесилаю не выкапывать Лисандра из
могилы, но лучше похоронить вместе с ним и эту речь. Агесилай
последовал совету и отказался от своего намерения. Своим
противникам он никогда не причинял вреда открыто, но умел
добиться, чтобы они были назначены полководцами или
начальствующими лицами, затем уличал их в недобросовестности и
корыстолюбии при исполнении своих обязанностей и, наконец,
когда дело доходило до суда, поддерживал их и помогал им. Таким
образом он делал из врагов друзей и привлекал их на свою
сторону, так что не имел ни одного противника. Второй царь,
Агесиполид, был сыном изгнанника 46 и к тому же еще очень молод
по возрасту, а по характеру кроток и мягок, и потому принимал
мало участия в государственных делах. Однако Агесилай счел
необходимым обязать благодарностью и его. Оба царя, когда
находились в городе, ходили к одной и той же фидитии и питались
за одним столом. Зная, что Агесиполид, так же как и сам он,
очень расположен к любовным делам, Агесилай всегда заводил с
ним разговор о прекрасных мальчиках. Он склонял юношу к
любовным утехам и сам помогал ему в его увлечениях. Дело в том,
что в лаконских любовных связях нет ничего грязного, наоборот,
они сочетаются с большой стыдливостью, честолюбием и
стремлением к добродетели, как сказано в жизнеописании Ликурга
48.
ХХI.
Благодаря своему большому влиянию в государстве, Агесилай
добился, чтобы командование флотом было поручено его сводному
брату по матери Телевтию. Затем он предпринял поход в Коринф и
сам захватил с суши Длинные стены 49, Телевтий же на
кораблях... * В это время аргивяне, которые тогда владели
Коринфом, справляли Истмийские игры 50. Появившись в коринфской
земле, когда они только что совершили жертвоприношение,
Агесилай заставил их бежать, бросив все приготовления к
празднеству. Бывшие с ним коринфские изгнанники обратились к
нему с просьбой взять на себя распорядительство в состязаниях,
но он отказался и, предоставив это им самим, ждал, чтобы
обезопасить их от нападения, пока не окончатся жертвоприношения
и состязания. Некоторое время спустя, когда он удалился,
аргивяне справили Истмийские игры еще раз, и при этом
оказалось, что из числа состязавшихся некоторые были вторично
провозглашены победителями, но были и такие, которые в первый
раз победили, а во второй попали в список побежденных. Узнав об
этом, Агесилай объявил, что аргивяне сами себя уличили в
трусости, так как, полагая распорядительство на играх чем-то
большим и важным, не осмелились сразиться с ним за эту честь.
Сам он считал необходимым ко всем подобным вещам относиться
сдержанно. У себя в отечестве он готовил хоры, устраивал
состязания и всегда на них присутствовал, проявляя большое
честолюбие и усердие и не пропуская даже ни одного состязания
мальчиков и девочек, но то, что восхищало остальных, ему было
словно вовсе неведомо и незнакомо. Однажды он встретился с
трагическим актером Каллиппидом, имя которого было прославлено
среди греков и который пользовался всеобщим признанием.
Каллиппид первым приветствовал Агесилая, а затем с гордым видом
смешался с сопровождавшими царя на прогулке, рассчитывая, что
тот скажет ему какую-либо любезность. Наконец, Каллиппид не
вытерпел и сказал: "Разве ты не узнаешь меня, царь? " -- на что
Агесилай, повернувшись к нему, ответил: "Сдается мне, что ты
Каллиппид, дикеликт? " -- так называют лакедемоняне мимов. В
другой раз его позвали послушать человека, подражающего пению
соловья. Агесилай отказался, сказав: "Я слышал самого
соловья". Врач Менекрат за успешное излечение в нескольких
безнадежных случаях получил прозвище Зевса. Он бесстыдно
пользовался этим прозвищем и отважился даже написать Агесилаю;
"Менекрат-Зевс желает здравствовать Агесилаю". Агесилай написал
в ответ: "Царь Агесилай желает Менекрату быть в здравом уме".
ХХII.
Когда Агесилай находился еще около Коринфа и после захвата
Герея 51 наблюдал, как его воины уводят пленных и уносят
добычу, к нему прибыли послы из Фив с предложением
дружественного союза. Агесилай, всегда ненавидевший этот город,
нашел такой случай подходящим, чтобы выразить свое презрение к
фиванцам, и сделал вид, что не видит и не слышит послов. Но он
потерпел заслуженное возмездие за свою гордыню. Ибо еще не
успели фиванцы уйти, как прибыли к нему гонцы с известием, что
целая мора спартанцев изрублена Ификратом 52. Такое большое
несчастье уже давно не постигало лакедемонян: они потеряли
многих славных воинов, причем гоплиты оказались побежденными
легкой пехотой и лакедемоняне -- наемниками. Агесилай тотчас
поспешил на выручку, но, когда узнал, что дело уже совершилось,
быстро вернулся в Герей и уже сам предложил явиться беотийским
послам. А фиванцы, платя ему той же монетой, теперь ни словом
не упомянули о мире, а лишь просили пропустить их в Коринф.
Агесилай, разгневанный, сказал: "Если вы желаете видеть, как
ваши друзья гордятся своими успехами, вы вполне можете
подождать до завтра". И, взяв их с собой, он на следующий день
опустошил коринфские владения и подошел к самому городу.
Доказав этим, что коринфяне не отваживаются оказывать ему
сопротивление, он отпустил посольство фиванцев. Присоединив к
себе людей, уцелевших из потерпевшей поражение моры, Агесилай
отвел войско в Лакедемон; по пути он снимался с лагеря до
рассвета и останавливался лишь с наступлением темноты, чтобы те
из аркадян, которые ненавидели его и завидовали ему, не могли
теперь радоваться его несчастью.
Несколько позже он, из расположения к ахейцам, предпринял
вместе с ними поход в Акарнанию 53 и захватил там большую
