Назначая Хвостова и Белецкого руководить Министерством внутренних дел,
царь и царица рассчитывали, что они положат конец кампании лжи и клеветы
против Распутина (они их в этом заверяли). Об этом государыня говорит в
своем письме от 20 сентября 1915 года. Но на деле они оказались низкими
интриганами, обделывавшими свои делишки, в душе ненавидевшими и презиравшими
и царя, и царицу и, конечно, ближайших друзей - Распутина и Вырубову.
Хвостов и Белецкий, выдавая себя за настоящих верноподданных, на самом деле
вели свою низкую интригу по дискредитации Распутина и даже подготавливали
его убийство. Уже после отставки Хвостов во всеуслышанье заявлял о своем
сожалении, что ему не удалось убить Распутина.
В ноябре 1915 года Хвостов и Белецкий морочат голову царице, говоря ей,
что сумели убедить некоего члена Государственной Думы, который собирался
выступить по поводу Распутина, и он взял свое заявление о выступлении
обратно. Имя этого члена они назвать отказались. Конечно, это был настоящий
блеф. Запрос, о котором шла речь, относился к эпизоду, связанному с
мифическими похождениями Распутина в ресторане "Яр". К ноябрю для тех. кто
занимался этим специально, стало известно, что протокол этот грубо
сфальсифицирован и не подтверждается никем, кроме полицейского, который
подписал его под нажимом замминистра внутренних дел масона Джунковского.
Кроме того, факты этого обвинения были негласно проверены ближайшим
сотрудником царя и опровергнуты.
Удивительным набором лжи и клеветы являются показания Хвостова и
Белецкого перед следственной комиссией Временного правительства. Наглая
фальсификация здесь переплетается с лукавой клеветой. Это показания лиц,
старающихся переложить ответственность за свои преступления и
злоупотребления на мертвого Распутина.
Записки Белецкого, точнее, показания, которые Белецкий давал комиссии
Временного правительства (неизвестно кем отредактированные и изданные
книжкой), представляют собой очень сомнительный материал. Они написаны
человеком, знавшим, каких показаний от него добиваются в отношении
Распутина. Кроме того, это показания человека, стремящегося замести следы
своих должностных преступлений, и прежде всего участие в расхищении казны,
присвоении средств, которые выдавались на разные секретные цели.
Поэтому он использует стереотипный образ Распутина, созданный печатью,
добавляя к нему массу разных выдумок, благо, проверить многого просто
нельзя.
Белецкий, вопреки его заявлениям, не принадлежал к кругу избранных
Распутина и поэтому не мог слышать его откровений. Белецкий был у Распутина
пять раз, и то после окончания своей министерской карьеры.
Белецкий повторяет старый, давно опровергнутый оговор о принадлежности
Распутина к секте хлыстов.
Придумывает массу сомнительных подробностей. О полковнике Комиссарове,
следившем за Распутиным, а на самом деле - по дневникам наружного
наблюдения, видевшим его всего два раза. Он, конечно, мог говорить о нем
смело, ибо он к тому времени уже умер. Так же, как умерла одна из
почитательниц Распутина - Червинская Н.И., которую Белецкий записывает в
свои агенты в окружении старца.
Но самое сомнительное здесь - о выдаче денег Распутину. Свидетелей,
кроме Андронникова, через которого якобы эти деньги передавались старцу,
нет. Расписки нет. Это показал допрос Белецкого на комиссии Временного
правительства. Белецкий крутится как уж на сковородке. Из допроса следует,
что ему выдавались значительные суммы на негласные расходы. Судя по всему,
он, возможно, просил деньги и на подкуп Распутина, но скорей всего эти
деньги присвоил себе... "Я расписок не брал, - пишет Белецкий, - например,
умер Распутин - я бы мог написать, что дал ему триста тысяч, положив из них
двести тысяч в карман. Но я ему не давал, я давал значительно меньше".112 Но
когда Белецкого спрашивали о конкретных вещах и обстоятельствах, он путного
ничего сказать не мог.
Аналогичный характер носят и показания бывшего министра внутренних дел
Хвостова. В них прежде всего чувствуется полная некомпетентность в делах,
которыми он занимался, впрочем, это отмечается всеми. Он путает факты, в его
сознании подлинные сведения и вздорные слухи уживаются воедино, он не
различает правды от лжи. Что стоит только его ложь, что Распутин якобы
распространял всюду слух об интимных отношениях с дочерью царя Великой
княгиней Ольгой! "Говорил он это, - утверждал в своих показаниях Хвостов, -
всем тем, кто приходил для проведения своих дел, для того, чтобы показать
величие". Не менее низкий характер имеет его выдумка о том, как Распутин, по
поручению Рубинштейна, выпытывает у царя военные тайны. Комиссия Временного
правительства, разбиравшаяся в этих фактах, и то нашла их выдуманными.
Хвостов часто ссылается на некие донесения агентов ("листки"), которые
были сожжены, так что остается ему верить только на слово. Но верить ему
нельзя. Каждый факт, о котором он говорит, следует проверять по другим,
более надежным источникам.
Хвостов и Белецкий недолго пробыли у власти. В скором времени их разные
сомнительные делишки, в частности с Андронниковым, начинают всплывать
наружу. Открываются злоупотребления властью. Распутин узнает также, как они
пользуются его именем для проталкивания разных своих дел. Уже в конце 1915
года отношение Распутина к ним меняется. И если летом Хвостов еще
рассчитывал со временем стать Председателем Совета министров (об этом шли
серьезные разговоры), то в январе 1916 года, с назначением на этот пост
Штюрмера, он эту надежду потерял, более того, для него возникла серьезная
опасность потерять пост министра внутренних дел и даже попасть под суд.
И вот тогда, видимо, пришла к нему мысль убрать Распутина, ставшего для
него опасным человеком, способным в любой момент опрокинуть его карьеру. Эта
акция позволила ему также списать на него большую часть своих грехов,
свалить на мертвого преступления, которые совершил он сам, и прежде всего
растрату им специальных секретных фондов министерства.
История второго покушения на Распутина темна и не вполне исследована.
Одно ясно, что в ней столкнулись интересы обеих групп аферистов, проникших в
окружение Распутина. Андронников, Хвостов, Белецкий и Кь на этом этапе были
заинтересованы "спрятать концы в воду". Симанович и "коллектив" близких ему
аферистов хотели иметь Распутина не мертвым, а живым.
4 февраля 1916 года к Симановичу приходит собрат по вере гражданский
инженер Владимир Владимирович Гейне и сообщает ему информацию о том, что, по
имеющимся у него сведениям, министр внутренних дел Хвостов готовит убийство
Распутина.113 Организация акции поручена некоему Ржевскому, доверенному лицу
Хвостова, известному ему, еще когда он был нижегородским губернатором.
Ржевского командируют в Христианию, где тогда жил Труфанов-Илиодор, с
просьбой осуществить убийство Распутина.
В Христиании Ржевский был вместе с женой и в ее присутствии вел беседы
с Илиодором, который согласился осуществить убийство, для чего предложил
пять верных ему людей направить из Царицына в Петроград. Илиодор условился с
Ржевским об особом тексте, которым они должны были обмениваться.
Министерство внутренних дел обязано было выдать пять фальшивых паспортов,
оружие и шестьдесят тысяч рублей деньгами. Илиодор дал Ржевскому записку на
имя Хвостова, чтобы тот выдал именно эту сумму для его пятерых людей.
Когда Ржевский с женой вернулся в Петроград, то он получил от Илиодора
условные телеграммы, в которых было сказано что-то вроде: "...братья
согласны", "братья вызваны...", "... братья приехали...". Вся информация
получена Гейне от жены Ржевского, находящейся с ним в близких отношениях.
Симанович немедленно сообщает сведения Распутину и Вырубовой. 7 февраля
об этом становится известно и Императрице, которая поручает разобраться в
деле генералу Беляеву.
Ржевский был арестован. На его квартире произвели обыск. Однако всю
переписку с Илиодором Ржевский уничтожил заранее. Записки Илиодора к
Хвостову о выдаче 60 тысяч рублей Ржевский передал на хранение в
запечатанном пакете артельщику клуба журналистов. Во время обыска у
Ржевского, по словам Симановича, со ссылкой на Гейне, было найдено пять
револьверов, а также и талон Министерства внутренних дел на шестьдесят тысяч
рублей валюты, еще не полученной из казначейства. По словам Гейне, Хвостов,
по предъявлении ему записки Илиодора, распорядился выдать Ржевскому эту
сумму, но записку у себя не оставил, а возвратил ее Ржевскому.
Попав в такую историю, Ржевский испугался и написал письмо Распутину, в
котором покаялся в том, что по поручению "высокопоставленной особы"
согласился организовать покушение на жизнь Распутина и других особ, что это
покушение уже организовано, о чем он его предупреждает. Ржевский, ссылаясь
на зависимость свою от "высокопоставленной особы", оправдывает себя и просит
у Распутина прощения и заступничества.
Белецкий, по-видимому, тоже участвовавший в этом заговоре, как только
понял, что он провалился, отказывается от Хвостова и начинает интригу за его
устранение. Но первым от руководства министерством отстраняют именно его, а
затем и самого Хвостова.
"Немедленно и притом на полном основании, - писала возмущенная царица
своему супругу 18 сентября 1916 года, - следовало сразу же зимой лишить
Хвостова мундира (придворного звания и связанных с ним привилегий. - О.П.) -
он так низко вел себя, и это всем известно". "Против него имеется достаточно
улик и скандальных грязных дел..." (20 сентября 1916 года).
Кстати говоря, те же самые чувства царица испытывает и к Андронникову.
Она неоднократно остерегает своих министров держаться от него подальше. В
частности, 27 сентября 1916 года царица пишет царю: "Скажи...
(Протопопову).., чтоб он остерегался визитов Андронникова и держал его
подальше". А в декабре Андронникова вышлют в Рязань.
Личность Адолия Родэ, нередко посещавшего Григория Распутина,
упоминается очень многими современниками.
До революции Родэ был владельцем ночного ресторана в Петербурге,
который так и назывался: "Вилла Родэ". Это был фешенебельный ресторан с
отдельными кабинетами, хорами и оркестрами. В этом заведении собирались
погулять различные богатые дельцы (преимущественно еврейские), российские
богемные интеллигенты, в частности певец пролетариата М.Горький,
государственные, политические и общественные деятели (конечно, особенно не
афишируя себя), офицеры и генералы. В этом месте можно было выйти на
различные нужные связи, получить необходимую информацию. Недаром это место в
годы войны находилось под контролем военной разведки, которая не без
основания считала его одним из центров немецкого шпионажа. Именно
завсегдатаем этого ресторана досужая молва сделала Григория Распутина, хотя
на самом деле здесь он не был ни разу.
После 1917 года у Родэ находятся высокие покровители среди большевиков,
упрямые слухи идут, что он является агентом ЧК. Как бы то ни было, но бывший
владелец злачного заведения становится при Советской власти одним из
руководителей Дома ученых - организации, созданной по инициативе Горького и
возглавляемой лично им.
Последним среди аферистов-интернационалистов хотелось бы упомянуть
Манасевича-Мануйлова, появившегося на горизонте Распутина в 1916 году вместе
с Председателем Совета министров Штюрмером, у которого он был одним из
