Платон.
Критий.
(отрывок из "Диалогов" об Атлантиде)
Тимей, Критий, Сократ, Гермократ
Тимей. Ах, Сократ, как радуется путник, переведя дух после долгого пути,
такую же радость чувствую сейчас и я, доведя до конца свое рассуждение.
Богу же, на деле пребывающему издревле, а в слове возникшему ныне, недавно,
возношу молитву: пусть те из наших речей, которые сказаны как должно,
обратит он нам во спасение, а если мы против воли что-то сказали нескладно,
да будет нам должная кара! А должная кара для поющего не в лад состоит в
том, чтобы научить его ладу; итак, дабы впредь мы могли вести правильные
речи о рождении богов, пусть будет в ответ на нашу мольбу даровано нам
целительное снадобье, изо всех снадобий совершеннейшее и наилучшее, -
знание! Сотворив же молитву, по уговору передаем слово Критию.
Критий. Принять-то слово я приму, Тимей, но, как ты сам вначале испрашивал
снисхождения, ссылаясь на необъятность твоего предмета, так и я сделаю то
же самое. Принимая во внимание, о чем мне предстоит говорить, я думаю, что
вправе требовать еще большего снисхождения. Сам знаю, что просьба моя,
пожалуй, тщеславна и не в меру странна, однако ж приходится ее высказать.
Тебе-то хорошо: кто, находясь в здравом уме, возьмется доказывать, что ты
говорил неправильно? Но моя задача, как я попытаюсь доказать, труднее, а
потому и требует большего снисхождения.
Видишь ли, Тимей, тому, кто говорит с людьми о богах, легче внушить к
своим речам доверие, нежели тому, кто толкует с нами о смертных, ибо,
когда слушатели лишены в чем-то опыта и знаний, это дает тому, кто вздумает
говорить перед ними об этом, великую свободу действий. А уж каковы паши
сведения о богах, это мы и сами понимаем. Чтобы яснее показать, что я имею
в виду, приглашаю вас вместе со мной обратить внимание вот на какую вещь.
Все, что мы говорим, есть в некотором роде подражание и отображение; между
тем, если мы рассмотрим работу живописцев над изображением тел божественных
и человеческих с точки зрения легкости или трудности, с которой можно
внушить зрителям видимость полного сходства, мы увидим, что, если дело идет
о земле, горах, реках и лесе, а равно и обо всем небосводе со всем сущим на
нем и по нему идущим, мы бываем довольны, если живописец способен хоть
совсем немного приблизиться к подобию этих предметов; и, поскольку мы не
можем ничего о них знать с достаточной точностью, мы не проверяем и не
изобличаем написанного, но терпим неясную и обманчивую тенепись. Напротив,
если кто примется изображать наши собственные тела, мы живо чувствуем
упущения, всегда бываем очень внимательны к ним и являем собою суровых
судей тому, кто не во всем и не вполне достигает сходства.
То же самое легко усмотреть и относительно рассуждений: речи о небесных и
божественных предметах мы одобряем, если они являют хоть малейшую вероятность,
речи о смертном и человеческом дотошно проверяем. А потому вам должно иметь
снисхождение к тому, что я ныне без всякой подготовки имею сказать, если я
и не смогу добиться во всем соответствия: помыслите, что смертное не легко,
но, наоборот, затруднительно отобразить в согласии с вероятностью. Все это
я сказал ради того, Сократ, чтобы напомнить вам об указанном обстоятельстве
и потребовать не меньшего, но даже большего снисхождения к тому, что имею
поведать. Если вам кажется, что я справедливо требую дара, дайте мне его,
не скупясь.
Сократ. Ах, Критий, почему бы нам тебе его не дать? И пусть уж заодно тот
же дар получит у нас и третий Гермократ. Ясно же, что немного спустя,
когда ему придет черед говорить, он попросит о том же самом, о чем и вы.
Так вот, чтобы он смог позволить себе другое вступление, а не был принужден
повторять это, пусть он строит свою речь так, как если бы уже получил для
нее снисхождение. Так уж и быть, любезный Критий, открою тебе наперед, как
настроены зрители этого театра: предыдущий поэт имел у них поразительный
успех, и, если только ты окажешься в состоянии продолжить, снисхождение
тебе обеспечено.
Гермократ. Конечно, Сократ, твои слова относятся и ко мне, не только к
нему. Ну что ж, робкие мужи еще никогда не водружали трофеев, Критий, а
потому тебе следует отважно приняться за свою речь и, призвав на помощь
Пеона и Муз, представить и воспеть добродетели древних граждан.
Критий. Хорошо тебе храбриться, любезный Гермократ, когда ты поставлен
в задних рядах и перед тобою стоит другой боец. Ну да тебе еще придется
испытать мое положение. Что до твоих утешений и подбадриваний, то нужно им
внять и призвать на помощь богов тех, кого ты назвал, и других, особо
же Мнемосину. Едва ли не самое важное в моей речи целиком зависит от этой
богини. Ведь если я верно припомню и перескажу то, что было поведано жрецами
и привезено сюда Солоном, я почти буду уверен, что наш театр сочтет меня
сносно выполнившим свою задачу. Итак, пора начинать, нечего долее медлить.
Прежде всего вкратце припомним, что, согласно преданию, девять тысяч лет
тому назад была война между теми народами, которые обитали по ту сторону
Геракловых столпов, и всеми теми, кто жил по сю сторону: об этой войне нам
и предстоит поведать. Сообщается, что во главе последних вело войну, доведя
ее до самого конца, наше государство, а во главе первых цари острова
Атлантиды; как мы уже упоминали, это некогда был остров, превышавший
величиной Ливию и Азию, ныне же он провалился вследствие землетрясений и
превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам, которые
попытались бы плыть от нас в открытое море, и делающий плавание немыслимым.
О многочисленных варварских племенах, а равно и о тех греческих народах,
которые тогда существовали, будет обстоятельно сказано по ходу изложения,
но вот об афинянах и об их противниках в этой войне необходимо рассказать
в самом начале, описав силы и государственное устройство каждой стороны.
Воздадим эту честь сначала афинянам и поведаем о них.
Как известно, боги поделили между собой по жребию все страны земли.
Сделали они это без распрей: ведь неправильно было бы вообразить, будто
боги не знают, что подобает каждому из них, или будто они способны, зная,
что какая-либо вещь должна принадлежать другому, все же затевать об этой
вещи распрю. Итак, получив по праву жребия желанную долю, каждый из богов
обосновался в своей стране; обосновавшись же, они принялись пестовать нас,
свое достояние и питомцев, как пастухи пестуют стадо. Но если эти последние
воздействуют на тела телесным насилием и пасут скот посредством бича, то
боги избрали как бы место кормчего, откуда удобнее всего направлять
послушное живое существо, и действовали убеждением, словно рулем души, как
им подсказывал их замысел. Так они правили всем родом смертных.
Другие боги получили по жребию другие страны и стали их устроить; но
Гефест и Афина, имея общую природу как дети одного отца и питая одинаковую
любовь к мудрости и художеству, соответственно получили и общий удел нашу
страну, по своим свойствам благоприятную для взращивания добродетели и
разума; населив ее благородными мужами, порожденными землей, они вложили в
их умы понятие о государственном устройстве. Имена их дошли до нас, но дела
забыты из-за бедствий, истреблявших их потомков, а также за давностью лет.
Ибо выживали после бедствий, как уже приходилось говорить, неграмотные
горцы, слыхавшие только имена властителей страны и кое-что об их делах.
Подвиги и законы предков не были им известны, разве что по темным слухам, и
только памятные имена они давали рождавшимся детям; при этом они и их
потомки много поколений подряд терпели нужду в самом необходимом и только
об этой нужде думали и говорили, забывая предков и старинные дела. Ведь
занятия мифами и разыскания о древних событиях появились в городах
одновременно с досугом, когда обнаружилось, что некоторые располагают
готовыми средствами к жизни, но не ранее. Потому-то имена древних дошли до
нас, а дела их нет. И тому есть у меня вот какое доказательство: имена
Кекропа, Эрехтея, Эрихтония, Эрисихтона и большую часть других имен,
относимых преданием к предшественникам Тесея, а соответственно и имена
женщин, по свидетельству Солона, назвали ему жрецы, повествуя о тогдашней
войне. Ведь даже вид и изображение нашей богини, объясняемые тем, что в те
времена занятия воинским делом были общими у мужчин и у женщин и в согласии
с этим законом тогдашние люди создали изваяние богини в доспехах, вс" это
показывает, что входящие в одно сообщество существа женского и мужского
пола могут. вместе упражнять добродетели, присущие либо одному, либо
другому полу.
Обитали в нашей стране и разного звания граждане, занимавшиеся
ремеслами и землепашеством, но вот сословие воинов божественные мужи с
самого начала обособили, и оно обитало отдельно. Его члены получали все
нужное им для прожития и воспитания, но никто ничего не имел в частном
владении, а все считали вс" общим и притом не находили возможным что-либо
брать у остальных граждан сверх необходимого; они выполняли все те
обязанности, о которых мы вчера говорили в связи с предполагаемым сословием
стражей. А вообще о нашей стране рассказывалось достоверно и правдиво, и
прежде всего говорилось, что ее границы в те времена доходили до Истма, а в
материковом направлении шли до вершин Киферона и Парнефа и затем спускались
к морю, имея по правую руку Оропию, а по левую Асоп. Плодородием же здешняя
земля превосходила любую другую, благодаря чему страна была способна
содержать многолюдное войско, освобожденное от занятия землепашеством. И
вот веское тому доказательство: даже нынешний остаток этой земли не хуже
какой-либо другой производит различные плоды и питает всевозможных
животных. Тогда же она взращивала все это самым прекрасным образом и в
изобилии.
Но как в этом убедиться и почему нынешнюю страну правильно называть
остатком прежней? Вся она тянется от материка далеко в море, как мыс, и
со всех сторон погружена в глубокий сосуд пучины. Поскольку же за девять
тысяч лет случилось много великих наводнений (а именно столько лет прошло
с тех времен до сего дня), земля не накапливалась в виде сколько-нибудь
значительной отмели, как в других местах, но смывалась волнами и
потом исчезала в пучине. И вот остался, как бывает с малыми островами,
сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела,
когда вся мягкая и тучная земля оказалась смытой и только один остов
ещ" перед нами. Но в те времена еще неповрежденный край имел и высокие
многохолмные горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда
были покрыты тучной почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь
можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые
ныне взращивают разве только пчел, а ведь целы еще крыши из кровельных
деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений. Много было
и высоких деревьев из числа тех, что выращены рукой человека, а для скота
были готовы необъятные пажити, ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса,
не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии
впитывались в почву, просачивались сверху в пустоты земли и сберегались в
глиняных ложах, а потому повсюду не было недостатка в источниках ручьев и
рек. Доселе существующие священные остатки прежних родников свидетельствуют
о том, что наш теперешний рассказ об этой стране правдив.
Таким был весь наш край от природы, и возделывался он так, как можно
ожидать от истинных, знающих свое дело, преданных прекрасному и наделенных
способностями землепашцев, когда им дана отличная земля, обильное орошение
и умеренный климат. Столица же тогда была построена следующим образом.
Прежде всего акрополь выглядел совсем не так, как теперь, ибо ныне его
холм оголен и землю с него за одну необыкновенно дождливую ночь смыла вода,
что произошло, когда одновременно с землетрясением разразился неимоверный
потоп, третий по счету перед Девкалионовым бедствием. Но в минувшие времена
