Сергей Иванович Павлов
АМАЗОНИЯ, ЯРДАНГ ВОСТОЧНЫЙ
Повесть
Самое приятное время поселковых суток - утро. Когда спортивная
разминка веселит твое гибкое и легкое здесь, как у ребенка, тело.
Когда колючие струи душа смывают остатки смутной тревоги, навеянной за
ночь какими-то неосознанными сновидениями. Когда спокойно завтракаешь,
наблюдая сквозь прозрачную стену кафе эволюцию слитка солнечного
золота на громоздкой вершине Олимпа. Лавина света постепенно сползает
на спины хребтов высокогорной Фарсиды...
Не успел я поднести кофейную чашку к губам - в нарукавном кармане
зашелся писком инфразонник и голос пилота предупредил:
- Вадиму Ерофееву - Артур Кубакин. Первый ангар, старт в семь
ноль-ноль, борт номер триста тринадцать.
Взглянув на часы, я, обжигаясь, сделал глоток (кофе был
превосходный) и помчался в экипировочную первого ангара. Кубакину
удалось приучить здешних спецов и ученых ценить его веское слово. Если
Кубакин сказал: "Старт в семь ноль-ноль", то пассажир обязан был
знать, что в семь ноль-ноль-одна Кубакин запросто мог улететь в
столицу без пассажира. Все наши пилоты стремились Кубакину подражать,
и мы, которые не пилоты, слишком часто оказывались в зависимости от их
предполетного настроения.
Парни из команды шлюзового обеспечения сноровисто втиснули меня в
эластично-тугие доспехи высотного костюма - ни вздохнуть, ни охнуть, -
с отвратительным скрипом застегнули входной шов термостабилизирующего
спецкомбинезона ("эскомба" - на местном жаргоне) и рывком затянули
металлизированные ремни.
- Диспетчерская - Ерофееву! - рявкнул под потолком зонник
внутрипоселковой связи. - Ерофеев, срочно зайдите к главному
диспетчеру.
Я уклонился от готового опуститься на мою голову термошлема,
сказал в потолок:
- Ерофеев - Можаровскому! Адам, я уже в застегнутом эскомбе, а
через три минуты выход в шлюз.
- Чья машина?
- Аэр Кубакина.
- Кубакин подождет. Беги сюда, дело срочное.
- Да что же это, - произнес я в полном недоумении, - раздеваться
мне, что ли!..
- Не надо, - сказал Можаровский. - Беги так, чего особенного!
Я разозлился:
- Беги сам, если нужно. Чего особенного!
Мое недовольство Адам игнорировал. Прежде чем диспетчерская
вырубила связь, я услышал, как он сказал там кому-то: "Идет Ерофеев,
идет".
Чертыхнувшись, я велел содрать с себя эскомб и поспешил наверх в
высотном костюме.
Коридор, эскалатор с поворотом налево. Лифт, коридор, второй
эскалатор с поворотом направо. Эскалатор без поворота и верхнее фойе с
живописным "земным уголком". В "уголке" - клейкая зелень березы,
вольера, в которой орали от тесноты у кормушек желтые попугайчики,
эффектно подсвеченный круглый аквариум, в котором недавно сдохла
последняя рыба. Я остановился перевести дыхание. На дне аквариума
бурлил султан воздушных пузырьков аэрации.
Верхний куб нашего гермопоселкового здания-пирамиды - царство
диспетчеров и связистов. Мимоходом я заглянул в безлюдный кабинет
Можаровского и, никуда уже не заглядывая, направился прямо в
диспетчерский зал. Меня угнетало предчувствие: что-то случилось на
буровой и долгожданный мой отдых в столице опять пропадет.
С этим предчувствием я вошел в зал. У западной секции обширного
пульта диспетчерского терминала стояло человек восемь. Можаровский
сидел - рыжая его голова пылала пожаром на фоне светящегося экрана
сектора Амазонии. Когда я вошел, он зачем-то выключил экран, и все
уставились на меня.
- В чем дело? - спросил я.
- Да вот, понимаешь... - проговорил Адам, освобождая кресло.
Я оглядел траурные физиономии расступившихся передо мной
операторов, приблизился к пульту вплотную. На панели сектора Амазонии
бесполезно мигали светосигналы автоматического вызова на связь.
Буровая не отвечала. Едва я вытянул руку с намерением включить экран,
операторы, словно опомнившись, отошли и рассредоточились по своим
рабочим местам. Это меня испугало. Вдруг вспомнился сегодняшний сон.
Во сне я переходил покрытое мокрым снегом русло горнотаежной речушки,
и где-то выше по руслу с треском и грохотом лопнул ледяной затор. Уйти
из-под вала высоко подпруженной талой воды у меня практически не было
никаких шансов... Черт с ним, с отдыхом, лишь бы скважину не запороли.
- Почему молчит буровая? - спросил я.
Вопрос был нелеп. Можаровский, естественно, не ответил.
- Ты сядь, Вадим, сядь, - мягко посоветовал он, и эта мягкость
испугала меня еще больше.
Я путался в светящемся разноцветье кнопок и клавишей - никак не
удавалось "выловить" позицию с нужной картинкой, на экране мелькали
обрывки цветных синусоид. Главный диспетчер смотрел на мои неумелые
руки и, похоже, думал о чем-то своем. Наконец посоветовал:
- Набирай команды последовательно.
Я попытался набрать полную грудь воздуха, чтобы в самой что ни на
есть резкой форме высказать свое отношение к происходящему, но тугие
тяжи высотного костюма вытолкнули воздушный излишек обратно. Гнев
прошел. Я стал набирать команды последовательно. Главный диспетчер
ногой выкатил из-под пульта коробку для аварийных аккумуляторов, сел
на нее.
Экран показал общий вид гермопоселка нашей комплексной экспедиции:
среди каменистых холмов, кое-где припорошенных красным песком,
черно-белое здание-пирамида все в золотистых и багрово-огненных
отблесках - и зеркально-розовые, как елочные шары, резервуары
водогазовой централи жизнеобеспечения, гофрированные полуцилиндры
складов. Вид был живописный, но мне сейчас нужно было совсем другое.
Мне был нужен диспетчерский пункт моей буровой. Точнее, буровой
восточного ярданга Амазонии. Еще точнее - пятой марсианской буровой с
индексом Р-4500. Как старший прораб пятой Р-4500, я хотел знать, что
там сейчас происходит. Судя по выражению веснушчатой физиономии
Можаровского, ничего хорошего там сейчас не происходило. А ведь до
этого дня наша 5-Р-4500 была самой благоприятной из всех марсианских
разведочных скважин глубокого бурения.
Помогая мне, Адам тронул несколько клавишей - на экране
промелькнула оранжевая пустыня, и вдруг возникло изображение
диспетчерского помещения буровой. За пультом никого не было, хотя там
должна была быть Светлана Трофимова. Обязана быть. Даже отсюда видно,
что на табло диспетчерского таймера еще не истекла последняя минута
контрольного времени сеанса связи.
- Алло, Трофимова, Светлана! - позвал я и посмотрел на Адама.
Можаровский понял мой взгляд.
- С ней ничего не случилось, - сказал он. - Впрочем... - Он подал
знак кому-то за моей спиной: - Женя, еще разок проясним ситуацию.
Оператор-связист Женя Галкин, которого я систематически обыгрываю
на бильярде, приблизился к главному, быстро взглянул на меня сверху
вниз круглыми, как у птицы, глазами. Адам, повернувшись на своей
коробке к Галкину боком, ко мне лицом, проникновенно спросил:
- Женя, ты когда включил канал на Р-4500? Вспомни с точностью до
минуты.
- Точно по графику, ровно в шесть сорок пять.
- Как долго буровая не отвечала?
- Минут семь. Я перевел канал в режим автоматического вызова на
связь и зафиксировал позицию вот с этой картинкой, - Женя кивнул на
экран. - Трофимова появилась минут через семь. Волосы в беспорядке...
В спешке выпалила то, что вы уже знаете, и убежала.
- Повтори для Вадима, он не знает.
- Вот дословно: "Извини, Галкин, здесь такое творится!.. Песков
всех нас вампирами обозвал и Айдарова чуть не убил!"
- Песков... Айдарова? - промямлил я ошарашенно. - Вы что, парни!..
Разыгрываете меня, что ли?
- Погоди, это не все, - обронил Можаровский. - Кроме всего
прочего, Женю потряс ее смех.
- Ну... не совсем смех, - робко возразил Женя. - После своего
торопливого сообщения Трофимова странно так хохотнула и сразу
выпорхнула из диспетчерской. На ее руке и белом халате была свежая
кровь...
"Хохотнула, выпорхнула, - мысленно повторил я как в гипнотическом
трансе. - Свежая кровь!.." Меня передернуло.
- В каком месте халат был в крови? - спросил Можаровский.
- Собственно... несколько пятен. На пальцах, на рукаве и... вот
здесь, на груди. - Галкин показал где. - И пятно на щеке. У меня сразу
так... подозрение, что она не в себе.
- Кто? - выдохнул я.
- Трофимова.
- Конкретнее, - потребовал Адам. - Что значит "не в себе"? Умом
тронулась? Или, может быть, навеселе?
- Может быть...
- Спирт у тебя на буровой имеется? - тихо спросил Адам. - Эй,
старший прораб буровых работ, я тебя спрашиваю.
Я словно опомнился. Обвел взглядом стены, чтобы легче было взять
себя в руки. Процедил:
- Навеселе, говорите?
Женя Галкин неуверенно развел руками. Можаровский пристально
смотрел на меня.
- Ну вот что, - сказал я, чувствуя неприятное натяжение кожи на
собственных скулах. - Я больше трех лет с ними работаю и уж как-нибудь
каждого знаю. Кстати, Песков и Карим Айдаров - друзья. А насчет
Светланы Трофимовой... это вы бросьте! За такое я ведь... и врезать
могу.
Я поднялся. Галкин неуверенно отступил. Главный диспетчер, обратив
ко мне побагровевший затылок в завитках рыжих волос, повел рукой над
пультом сектора Амазонии. Красиво повел, музыкальной рукой маэстро над
мануалами органа в старинном соборе. В Воскресенском, скажем, соборе
музейного городка Новый Иерусалим. Великое Внеземелье, даже не знаю, в
какой точке эклиптики сейчас этот Новый Иерусалим!
- А вот сюда, старший прораб, взглянуть хочешь? - прошипел маэстро
Адам, и от мерзкой его интонации глаза мои непроизвольно сузились, а
кожа на скулах натянулась до хруста. - Сядь, разговор не окончен.
Сектор Амазонии ожил: организованно вспыхнули и погасли командные
группы светосигналов. На экране сменилась картинка. Я узнал интерьер
бурового зала, сел. И вовремя.
В глубине, как всегда, хорошо освещенного рабочего зала нашей
Р-4500 белели накрытые цилиндрическими кожухами громоздкие барабаны
для проходческих шлангов, лоснились блеском инструментальной стали
аккуратно укрепленные на стендах буровые наконечники, мигали табло
температурного и газового контроля. Я перевел взгляд ближе - на устье
скважины. Точнее, на агрегат обеспечения герметизации забитого в устье
скважины обсадного стакана. Проходческий шланг глянцевым телом питона
свисал с желобчатого обода верхнего блок-балансира и, плотно обжатый
сальником гермокольца, исчезал в направляющей, откуда начинался его
четырехкилометровый путь по вертикали в промерзшие недра планеты. Двух
секунд мне было достаточно, чтобы понять: проходки нет, буровая
простаивает. О том же свидетельствовала индикация бурового процесса: в
левом нижнем углу экрана светились нули. А в правом - рдела
расползшаяся на серебристом полу рабочего зала глянцевитая лужа...
Уяснив наконец, что собой представляет эта ужасная лужа, я
беспомощно оглянулся. Галкин ушел. Главный все так же сидел на
коробке, но смотрел куда-то в сторону от экрана. Они уже это видели.
Вот, значит, в чем дело...
Словно желая подчеркнуть масштабы несчастья, кто-то оставил возле
кошмарной лужи залитый кровью халат. Когда я увидел этот халат, мне
показалось, будто вокруг меня внезапно исчез воздух - дышать стало
нечем. Что ж это она, говорила: "Песков Айдарова чуть не убил"?! Судя
по размерам лужи, Песков Айдарову голову оторвал, не иначе...
Почти невидящими глазами я попытался всмотреться в синий кружок,
который сиял возле воротника брошенного халата. Нет, на таком
