"Воспоминания о принце-регенте и его друзьях". Духу, естественно, хотелось
доказать, что он не утратил прежнего влияния на Стилтонов, с которыми к тому
же состоял в дальнем родстве: его кузина была замужем вторым браком за
монсеньером де Балкли, а от него, как всем известно, ведут свой род герцоги
Чеширские.
Он даже начал работать над возобновлением своей знаменитой роли
Монах-вампир, или Бескровный Бенедиктинец, в которой решил предстать перед
юным поклонником Вирджинии. Он был так страшен в этой роли, что когда его
однажды, в роковой вечер под новый 1764 год, увидела старая леди Стартап,
она издала несколько истошных криков, и с ней случился удар. Через три дня
она скончалась, лишив Кентервилей, своих ближайших родственников, наследства
и оставив все своему лондонскому аптекарю.
Но в последнюю минуту страх перед близнецами помешал привидению покинуть
свою комнату, и маленький герцог спокойно проспал до утра под большим
балдахином с плюмажами в королевской опочивальне. Во сне он видел Вирджинию.
5
Несколько дней спустя Вирджиния и ее златокудрый кавалер поехали кататься
верхом на Броклейские луга, и она, пробираясь сквозь живую изгородь, так
изорвала свою амазонку, что, вернувшись домой, решила потихоньку от всех
подняться к себе по черной лестнице. Когда она пробегала мимо гобеленовой
залы, дверь которой была чуточку приоткрыта, ей показалось, что в комнате
кто-то есть, и, полагая, что это камеристка ее матери, иногда сидевшая здесь
с шитьем, она собралась было попросить ее зашить платье. К несказанному ее
удивлению, это оказался сам кентервильский дух! Он сидел у окна и следил
взором, как облетает под ветром непрочная позолота с пожелтевших деревьев и
как в бешеной пляске мчатся по длинной аллее красные листья. Голову он
уронил на руки, и вся поза его выражала безнадежное отчаянье. Таким
одиноким, таким дряхлым показался он маленькой Вирджинии, что она, хоть и
подумала сперва убежать и запереться у себя, пожалела его и захотела
утешить. Шаги ее были так легки, а грусть его до того глубока, что он не
заметил ее присутствия, пока она не заговорила с ним.
- Мне очень жаль вас,- сказала она.- Но завтра мои братья возвращаются в
Итон, и тогда, если вы будете хорошо себя вести, вас никто больше не обидит.
- Глупо просить меня, чтобы я хорошо вел себя,- ответил он, с удивлением
разглядывая хорошенькую девочку, которая решилась заговорить с ним,- просто
глупо! Мне положено греметь цепями, стонать в замочные скважины и
разгуливать по ночам - если ты про это. Но в этом же весь смысл моего
существования!
- Никакого смысла тут нет, и вы сами знаете, что были скверный. Миссис
Амни рассказала нам еще в первый день после нашего приезда, что вы убили
жену.
- Допустим,- сварливо ответил дух,- но это дела семейные и никого не
касаются.
- Убивать вообще нехорошо,- сказала Вирджиния, которая иной раз проявляла
милую пуританскую нетерпи- мость, унаследованную ею от какого-то предка из
Новой, Англии.
- Терпеть не могу ваш дешевый, беспредметный ригоризм! Моя жена была
очень дурна собой, ни разу не сумела прилично накрахмалить мне брыжи и
ничего не смыслила в стряпне. Ну хотя бы такое: однажды я убил в Хоглейском
лесу оленя, великолепного самца-одногодка,- как ты думаешь, что нам из него
приготовили? Да что теперь толковать,- дело прошлое! И все же, хоть я и убил
жену, по-моему, не очень любезно было со стороны моих шуринов заморить меня
голодом.
- Они заморили вас голодом? О господин дух, то есть, я хотела сказать,
сэр Симон, вы, наверно, голодный? У меня в сумке есть бутерброд. Вот,
пожалуйста!
- Нет, спасибо. Я давно ничего не ем. Но все же ты очень добра, и вообще
ты гораздо лучше всей своей противной, невоспитанной, вульгарной и
бесчестной семьи.
- Не смейте так говорить! - крикнула Вирджиния, топнув ножкой.- Сами вы
противный, невоспитанный, гадкий и вульгарный, а что до честности, так вы
сами знаете, кто таскал у меня из ящика краски, чтобы рисовать это дурацкое
пятно. Сперва вы забрали все красные краски, даже киноварь, и я не могла
больше рисовать закаты, потом взяли изумрудную зелень и желтый хром; и
напоследок у меня остались только индиго и белила, и мне пришлось рисовать
только лунные пейзажи, а это навевает тоску, да и рисовать очень трудно. Я
никому не сказала, хоть и сердилась. И вообще все это просто смешно: ну где
видали вы кровь изумрудного цвета?
- А что мне оставалось делать? - сказал дух, уже не пытаясь спорить.-
Теперь непросто достать настоящую кровь, и поскольку твой братец пустил в
ход свой Образцовый Очиститель, я счел возможным воспользоваться твоими
красками. А цвет, знаешь ли, кому какой нравится. У Кентервилей, к примеру,
кровь голубая, самая голубая во всей Англии. Впрочем, вас, американцев,
такого рода вещи не интересуют.
- Ничего вы не понимаете. Поехали бы лучше в Америку, да подучились
немного. Папа с радостью устроит вам бесплатный билет, и хотя на спиртное и,
наверно, на спиритическое пошлина очень высокая, вас на таможне пропустят
без всяких. Все чиновники там - демократы. А в Нью-Йорке вас ждет
колоссальный успех. Я знаю многих людей, которые дали бы сто тысяч долларов
за обыкновенного деда, а за семейное привидение - и того больше.
- Боюсь, мне не понравится ваша Америка.
- Потому что там нет ничего допотопного или диковинного? - съязвила
Вирджиния.
- Ничего допотопного? А ваш флот? Ничего диковинного? А ваши нравы?
- Прощайте! Пойду попрошу папу, чтобы он оставил близнецов дома еще на
недельку.
- Не покидайте меня, мисс Вирджиния! - воскликнул дух.- Я так одинок, так
несчастен! Право, я не знаю, как мне быть. Мне хочется уснуть, а я не могу.
- Что за глупости! Для этого надо только улечься в постель и задуть
свечу. Не уснуть куда труднее, особенно в церкви. А уснуть совсем просто.
Это и грудной младенец сумеет.
- Триста лет я не ведал сна,- печально промолвил дух, и прекрасные
голубые глаза Вирджинии широко раскрылись от удивления.- Триста лет я не
спал, я так истомился душой!
Вирджиния сделалась очень печальной, и губки ее задрожали, как лепестки
розы. Она подошла к нему, опустилась на колени и заглянула в его старое,
морщинистое лицо.
- Бедный мой призрак,- прошептала она,- разве негде тебе лечь и уснуть?
- Далеко-далеко, за сосновым бором,- ответил он тихим, мечтательным
голосом,- есть маленький сад. Трава там густая и высокая, там белеют звезды
цикуты, и всю ночь там поет соловей. Он поет до рассвета, и холодная
хрустальная луна глядит с вышины, а исполинское тисовое дерево простирает
свои руки над спящими.
Глаза Вирджинии заволоклись слезами, и она спрятала лицо в ладони.
- Это Сад Смерти? - прошептала она.
- Да, Смерти. Смерть, должно быть, прекрасна. Лежишь в мягкой сырой
земле, и над тобою колышутся травы, и слушаешь тишину. Как хорошо не знать
ни вчера, ни завтра, забыть время, простить жизнь, изведать покой. В твоих
силах помочь мне. Тебе легко отворить врата Смерти, ибо с тобой Любовь, а
Любовь сильнее Смерти.
Вирджиния вздрогнула, точно ее пронизал холод;
воцарилось короткое молчание. Ей казалось, будто она видит страшный сон.
И опять заговорил дух, и голос его был как вздохи ветра.
- Ты читала древнее пророчество, начертанное на окне библиотеки?
- О, сколько раз! - воскликнула девочка, вскинув головку.- Я его наизусть
знаю. Оно написано такими странными черными буквами, что их сразу и не
разберешь. Там всего шесть строчек:
Когда заплачет, не шутя,
Здесь златокудрое дитя
Молитва утолит печаль
И зацветет в саду миндаль -
Тогда взликует этот дом,
И дух уснет, живущий в нем .
Только я не понимаю, что все это значит.
- Это значит,- печально промолвил дух,- что ты должна оплакать мои
прегрешения, ибо у меня самого нет слез, и помолиться за мою душу, ибо нет у
меня веры. И тогда, если ты всегда была доброй, любящей и нежной, Ангел
Смерти смилуется надо мной. Страшные чудовища явятся тебе в ночи и станут
нашептывать злые слова, но они не сумеют причинить тебе вред, потому что вся
злокозненность ада бессильна пред чистотою ребенка.
Вирджиния не отвечала, и, видя, как низко склонила она свою златокудрую
головку, дух принялся в отчаянии ломать руки. Вдруг девочка встала. Она была
бледна, и глаза ее светились удивительным огнем.
- Я не боюсь,- сказала она решительно.- Я попрошу Ангела помиловать вас.
Едва слышно вскрикнув от радости, он поднялся на ноги, взял ее руку, и
наклонившись со старомодной грацией, поднес к губам. Пальцы его были холодны
как лед, губы жгли как огонь, но Вирджиния не дрогнула и не отступила, и он
повел ее через полутемную залу. Маленькие охотники на поблекших зеленых
гобеленах трубили в свои украшенные кистями рога и махали крошечными
ручками, чтоб она вернулась назад. "Вернись, маленькая Вирджиния! - кричали
они.- Вернись!"
Но дух крепче сжал ее руку, и она закрыла глаза. Пучеглазые чудовища с
хвостами ящериц, высеченные на камине, смотрели на нее и шептали: "Берегись,
маленькая Вирджиния, берегись! Что, если мы больше не увидим тебя?" Но дух
скользил вперед все быстрее, и Вирджиния не слушала их,
Когда они дошли до конца залы, он остановился и тихо произнес несколько
непонятных слов. Она открыла глаза и увидела, что стена растаяла, как туман,
и за ней разверзлась черная пропасть. Налетел ледяной ветер, и она
почувствовала, как кто-то потянул ее за платье.
- Скорее, скорее! - крикнул дух.- Не то будет поздно.
И деревянная панель мгновенно сомкнулась за ними, и гобеленовый зал
опустел.
6
Когда минут через десять гонг зазвонил к чаю И Вирджиния не спустилась в
библиотеку, миссис Отис послала за ней одного из лакеев. Вернувшись, он
объявил, что не мог сыскать ее. Вирджиния всегда выходила под вечер за
цветами для обеденного стола, и поначалу у миссис Отис не возникло никаких
опасений. Но когда пробило шесть, а Вирджинии все не было, мать не на шутку
встревожилась и велела мальчикам искать сестру в парке, а сама вместе с
мистером Отисом обошла весь дом. В половине седьмого мальчики вернулись и
сообщили, что не обнаружили никаких следов Вирджинии. Все были крайне
встревожены и не знали, что предпринять, когда вдруг мистер Отис вспомнил,
что позволил цыганскому табору остановиться у него в поместье. Он тотчас
отправился со старшим сыном и двумя работниками в Блэкфелский лог, где, как
он знал, стояли цыгане. Маленький герцог, страшно взволнованный, во что. бы
то ни стало хотел идти с ними, но мистер Отис боялся, что будет драка, и не
взял его. Цыган на месте уже не было, и, судя по тому, что костер еще
теплился и на траве валялись кастрюли, они уехали в крайней спешке. Отправив
Вашингтона и работников осмотреть окрестности, мистер Отис побежал домой и
разослал телеграммы полицейским инспекторам по всему графству, прося
разыскать маленькую девочку, похищенную бродягами или цыганами. Затем он
велел подать коня и, заставив жену и мальчиков сесть за обед, поскакал с
грумом по дороге, ведущей в Аскот. Но не успели они отъехать и двух миль,
как услышали за собой стук копыт. Оглянувшись, мистер Отис увидел, что его
догоняет на своем пони маленький герцог, без шляпы, с раскрасневшимся от
скачки лицом.
- Простите меня, мистер Отис,- сказал мальчик, переводя дух,- но я не
могу обедать, пока не сыщется Вирджиния. Не сердитесь, но если б в прошлом
году вы согласились на нашу помолвку, ничего подобного не случилось бы. Вы
ведь не отошлете меня, правда? Я не хочу домой и никуда не уеду!
