на том, чтобы заковать себя в плотное твердое ядро личности.
В голове Руиз слышал синтетический голос Накера. Он зарычал на уровне
инфразвуковых ревущих тонов, потом взвыл в высоких октавах, пока Накер
экспериментировал, ища совершенный резонанс.
- Проверка. Раз-и-два-и-три-и-четыре. Кого любишь, Руиз, в мире?
Руиз заскрежетал бы зубами, если бы такое было возможно.
Накер хохотнул.
- Так что, Руиз, - сказал он, - тебя что-то беспокоит? Ну хорошо,
хорошо, я уже чувствую эту смертоносную сеть. Какая-то особенно мощная. Ты
уверен, что твои работодатели рассказали тебе все, что тебе надо знать про
это задание?
- Ты что имеешь в виду? - Мысль поднялась прочь от Руиза, улетела в
черноту, где ее перехватил Накер.
- Лига, кажется, особенно озабочена тем, чтобы ее интересы не были
разоблачены, и еще, чтобы они получили хоть что-нибудь, любую малость,
когда сеть стянется и отошлет свои данные домой. Ты собираешься умереть и
передать данные при первом же намеке на опасность... Сценарии смерти все
особенно подробны и предусмотрительны, они гораздо больше и шире, чем это
оправдывается простой игрой в поимку браконьеров. Я бы подумал, друг мой,
что ты серебряная пуля, нацеленная на какого-то скрытого монстра.
Руиз молчал. Вот уж воистину неприятное открытие.
- Что ты можешь сделать?
- Как всегда, Руиз, весьма много. Скажу без ложной скромности, что
никто больше не сможет тебе хоть сколько-нибудь примечательно помочь. Лига
сотворила весьма добротное дело. Может ли быть такое, что они сомневаются
в твоей верности?
Руиз услышал синтезированный смех, словно насекомое царапало по
незащищенной поверхности его мозга.
- Нет-нет, разумеется, нет. Ведь ты же их самый лучший, разве не так?
Нехорошо с моей стороны поднимать такой вопрос в самый уязвимый момент!
Накер перешел к делу.
- Так вот. Смертная сеть, как и всякая работа генчей, не может быть
совершенно снята. Я могу притупить остроту потребности умереть - дать,
может быть, тебе время изменить параметры ситуации таким образом, чтобы
получить передышку. Но ты все равно умрешь, если не выберешься вовремя из
триггерной ситуации. Или же я могу до какой-то степени разрушить
оперативные связи смертной сети таким образом, что, если сеть включится,
ты только страшно заболеешь, но все-таки не умрешь. В таком случае сеть не
отправит по назначению никаких данных, а ты к тому же переживешь
значительное разрушение личности, если только выживешь. Выбирай,
пожалуйста.
Последние слова Накер произнес почти официальным тоном.
Руиз задумался. Решение, которого требовал Накер, вращалось на оси
философского вопроса: есть ли на свете что-нибудь хуже смерти? Кое-кто без
колебаний ответил бы: нет. Но он подозревал, что немногие из подобных
абсолютистов работали на беспринципные корпоративные единства типа Лиги
Искусств или же обладали широчайшим опытом Руиза в жизни на многочисленных
мирах-клиентах Лиги. Руиз безо всякого труда мог представить себе
бесчисленные сценарии, в которых он предпочел бы смерть. С другой стороны,
именно любовь Руиза к его собственной жизни и привела его сюда, к Накеру,
сквозь опасности Уровня Зверятников и куда более смертельные опасности,
которые выпали бы на его долю, прознай Лига хоть на волосок, что он здесь.
И все же... если он когда-нибудь окажется беспомощным в руках своих
врагов, Руиз Ав, который может выйти живым из неудавшейся смерти, больше
не будет Руизом Авом, а станет каким-то чужаком. Он знал жертв
неудавшегося уловления ума. Они плавали по неверным течениям их
ограниченных жизней, осторожно, аккуратно, с вялыми лицами, разинутыми
ртами, тусклыми глазами. Предметы жалости и омерзения. Он предпочел бы
определенную смерть такой несовершенной имитации жизни.
- Замедли триггерную рамку сети как только сможешь, но оставь рабочие
связи нетронутыми.
- Как скажешь. Мне придется призвать на помощь кое-какие опорные
воспоминания, пока я не найду куда можно закрепиться, - голос Накера
приобрел сильный оттенок неодобрения. - Ты все-таки настаиваешь на том,
чтобы погрузиться в мозг самому, вопреки всем профессиональным советам.
Паранойя, паранойя, Руиз. Каждый раз, когда я плаваю в твоем сознании,
геометрия его другая. Ты слишком много областей закрыл или замкнул на
себя. Чудеса, да и только, что даже генч смог к чему-то прикрепить сеть.
- А у них никогда вроде бы проблем с этим не бывает. И они столько не
разговаривают.
- Теперь проваливай, - сказал Накер, и Руиз стек вниз, в свое самое
глубокое и безопасное место.
Накер на миг замер, прежде чем начать смотреть собственными сенсорами
в неподвижное тело Руиза. Руиз лежал на иммобилизационном ложе,
заключенный в янтарный блок токгеля, на голове его торчала густая щетина
серебряных проводов. Шрамы от встречи Руиза с волчеголовыми быстро
бледнели. Если уловление ума займет побольше времени, шрамы станут
невидимы, прежде чем Накер вернется в свою стеклянную банку и в свое
собственное болезненное тело. В теле у темной кожи Руиза был почти
металлический оттенок, гладкость и плотность, словно она могла бы отразить
удар ножа, словно ее можно было отполировать до зеркала в форме человека.
Накер присмотрелся к рукам Руиза, они плавали в геле, кисти согнулись,
словно держали мячик. Накер восхищался этими руками. Подумать только, что
такие опасные предметы могут быть такими красивыми. Сильные пальцы
сужаются к кончикам костяшки пальцев, словно великолепные скипетры из
кости. Все вместе связано жилистыми, пружинистыми мышцами и облечено в
блестящую кожу.
В этом приятном созерцании прошла минута. Потом Накер погрузил свой
щуп внутрь и осторожно, деликатно, рассекая холомнемоническое море Руиза,
упал, словно игла острием вперед, в пропасть. Он погружался глубже и
глубже, без усилий скользя вокруг средней глубины рифов самозащиты Руиза.
Он ловко, как в танце, увернулся от массивных чувствительных канатов
генчианской смертной сети, структуры, которая коренилась в бездонных
пропастях и каналах. С такой же ловкостью он избежал тонкого сплетения
послания-на-задание Лиги, которое мутило глубины; словно щупальца огромной
требовательной каракатицы.
В конце концов Накер расположился на дне сознания Руиза и пристроился
среди ила мертвых воспоминаний, распавшихся фрагментов жизненного опыта,
которые постоянно дождем падали сверху. Там он долго лежал спокойно,
медленно выпуская наверх свои сенсоры, нанося на карту вещи и вехи
личности Руиза, пока они проплывали над ним медленными течениями.
Когда он был удовлетворен, он выпустил пузырек стимуляции из своего
собственного естества. Он поднялся, мерцая, пока не раскололся о
каменно-твердое дно одного из самых ранних воспоминаний Руиза, массивную
глыбу, так плотно покрытую защитным слоем, что, вероятно, недоступную
самому Руизу.
Руизу было пять лет, и он помогал своему полуотцу в сарае. Особой
обязанностью Руиза было собирать теплые шарики плоти орма из гнезд, когда
ормы толпились в проходе, чтобы позавтракать. Это была приятная
обязанность, одна из самых любимых у Руиза. Свежеснесенные шарики
поеживались у него в руке, пока он собирал их в корзинку для инкубатора,
их крохотные щупальца искали на его ладонях кормящие поры, которых не было
на его человеческой коже, и ощущение было такое, словно его приятно и
шутливо щекочут. Вес инкубаторной корзины, когда обязанность была
выполнена, был еще одной наградой: каждый шарик представлял собой
небольшое, но вполне измеримое количество кредита, способствующего
независимости его семьи. Хотя для его юного ума идея независимости была
весьма смутной, он знал вне всяких сомнений, что независимость - это
ХОРОШО, и что обратное понятие, рабство - ПЛОХО. Это он понял по вытянутым
лицам и приглушенным голосам за обеденным столом, когда бы ни
произносилось последнее слово. В последнее время лица вытягивались еще
больше, а голоса не так приглушались, положение, которое беспокоило Руиза,
когда он об этом думал.
Казалось, больше не помогало то, что Руиз приносил столько же
шариков, сколько всегда. И неважно, насколько сильно он уговаривал ормов,
они отказывались нестись больше, чем обычно, шариков было прежнее
количество. Они таращились на него своими тусклыми фасетчатыми глазами, не
понимая, чего от них хотят, когда Руиз серьезно пытался им объяснить, как
важно было, чтобы они постарались нестись лучше. Иногда, если голоса за
обеденным столом были чересчур громкими, Руиз, в конце концов, плакал
возле ормов, бессильный от гнева. Ему очень хотелось швырнуть в них
камешками, чтобы наказать их за глупость.
Но не сегодня. Сегодня он был счастлив. Он нес инкубаторскую корзину
через весь комплекс к маточному сараю, когда блестящая штуковина ворвалась
во внутренний дворик и приземлилась в вихре взметнувшейся пыли. Руиз был
так поражен, что уронил корзину, просыпав множество шариков в пыль. Он
немедленно поставил корзину и стал снова собирать драгоценные шарики. К
тому времени, когда он их всех подобрал, двери воздухомобиля с
пневматическим шипением поднялись. Оттуда шагнул надсмотрщик, тощая змея с
длинной, заплетенной в косички, бородой и татуированными бровями. Звали
надсмотрщика Боб Пикуль, имя, которое приносило в семейные беседы столько
же напряжения, сколько и упоминание рабства.
Из общего дома, построенного из топленого камня, вышли почти все
старшие члены семьи. Руизу было очень любопытно, и он очень хотел остаться
и послушать, но шарики были его ответственностью. Если их как можно скорее
не отнести в маточный сарай, то они умрут. Поэтому он занес их внутрь и
распределил между пустыми передатчиками.
Когда он покончил с этим, Руиз выскочил обратно во двор. Но когда он
увидел, что все члены семьи глядят на него с разной степенью скорби, он
словно врос в землю от страха. Прочие дети смотрели на него широко
открытыми глазами из темноты окон дома. Ему стало еще страшнее, когда все
взрослые отвели взгляд, кроме его кровной матери Ласы, которая стояла
перед ним, а слезы струились по ее обычно спокойному лицу.
Руиз почувствовал надвигающуюся трагедию. Он подбежал к Ласе на
непослушных ногах, слезы задрожали в его глазах. Она подняла его, прижав к
себе так, что он едва мог дышать. Но она ничего не сказала, ни она, ни кто
другой.
- Что такое? Что случилось? - спросил Руиз голосом, который пищал от
страха.
У надсмотрщика был ханжеский, носовой голос.
- Вы слишком много шума разводите из-за ребенка. Вы его без
надобности пугаете, - сказал Боб Пикуль, хватая Руиза за плечо. - Не
бойся, Руиз. Ты поедешь в большую семью, не в такую свалку копателей
грязи. Ты пойдешь в Школу Лорда. Если ты будешь прилежным, то в один
прекрасный день ты наденешь красивую одежду и будешь служить Лорду.
Руиз теснее прижался к Ласе. Боб Пикуль попытался его оторвать, но
безуспешно.
- Послушай, Ласа, - сказал надсмотрщик, - разве это достойно?
Полуотец Руиза Релито заговорил:
- А что достойного в воровстве детей, Пикуль?
Голос Релито, обычно жесткий, теперь, казалось, проходил через кучу
камней, набившихся в глотку.
Боб Пикуль отпустил Руиза и повернулся к Релито.
- Воровство детей, говоришь? Как же может Лорд Баллисте воровать то,
что уже принадлежит ему? Менее щедрый хозяин давно бы разобрал вашу
семейку по кусочкам и перераспределил на более эффективные
