Они вышли из леса, выстроились в ряд и, подняв ружья и стреляя
поочередно холостыми зарядами в воздух, быстро направились к шалашам.
При первых же выстрелах в стойбище все затихло. Сидевшие люди
вскочили, стоявшие застыли на месте, повернувшись лицом к подходившим,
которые издавали такие страшные звуки, подобные грому. Когда
путешественники вступили в круг шалашей, люди распростерлись на земле
перед ними в безмолвии и только самые маленькие дети заревели от страха.
Подойдя к шалашу пленников и передав им одежду и ружья,
путешественники продолжали поочередно стрелять, пока Иголкин и Боровой
одевались. Макшеев сказал Иголкину:
- Растолкуйте людям, что вы достаточно погостили у них и что за вами
пришли теперь еще более могущественные волшебники. За гостеприимство,
оказанное вам, им принесли дары, чтобы они помнили о необыкновенных
пришельцах, спустившихся из страны вечных льдов. Скажите им, чтобы они не
смели преследовать нас, в противном случае они будут жестоко наказаны.
Скажите, что боги льдов умеют делать не только гром, но и молнии,
поражающие непослушных.
Когда Иголкин и Боровой вышли из шалаша переодетые, их товарищи
прекратили стрельбу. Иголкин, лучше овладевший языком благодаря своей
общительности, обратился к распростертым на земле с речью, в которой, в
общем, повторил сказанное ему Макшеевым. Но в конце он прибавил, обращаясь
к трем женщинам, караулившим их:
- Эти дары отдайте старшим, когда они вернутся с охоты, пусть они
разделят их. Еще мы оставляем вам огонь, которым вы можете теперь
пользоваться, но не давайте ему никогда умереть, питайте его, как мы
питали. И еще повторю приказ - не гонитесь за нами. Мы уходим туда, в
страну вечных льдов, а когда станет опять тепло, вернемся к вам.
Когда он кончил и положил пакеты с подарками у входа в свой шалаш,
все шестеро, опять стреляя поочередно в воздух, прошли через круг между
распростертыми людьми, не смевшими шевельнуться, и скрылись в лесу.
На опушке они остановились на минуту, чтобы посмотреть, что станут
делать люди. Последние, когда выстрелы прекратились, начали подниматься с
земли и негромко переговариваться, очевидно обсуждая необычайное
происшествие. Часть столпилась вокруг костра, переданного в их владение, и
смотрела в огонь, лишившийся своих хозяев, словно он мог объяснить им
что-нибудь. Вскоре две из караульных женщин, вооружившись копьями,
побежали в ту сторону, куда ушла орда, очевидно чтобы сообщить ей о
происшедшем. Третья женщина осталась у шалаша пленников, вероятно для
того, чтобы дети и подростки не растащили подарки, к которым она сама не
смела притронуться.
Пройдя к нартам, оставленным в лесу, путешественники направились на
север, в обратный путь. Нарты приходилось тащить по узкой тропинке,
покрытой опавшими листьями.
Отдаляясь от стойбища, Иголкин по временам издавал резкий свист, к
которому приучил собак. Последние все время держались вокруг орды,
повинуясь этому свисту. Иголкин кормил их отбросами, но собаки сильно
одичали, так как первобытные люди боялись их и не допускали к шалашам.
Часть собак погибла в борьбе с разными хищными зверями, остальные ушли
теперь с ордой на охоту, и на свист каюра прибежали только пять собак,
оставшихся в окрестностях стойбища. Они следовали в некотором отдалении за
нартами, но в руки не давались и огрызались на подбежавшего к ним
Генерала. Их нужно было в течение нескольких дней приручать кормлением,
чтобы получить упряжку хотя бы для одной нарты.
Прошагав двенадцать часов и сделав около пятидесяти километров,
расположились наконец на ночлег, уверенные, что их уже не догонят.
НАПАДЕНИЕ ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ
На ночлег остановились на большой поляне. Юрту поставили на всякий
случай среди поляны, чтобы никто не напал неожиданно из-за кустов.
Караулили поочередно. Кроме того, собаки, по-видимому, узнали юрту и
расположились на снегу по соседству; к самой юрте Генерал их еще не
допускал.
Во время дежурства Каштанова Генерал встревожился, заворчал, потом
начал лаять, не переставая. Каштанов заметил, что вокруг всей поляны кусты
слегка шевелятся и потрескивают. Он немедленно разбудил товарищей, которые
выскочили с ружьями.
Убедившись, что неожиданное нападение не удалось, люди вышли из леса,
окружили всю поляну и стали теперь медленно и нерешительно сходиться к
юрте. Это были женщины, вооруженные копьями и державшие в зубах ножи. За
ними видны были девочки с дротиками. Но пустить оружие в дело они не
решались: видимо, надеялись взять колдунов голыми руками, как в первый
раз, чтобы заставить их вернуться в стойбище. Поэтому Иголкин удержал
товарищей от немедленной стрельбы, собираясь поговорить с ордой, но на
всякий случай предложил заменить пулю в одном стволе каждого ружья
патроном с мелкой дробью.
- Дробью по ногам с них будет достаточно, - сказал он. - А если, паче
чаяния, это не подействует, тогда уж угостим их пулями.
Когда женщины приблизились шагов на тридцать, Иголкин замахал руками
и закричал:
- Стойте, слушайте! Я запретил вам преследовать нас. Вы не
послушались. Наши огненные стрелы готовы, и кто посмеет подойти ближе,
будет поражен ими! Уходите назад!
Остановившиеся дикари выслушали слова Иголкина и стали
переговариваться. Потом одна из женщин крикнула что-то, а другие в знак
согласия замахали руками.
- Они приглашают нас двоих вернуться к ним - орда не может без нас
жить. А остальные пусть уходят... - перевел Иголкин, а потом закричал: -
Волшебники не могут жить долго с людьми! Мы уходим на зиму в свои шалаши
на больших льдах, а весной вернемся. Уходите скорее!
Но часть женщин подвинулась на несколько шагов вперед, а одна из
оруженосиц с юношеской дерзостью быстро бросила дротик, который пролетел
мимо правого уха Каштанова и вонзился в юрту.
- Ну, делать нечего, надо стрелять, пока они не осмелели! - вскричал
Боровой. - Дробью по ногам в разные места круга, там, где они стоят
кучкой! Раз, два, три!
Грянуло шесть выстрелов, и в ответ на них из разных частей кольца
женщин раздались крики и вопли раненых. Повернувшись кругом, все бросились
бежать к лесу; многие хромали, оставляя на снегу капли крови. Девушка же,
пустившая стрелу в Каштанова, после нескольких шагов упала и осталась
лежать неподвижно.
- Ну, что же дальше? - спросил Громеко, когда последние беглецы
скрылись в кустах. - Ждать еще нападения или они больше не посмеют?
- Я думаю, с них достаточно, - заметил Иголкин. - На всякий случай
зайдем в юрту, чтобы дротик какой-нибудь шальной девчонки не попал в нас.
Предосторожность эта оказалась излишней. Женщины с воем удалялись все
дальше, и скоро все затихло. Собаки перестали лаять, устремились к упавшей
девушке и жадно лизали теплую кровь, лившуюся из раны. Иголкин, а вслед за
ним и другие побежали туда же, чтобы отогнать одичавших собак.
Осмотрев упавшую, путешественники увидели, что рана только одна - на
правой ляжке, но кровь льется сильно.
- Странно, мелкая дробь не могла сделать такую рану, - заметил
Папочкин.
- Кто-нибудь из нас по ошибке выстрелил из ствола, заряженного пулей.
- Это я целился в нее! - заявил Каштанов.
- Бедняжка жива, - сказал Громеко, исследовав лежавшую, - она только
лишилась сознания от испуга и боли. Пуля прошла через мягкую часть ноги,
не задев кость, но здорово разорвала ей мускулы.
- Что же мы будем делать с ней? Остальные ведь убежали.
- Придется взять ее с собой как пленницу. А когда поправится,
отпустим на волю.
- Отпускать?! - возмутился Папочкин. - Ни в коем случае! Мы ее
доставим на <Полярную звезду> как великолепный экземпляр первобытного
человека, близкого к обезьянам. Какой это будет клад для антропологов!
Громеко сходил в юрту за перевязочными материалами, остановил кровь,
забинтовал рану. Во время этой операции девушка открыла глаза и, увидя
себя окруженной колдунами, вся затряслась от страха.
Она была невысокого роста, но стройная, еще не обладавшая ни
массивными формами, ни крепкой мускулатурой, как взрослые женщины. Тело ее
сзади было покрыто короткими, но довольно густыми черными волосами. На
лице, ладонях и подошвах волос не было. Голова была покрыта недлинными,
слегка волнистыми волосами. Форма ступни являлась как бы промежуточной
между человеческой и обезьяньей с сильно развитыми пальцами и далеко
отстоявшим от остальных большим пальцем.
Рассмотрев лицо девушки, Боровой воскликнул?
- Да ведь это Кату, моя приятельница!
- Вы разве отличали их друг от друга? - спросил Каштанов. - Насколько
я мог заметить, они все похожи одна на другую.
- Это только на первый взгляд, а если присмотреться, разница есть. И
мы многих знали по именам, особенно подростков и детей. Кату мне часто
приносила мясо, корешки и вообще лакомые, по ее мнению, кусочки, выказывая
этим свое расположение.
- Поэтому-то она и осмелилась пустить дротик в одного из похитителей
ее милого! - засмеялся Макшеев.
- Да, на четыре сантиметра левее - и я остался бы без глаза, - заявил
Каштанов.
После перевязки Кату хотели перенести в юрту, но она стала рваться из
рук и выть, выкрикивая что-то. Иголкин разобрал, что она просит оставить
ее умереть на месте, а не уносить для съедения в шалаше.
- Почему для съедения? - удивился Громеко. - Разве они людоеды?
- Да, убитых или тяжело раненных на охоте или в драке они преспокойно
съедают.
- Так вы ее успокойте, скажите, что мы ее не съедим, а положим в
шалаше спать. А когда она поправится, отпустим к своим.
Иголкин с трудом убедил девушку, а Боровой взял ее руку, после чего
она успокоилась и позволила себя унести. В юрте Кату положили на постель,
она вскоре уснула, не выпуская руки Борового.
Так как время, назначенное на ночлег, уже кончалось, начали
собираться в путь; развели огонь, поставили чайники, стали завтракать.
Иголкин, выходивший из юрты набивать чайники снегом, заметил, что по
опушке леса бродят еще собаки, очевидно прибежавшие с людьми и отставшие
теперь от них. Может быть, вид юрты напомнил им о той вкусной юколе,
которой их когда-то кормили, и они стали вспоминать своих прежних хозяев.
На свист матроса собралось еще двенадцать собак, так что, считая Генерала
и первых пять примкнувших к путешественникам, можно было с грехом пополам
запрячь все три нарты.
- Чем же мы будем кормить их? - спросил Иголкин. - Ведь удержать их
при юрте и приручить можно только кормом.
- У нас было взято провизии на месяц, - сказал Громеко. - Дней через
семь-восемь мы доберемся до холма. Следовательно, есть запас ветчины,
который можно уделять им.
- Много давать им не нужно! - прибавил Боровой. - Они побегут
порожняком вслед за нами, в расчете на обед и ужин.
Собакам после завтрака уделили обрезки, кости и по кусочку мяса,
затем стали укладываться. На одну нарту с войлоком и жердями юрты положили
Кату, а на другую - все остальное. Снег позволил уже пользоваться лыжами,
так что, несмотря на увеличившийся груз, можно было двигаться быстрее, чем
накануне. Когда поезд тронулся и Кату увидела, что ее увозят не в ту
сторону, где находилось стойбище ее орды, а в противоположную, она
вскрикнула, соскочила с нарты и бросилась бежать, но, сделав несколько
шагов, упала. Когда ее окружили и хотели поднять на нарту, она начала
сопротивляться, дралась кулаками и пыталась укусить.
Из объяснений Иголкина она, по-видимому, поняла, что ее отвезут назад
