- Я не умею творить чудес. Почему, если другие люди зависят от тебя,
полагаются на тебя, - то это важно? Почему вдруг моя жизнь приобретает
ценность?
- Иногда только это и является важным, - очень серьезно ответил
Гарви. - И тогда вы обнаружите, что существует нечто большее. Гораздо
большее. Но сперва - делайте свое дело, дело, за которое по настоящему вы
еще не брались. Это забота о тех, кто окружает вас. И тогда через какое-то
время вы поймете, как это важно - жизнь. - Он печально улыбнулся. - Я-то
это знаю, Маурин.
- Так расскажите мне.
- Вы действительно хотите это услышать?
- Не знаю. Да. Да, хочу.
- Хорошо. - Он рассказал ей все. Она слушала: о его приготовлениях на
случай Падения Молота; о его ссоре с Лореттой; о своих угрызениях совести
чувстве вины за то мимолетное, что произошло у него с Маурин - не потому,
что он переспал с ней, а потому, что впоследствии думал о ней и сравнивал
со своей женой; и как из-за этого его отношение к Лоретте изменилось.
Он продолжал рассказывать, она слушала, хотя на самом деле и не все
понимала.
- И вот, наконец, мы здесь, - сказал Гарви. - В безопасности. Маурин,
вы не знаете этого ощущения: знать, действительно знать, что проживете
хотя бы еще один час. Что целый час, наверное, ты не увидишь любимого
человека - растерзанного и изломанного, словно это был не человек, а
никому не нужная тряпичная кукла. Я не хочу - на самом деле не хочу, чтобы
вы узнали подобное. Но вы должны хорошо понять: дело, которым занят ваш
отец, то, что он делает в этой долине - самое важное дело на свете. Оно -
бесценно; чтобы не дать этому делу загаснуть, следует заплатить любую
цену. И бесценно знать... знать, что у кого-то, где-то появилась надежда.
Что кто-то может быть почувствует, что он спасен.
- Нет! Это ведь настоящий ужас! Эта надежда насквозь лжива! Конец
света, Гарви! Весь этот проклятый мир развалился, а мы обещаем что-то, что
никогда не исполнится, что просто невозможно.
- Конечно, - сказал Гарви. - Иногда я думаю точно так же. Вы знаете,
что Эйлин бывает там, в "Большом доме". Мы в курсе, чего следует ожидать.
- Но тогда какой смысл стремится пережить эту зиму?
Гарви встал и подошел к ней. Маурин сидела - очень притихшая, он
стоял рядом с ней, не касаясь ее, и она, не глядя, знала, где он
находится.
- Во-первых, - это не безнадежно. Вы сами это должны знать. Харди и
ваш отец выработали очень хороший план. Чтобы он удался, нужно немалое
везение, но шанс у нас есть. Предположим, он, этот план, удастся.
- Может быть. Если нам повезет. Но что если вся наша удача кончилась?
- Во-вторых, - твердо продолжил Гарви. - Предположим, что все это -
чушь. Все мы этой зимой умрем голодной смертью. Предположим, что это будет
так. Маурин, все равно игра стоит свеч, да еще как! Если мы сможем хотя бы
на час избавить кого-нибудь от тех душевных мук... наподобие тех, что
испытывал я, корчась на заднем сиденье моего автомобиля... Маурин, если
знаешь, что избавил хоть одного человека от такого ада, то можно спокойно
умереть. Это правда. И вы можете сделать это. Если для этого нужно лгать -
лгите. Но - делайте.
Он имеет в виду именно то, что говорит. Может быть он тоже лжет,
играет, говоря ей, что надо действовать. Но он и в самом деле
подразумевает именно это - в противном случае почему же он так волнуется?
Может быть он прав. О, Господи! Сделай так, чтобы действительно он был
прав. Только тебя ведь нет, тебя нет?
Насколько ты сам веришь во все это, Гарви Рэнделл? Насколько прочно
твое решение? Твоя решимость - насколько сильна она? Пожалуйста, не
растеряй ее, потому что я начинаю ощущать то, о чем ты сказал мне. Твое
решение может стать и моим решением. Маурин подняла взгляд на Гарви и
очень тихо сказала:
- Вы хотите, чтобы я опять стала вашей? Вы хотите любить меня?
- Да, - Гарви по-прежнему стоял неподвижно.
- Почему?
- Потому что я месяцами думал о вас. Потому что я не чувствую за
собой вины. Потому что я хочу любить кого-нибудь, и хочу, чтобы меня
любили.
- Это... веские причины, - Маурин, встав, потянулась к нему. Ощутила
его руки на своих плечах. Он обнял ее, несильно прижимая к себе, любуясь
ею. Спине - там, где она раньше промокла - было холодно. Маурин едва не
отпрянула: то, что может сейчас произойти, будет не случайным, не будет
подобным тому, как бывало в последнее время. То, что может сейчас
произойти, будет обязывать. Будет обязывать.
Его ладони касающиеся ее спины, были теплыми, и пахло от него потом и
усталостью. Это честный запах - в отличие от тех запахов, которые таятся в
пульверизаторах. Когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее, ее тело словно
пронзил удар тока и она вцепилась в него, прильнула к нему, пряча себя в
нем, надеясь забыть себя в нем.
Постелив сверху спальный мешок, они легли на надувной матрац. Он
нежно овладел ею, и она знала, что будет хорошо, что еще долго будет
хорошо.
Потом она лежала рядом с ним и наблюдала, как молнии рисуют странные
узоры на зеленой пленке пластика. И думала о том, что она обязана делать.
Делай свое дело. Все живое делает свое дело. На самом деле Гарви
этого не говорил, это Альбер Камю, "Чума", но именно это имел в виду
Гарви. Мое дело... оно включает в себя массу всякой всячины, но я не
уверена, что оно включает в себя и Гарви Рэнделла. Вот ведь в чем
парадокс. Он сказал мне для чего я должна жить, и я очень хорошо понимаю,
что одной, без него, мне не справиться. Но что сделает Джордж, если он,
предположим, узнает, где я сейчас?
Он выгонит Гарви. Вообще выгонит из долины.
- Что случилось? - спросил Гарви. Голос его будто донесся откуда-то
издалека.
Обернувшись к нему, Маурин попыталась улыбнуться:
- Ничего не случилось. Все случилось. Просто я размышляю.
- Ты дрожишь. Тебе холодно?
- Нет. Гарви... как обстоят дела с твоим сыном? И с мальчиком Марии?
- Они где-то там, наверху. И я должен уйти - искать их. Я пытался
убедить Харди, чтобы он позволил мне уйти, но он слишком занят, чтобы
беседовать со мной. Если нужно будет, я уйду и без разрешения, но я
попрошу его еще раз. Попытаюсь это сделать завтра. Нет. Не завтра. На
завтра намечены другие дела.
- Ферма Романов.
- Да.
- Ты примешь участие в этом?
- Похоже, что выбор пал на меня и Марка. С нами пойдут мистер
Кристофер и его брат. И Эл Харди. И, наверное, еще несколько человек.
- Будет перестрелка? - (Ты понимаешь, что тебя могут убить?)
- Наверное. Они стреляли в Гарри. Они убили того, другого человека,
который пошел с ним - с соседнего ранчо.
- Ты не боишься? - спросила Маурин.
- Боюсь до ужаса. Но это должно быть сделано. А когда это будет
сделано, я попрошу Харди разрешить мне вместе с Марком отправиться в горы.
Маурин не стала спрашивать Гарви, обязательно ли ему уходить. Она
хорошо все понимала. - Ты вернешься?
- Да. Ты хочешь, чтобы я вернулся?
- Да. Но... но я пока не могу сказать, что люблю тебя.
- И это правильно, - сказал Гарви. Хмыкнул.
- В конце концов, мы ведь едва знакомы друг с другом. Когда-нибудь ты
полюбишь меня?
- Не знаю, - ("Я не смею себе этого позволить") - Не думаю, чтобы я
когда-нибудь полюбила кого-либо. - (Будущее любви не предусматривает.
Впрочем, будущего вообще не будет).
- Полюбишь, - сказал Гарви.
- Давай не будем говорить на эту тему.
Над Сахарой лил дождь. Озеро Чад, выйдя из берегов, затопило город
Нгуигми. Нигер и Вольта оказались залитыми потопом. Те, кого пощадили
цунами, были поглощены потопом - их было несколько миллионов. В восточной
Нигерии племя Ибо подняло восстание против центральной власти.
Далее к востоку. Палестинцы и израильтяне внезапно осознали, что не
существует более великих держав, способных вмешаться в драку. На этот раз
война будет вестись до победного конца.
Остатки войск Израиля, Иордании, Сирии и Саудовской Аравии выступили
в последнюю битву. Реактивных самолетов более не было; для танков не
хватало горючего. Восполнять расход боеприпасов было неоткуда. Но они
будут резаться на ножах. И война не закончится, пока одна сторона не
вырежет другую.
НЕДЕЛЯ ВТОРАЯ: ГОРЦЫ
Время, как вечно текущий поток,
Уносит детей своих,
И они исчезают в назначенный срок,
И никто не вспомнит о них.
Исаак Уоттс, 1719 г.
Английский церковный гимн N 289
С неба потоками лила вода. Гарви Рэнделл едва ли замечал ее, точно
так же, как едва ли замечал места, где дорога полностью исчезала. Уже
выработалась привычка, и Гарви инстинктивно избегал наиболее глубоких
выбоин. Он осторожно шагал через реки грязи, сплошь покрывшие дорогу. Это
было хорошо - идти, мерить большими шагами круто поднимающуюся вверх,
продуваемую ветрами дорогу. Дорогу, ведущую к Хай Сьерре. Не было ни
автомобилей, ни людей - только дорога. Пища у Гарви была, а еще были нож и
спортивный пистолет. Еды было не слишком много, и боеприпасов не слишком
много, но Гарви был счастлив, что у него вообще что-то есть. - Эй, Гарв,
как насчет передохнуть? - крикнул сзади Марк.
Гарви продолжал идти. Марк пожал плечами, пробормотал себе что-то под
нос и перекинул ружье с правого плеча на левое. Ружье он нес дулом вниз,
спрятав под пончо. Оружие оставалось сухим, зато Марку казалось, что у
самого его на теле не осталось ни единого сухого места. Он так вспотел,
что, наверное, мог бы обойтись без панчо: все равно весь мокрый. Словно
под одеждой устроили баню с парилкой.
Гарви пересек глубокую лужу. Он видел, что как бы ни плоха была
дорога, вездеход бы здесь наверняка прошел, и Гарви выругался по адресу
сенатора и его жестокосердного помощника. Но выругался он про себя. Если б
он высказал это вслух, Марк бы обязательно с ним согласился, а у Марка и
так хватало неприятностей с Элом Харди. В один из ближайших дней Марк либо
сам бы ушел из "Твердыни" сенатора, либо его оттуда бы выбросили. Это тоже
повлияло на решение Гарви Рэнделла: пора в путь.
Напрягая все свои силы, Гарви продолжал идти - все вверх и вверх.
Шаг. Остановка на крошечную долю секунды. Дать отдых - на мгновение -
подколенным сухожилиям. Перенести вес на переднюю ногу, качнувшись в
очередной шаг. Снова мгновение отдыха... Машинально Гарви полез в висящую
на ремне сумку и достал оттуда кусок сушеного мяса. Медвежатина. Никогда
прежде не приходилось есть медвежатину. А теперь ему было странно, что он
когда-то ел совсем другую пищу. Ну, к вечеру они отшагают от "Твердыни"
добрых девять миль и любая дичь, которую им удастся подстрелить, будет по
праву принадлежать им. И у них будет право съесть ее. Один из законов,
введенных сенатором: никакой охоты в районе пяти миль от ранчо.
Умный закон. Дичь может понадобиться позднее, и нет никакого смысла
загодя распугивать ее, преждевременной охотой гнать прочь от ранчо. Все
законы сенатора - умные законы. Но они законы, которые принимаются без
обсуждения. Они приказы, исходящие из Большого дома, а о них заранее не
сообщается никому, за исключением Кристоферов, а Кристоферы их не
оспаривают. Во всяком случае, пока еще не оспаривают.
Именно Джордж Кристофер дал Гарви разрешение уйти. Харди рисковать не
хотелось. Не то, чтобы его заботила судьба Гарви, но оружие и пища,
