воинам было приказано шуметь и жечь костры, чтобы враги думали, будто в
лагере целая армия. Сам консул Нерон шел на соединение со своим коллегой
Марком Ливием к Метавру.
Блистал ослепительный день. Солнце вовсю сверкало в раскаленном
добела небе. Холмы на берегах Метавра осенены силуэтами траурных пиний
[пиния - вид сосны, встречающийся на берегах Средиземного и Черного
морей]. Высоко в небе парят коршуны. Кажется, они уже высматривают себе
добычу. И, может быть, глаза, сейчас следящие за полетом птиц, сегодня или
завтра будут их пищей.
Все эти годы Газдрубал мечтал о встрече с братом. Как он завидовал
Магону, разделившему с Ганнибалом все опасности италийского похода и его
славу! Газдрубал должен был соединиться с братьями уже во второе лето
войны. Они вместе должны были осаждать Рим. Но в Иберии появились
Сципионы, сначала братья Гней и Публий, а потом сын Публия - Публий
Сципион! Есть что-то змеиное в этом имени. Отсечешь одну голову - появится
другая. Отсечешь другую - шипя раздвоенным языком, высунется третья. А там
в норе, называемой Римом, может быть, уже вылупился и ждет своей очереди
какой-нибудь Сципионыш.
Сципионы - выводок змей! Они опутали всю Иберию, на брюхе проползли в
Новый Карфаген. Но им не удалось помешать походу Газдрубала. Пока все шло
удачно. Всего за два месяца войско перенеслось из Иберии в Италию. Перед
ним расступились горы, отступили враждебные племена. Где же брат? О месте
встречи он извещен лазутчиком, самым надежным из всех. Лазутчик отправился
в Италию на корабле вскоре после падения Нового Карфагена. Кормчий,
высадивший его близ Кум, вернулся в Иберию и сообщил, что поручение
выполнено. Почему же вместо брата на той стороне дороги римляне?
Один за другим прогудели рожки во вражеском стане. Два рожка - две
консульские армии. Где же тогда брат? Какой консул с ним воюет? Или
римляне стали избирать трех консулов? Или брат погиб? Тогда зачем этот
поход, к чему битва? Но этого сражения не избежать. Местность незнакомая,
проводники еще вчера скрылись. При отступлении можно легче попасть в
ловушку, да и воины слишком устали, чтобы отступать. Надо сражаться! Может
быть, шум боя привлечет брата? Может быть, он уже спешит на помощь и
торопит своих воинов: "Скорей! Скорей!"
Призывно загудели трубы. Бывало, стоило их лишь поднести к губам,
наемники мчались, на бегу поправляя шлемы и латы. А теперь они с трудом
поднимались с земли и, прихрамывая, шли в строй. Воины строились лицом к
дороге, иберийцы - на правом, галлы - на левом фланге.
Эта дорога называется Фламиниевой. Она носит имя римского консула,
разбитого братом во второе лето войны. Брат до своего похода в Италию
часто говорил о Фламинии, римлянине, захватившем всю эту страну до
Альпийских гор. Ганнибалу казалось, что, если он разобьет Фламиния, Рим
падет. Ганнибал разгромил Фламиния, а после него многих других римских
полководцев, а Рим стоит, как прежде. Десятки тысяч римлян пали у
Тразименского озера, на равнине близ Канн, но их место в строю заняли
неведомо откуда взявшиеся бойцы. Может быть, мы сражаемся не с людьми, а с
призраками, которым нет числа? И теперь перед войском распласталась эта
прямая дорога, словно мстительный дух римского консула поставил каменную
преграду, какую не перейти.
Правый фланг строя уперся в покрытый кочками холм. Видимо, здесь
раньше был виноградник. Остались подпорки для лоз.
Как не хватает конницы! Газдрубал поставил бы ее в засаде за этим
холмом. В нужный момент всадники выскочили бы из-за холма, обтекая его
справа и слева. Но конница теперь в Карфагене! Масинисса, так рвавшийся в
Италию, стал вдруг к ней равнодушен. И это, как заметил Газдрубал,
началось с того дня, когда нумидиец узнал об обмане Ганнона. Пришлось
отправить Масиниссу в Ливию. Ненависть нумидийца к Сифаксу и жажда мести
пересилили все и заставили нарушить данное слово. А впрочем, может быть, в
Карфагене Масинисса сейчас нужнее, чем здесь.
Железными палками погонщики поднимали слонов. "Когда ты пришлешь
слонов?", "Что с моими слонами?" - спрашивал Ганнибал в каждом письме. И
Газдрубал привел слонов в Италию. Из Иберии вышло пятьдесят слонов, после
Альп уцелело десять. Остались позади Альпы, пройдены могучие реки Родан и
Падус, впереди лишь эта дорога, но она стала рубежом на пути войска, в
жизни этих тысяч людей, в борьбе за Италию.
Слоны медленно шли проходом, образованным колоннами галлов и иберов.
Топот их ног отзывался в ушах, как удары погребального колокола. Со спин
ливийских гигантов свисали пестрые лохмотья выцветших и истрепавшихся
попон. Какая безнадежность в наклоне их голов, в свисающих к земле
хоботах! Казалось, слоны предчувствуют, чем кончится эта битва.
КОЖАНЫЙ МЕШОК
Вот уже второй месяц стоит войско Ганнибала под Канузием, оградившись
валом и частоколом. Уже очищены все соседние селения, и скоро нечего будет
есть. Давно пора перекочевать в другие, еще не опустошенные части Италии,
а Ганнибал медлит. Чего он ждет? Может быть, он думает, что римляне выйдут
из своего лагеря и дадут ему сражение? Но в последние недели римляне
совсем не покидают своего стана. Они только поют песни и жгут костры. А
чем питаются эти десять тысяч воинов? Что они намереваются делать дальше?
Ганнибал вызвал Дукариона. Кто, как не этот инсубр, бывший рабом у
римлян, сможет проникнуть в лагерь Нерона и узнать, что там делается.
Ночью Дукарион незаметно подкрался к валу римского лагеря. Если
протянуть руку, можно коснуться дерна, которым римляне обкладывают вал.
Томительно медленно тянулось время, словно боги задержали его бег, чтобы
испытать терпение Дукариона. Наконец над головой послышался шум шагов и
голоса. "Часовые!" - подумал Дукарион и еще теснее прижался к земле.
Высохшие травинки щекотали его лицо. Земля пахла горечью полыни и еще
сохраняла дневное тепло. Напрягая слух, Дукарион старался разобрать, что
говорят римляне. Может быть, удастся из их слов узнать, когда сменяют
караул и приносят дощечку с паролем.
- Пора собирать виноград, - сказал один из часовых. - Видишь ту
звезду? Ее называют Виноградарем. Когда она начинает всходить - готовь
корзины и амфоры. В нашей местности виноград сажают возле деревьев. Лозы
пускают побеги и вьются вокруг стволов.
- А у нас виноград не растет, - послышался другой голос, более
звонкий, видимо, он принадлежал юноше. - Земля слишком жирная. Мы разводим
капусту. Кочаны вырастают больше головы. В это время мы их везем в Рим...
Это был не разговор грозных римских легионеров, а беседа мирных
людей, оторванных от привычных занятий, от виноградников и огородов, от
дома и семьи. И, может быть, впервые за все эти годы Дукарион почувствовал
всю бессмысленность дела, которому он отдал себя. Разве он родился воином?
Если бы не римляне, он до сих пор пас бы коней на берегу Боденка. Как
блестели их бока и спины, облитые луной! Хруст пережевываемых стеблей,
тихое ржание сливались с говором волн и потрескиванием костра. Мог ли он
тогда думать, что ему придется ночью ползти по заросшему сорняками полю
для того, чтобы выполнить приказ какого-то чужеземца, убивать, брать в
плен пахарей и виноградарей или быть убитым ими! Но у него, Дукариона, нет
иного выхода. Он прикован к Ганнибалу, как раб-гребец - к борту корабля.
Если ему удастся порвать цепь, все равно вокруг враждебное море,
вздымающее злые волны. Бежать в Галлию? Но как уйти от римлян, стерегущих
все дороги на север? Отдаться им в плен - все равно не избежать рабства,
которое страшнее смерти.
Внезапно послышался отдаленный топот шагов, шум голосов. Видимо, к
воротам, что на противоположной стороне римского лагеря, приближалось
вражеское войско.
"Римляне готовятся к сражению, - решил Дукарион. - Наверно, подошел
свежий легион".
- Наконец-то вернулись! - послышался голос старшего часового.
- Смотри, слонов привели! - воскликнул другой часовой. - Не за ними
ли уходил Нерон?
Дукарион медленно отползал, стараясь держаться ближе к заросшей меже,
видимо отделявшей владения двух хозяев. В небольшой рощице, уже не
опасаясь, что его заметят, Дукарион встал и пустился бегом к своему
лагерю.
Так стало известно, что консульское войско покидало лагерь, оставив в
нем небольшое число воинов. Но куда оно уходило? Откуда у римлян появились
слоны? Тревожные мысли овладели Ганнибалом.
На следующее утро Ганнибалу принесли кожаный мешок. Часовые
обнаружили его у вала лагеря.
- Развяжи! - приказал Ганнибал часовому.
На траву упала окровавленная голова.
- Римская шутка? - презрительно сказал полководец, но тут же,
охваченный внезапной догадкой, опустился на колени. - Вот мы и
встретились, брат! - тихо произнес Ганнибал.
С какой-то необычной яркостью и отчетливостью в его потрясенной
памяти всплыли детская, ковер на полу и эти щеки, раскрасневшиеся от
борьбы. В ушах звенел торжествующий крик: "Рим победил!", и суровый оклик
отца: "Оставьте эту игру, львята!" "Тогда Газдрубалу было шесть лет, мне
девять, а Магону три года, - думал Ганнибал. - Тогда был еще жив отец,
полный веры в будущее. Тогда в Карфаген прибыло двенадцать слонов,
двенадцать индийцев, а Старик сомневался, что можно приручить ливийцев...
Игра затянулась на долгие годы. Кончить ее труднее, чем начать".
Похоронив голову брата, Ганнибал повел свое войско на крайний юг
Италии, в Бруттий.
В ХРАМЕ ГЕРЫ
Неподалеку от древнего Кротона [Кротон - греческая колония в Южной
Италии] на покатом склоне обращенного к морю холма высился белокаменный
храм Геры. Стройные кипарисы указывали мореходам место святилища. Здесь
было прохладно даже в дни сияния Сириуса: зной июльского солнца не
проникал через огромные глыбы, делавшие храм похожим на крепость. У
подножия холма паслись стада одетых в шубы тарентийских овец [шерсть
тарентийских овец была так дорога, что их спины покрывали овчинами],
некогда принадлежавшие жрецам, а теперь ставшие собственностью войска, как
и все, что вокруг. Здесь же, между двумя масличными рощами, вырос
карфагенский лагерь. Во время бури брызги доходили до крайних шатров, и
говор волн наполнял и шатры и внутренность храма.
Со ступеней святилища открывался вид на неоглядное море. Волны ряд за
рядом бежали на скалистый берег. В их исхлестанных ветром гребнях
угадывались причудливые очертания человеческих лиц и заломленных рук,
виделось воинство, бросаемое в схватку с беспощадной стихией. Из-за узкой
синей кромки, отделяющей море от неба, каждое утро вставал золотой шлем
Мелькарта. Чем выше поднимал свою голову солнечный бог, тем яростнее и
нестерпимее становился жар, из золотого шлем делался белым. Не так ли
меняет окраску металл, когда его бросают в горн? Совершив по небу свой
неизменный путь, Мелькарт в другой стороне моря сходил в волны,
принимавшие цвет его шлема. И так день за днем.
Но ни шум волн, ни великолепное зрелище восхода и заката солнца не
могли отвлечь полководца от мучительных мыслей. Он, для кого жизнь
являлась схваткой, был обречен на бездействие, на ожидание вестей оттуда,
куда перекинулась война. Казалось, о нем забыли и друзья и враги. Флот с
продовольствием, посланный ему из Карфагена, уничтожен бурей у берегов
Сардинии. Македонский царь Филипп V, обещавший ему помощь, заключил с
Римом мир. Италия, терпевшая его, пока он побеждал, теперь окружила его
