плечами спутника - высокого, широкоплечего, со спокойными движениями и
таким же спокойным симпатичным лицом.
Если вы видели фильм "Адъютант его превосходительства", то должны
были запомнить сцену, где очень милый - особенно симпатичный мне - актер
Соломин, играя адъютанта генерала, впервые встречается на ступеньках
лестницы с не менее обаятельной, симпатичной актрисой Татьяной Иванниковой
- им пока нечего играть, они почти ничего не говорят, просто радостно
смотрят друг на друга, и у меня, зрителя, от встречи двух таких милых,
обаятельных людей вдруг тоже появляется чувство радости, которое умножает
впечатление, вызываемое каждым актером в отдельности.
Так было и здесь.
Я с большим удовольствием смотрел на неожиданных гостей, на эту юную
милую пару, и Ника сказала, что они специально пришли ко мне, чтобы
рассказать историю, случившуюся с ними во время последней студенческой
Универсиады, - историю необычайную, просто невероятную историю, они не
рассказывали ее никому, по их убеждению, им могу поверить только я,
который сам в свое время сочинял тоже неправдоподобные истории. Я без
колебаний решил отложить свою встречу с метростроевцами. Уже догадываясь,
что рассказ будет длинным, включил чайник и открыл банку свежего
малинового варенья, которое жена успела засунуть в мою сумку, когда
провожала меня в город.
Нетерпение поделиться своей историей - особенно у Ники - было
великое, мы не стали тратить время на лишнюю информацию, я узнал, что они
студенты и как их зовут. Ника читала мою фантастику, и мы обоюдно решили,
что больше нам знать друг о друге ничего не требуется.
Рассказывать начал Клим.
Голос его был глуховатый и спокойный, но фразы он подбирал
литературно грамотно, складно выстраивал цепочку событий, что мне особенно
понравилось, он владел искусством сюжетной комбинаторики, а это, как
сочинение стихов, дается далеко не каждому, и Ника это знала, очевидно,
поэтому без колебаний предоставила слово своему спутнику.
Возможно, в рассказе Клима где-то не хватало красок и восклицательных
знаков, но сама необычность их истории увлекла меня сразу, я не пытался
этого скрывать, и Ника перестала поглядывать на меня с тревожной
вопросительностью - верю ли я и интересно ли мне все то, о чем
рассказывает Клим.
Но вот ядро с "Санты" пробило переборку каюты... и тут, как по
заказу, восторженно забурлил и зафыркал чайник, я налил стаканы... Клим,
оглушенный ударом доски, был уложен на каютную лежанку, и продолжение
взяла на себя Ника.
Рассказчик она была менее умелый, нежели Клим, ей не хватало его
спокойной расчетливости, увлекаясь, она то и дело заскакивала вперед
случившихся событий, ей приходилось возвращаться для их объяснения, ее
повествованию не хватало связности, зато в нем было достаточно
взволнованной живописности, и я слушал ее с не меньшим удовольствием и
вниманием.
Притом, она была достаточно самокритична, - временами, запнувшись на
чем-либо, она взглядывала на Клима, тогда он чуть заметным движением глаз
как бы говорил ей, не волнуйся, все идет хорошо!
О финале своего боя на "Аркебузе" она рассказала сдержанно, видимо,
опасаясь, что я могу обвинить ее в излишней жестокости, но я согласно
кивнул головой, подтверждая, что на такой поступок ее толкнули не менее
жестокие же обстоятельства.
А вот, когда она с Дубком подошла к церкви святого Себастьяна и
упомянула про барельеф над дверями, здесь я попросил ее прерваться. Достал
с полки только что полученный журнал "Курьер Юнеско" и лист чистой бумаги.
Я спросил ее, читала ли она этот номер, она ответила, что не читала.
Тогда я положил журнал на стол, а на него лист бумаги и попросил
нарисовать по памяти фасад церкви и барельеф над дверями, хотя бы
приблизительно.
Ника вспыхнула:
- Вы нам не верите?
- Что вы, Ника! - сказал я. - Да у меня и мысли такой не было. Я все
объясню чуть позже. Вы оба так удивили меня своей историей! Не желая
оставаться в долгу, я хочу удивить вас.
Их явно заинтриговало мое заявление. Но я пока ничего не стал
объяснять.
Ника послушно взяла карандаш.
Надо признать, рука у фехтовальщицы - мастера спорта - была твердая,
если ее рисунку, может быть, и не хватало художественной законченности, то
в четкости и точности отказать было нельзя. Если она рисовала
прямоугольник двери, так это был точный прямоугольник, который не нужно
было подправлять дополнительными штрихами. Так же схематично и точно она
нарисовала и барельеф святого Себастьяна, и расположение торчащих стрел.
Закончив рисунок, она вопросительно взглянула на меня, но я только
улыбнулся и попросил продолжать рассказ о ее приключениях в церкви.
Она достаточно внятно передала весь драматизм ощущений, которые
испытал отец Себастьян, услыхав о вещах, абсолютно не воспринимаемых его
рассудком. Но он был истым католиком. Евангелие должно было приучить его к
чудесам, и он честно старался хотя бы ей поверить.
Понятно мне было и ее обстоятельство, рискованную попытку, защитить
незадачливого испанского принца, который три десятка лет хранил в
подсознательной памяти смутную тайну своего королевского происхождения...
Поставив его за своей спиной. Ника пробивалась по тесному и темному
церковному коридору, через заслон из двух шпаг - третьего противника взял
на себя Дубок. Брат Мишель держался в активном отдалении, выстрелит в
Дубка из пистолета, к счастью, не попал, добраться до брата Мишеля у Ники
не хватило времени, хотя ее противники фехтовали неважно и быстро вышли из
игры.
Потом они втроем, впереди Дубок, за ним его высочество и последняя
Ника, бежали через пригород. Принцу пришлось сбросить подрясник. Дубок
отдал ему свой камзол.
- Выбрались мы на главную улицу, народу там много, и потерял нас брат
Мишель. Но догадывался, куда торопимся, на пристань, конечно. А по улице
бежать неудобно, все на тебя внимание обращают. Шляпу я потеряла в
суматохе, парик сама сбросила - мешал только. И кое-кто меня уже за
рубашку хватать начал. Матрос, вот такой, - Ника развела руками, - голый
по пояс, толстый, как Фальстаф, руки волосатые, как у гориллы... Пьяный,
разумеется. Поймал меня в охапку. Я ему по-доброму: "Тороплюсь, сеньор!
Лет пасс..." - где там. - Ника быстро глянула на Клима. - Некогда было с
ним возиться, но выпустил он меня, конечно... Слышу, сзади брат Мишель
кричит: "Держите ее!" Тут Дубок сообразил, тоже как закричит: "Держите!" А
сам вперед показывает, пьяных на улице много, не знают, кого держать.
Добрались до пристани, вот тут брат Мишель - где-то по дороге помощников
себе подобрал - чуть-чуть нас не ухватил. Ялик мы все же впереди его лодки
успели спустить... И до "Санты" добрались. "Аркебузу" я не вижу, а Клим к
самой воде спустился, его высочество на лестницу подсаживает. И тут брат
Мишель выстрелил... И так мне Дубка было жалко, ведь это он меня от пули
прикрыл. Клим торопит, а у меня слезы бегут. Только плакать уже было
некогда...
О последней схватке на "Санте" рассказывает Клим:
- Только мы на палубу втроем поднялись, тут нас и взяли в клещи. С
одного бока Оливарес со своими молодцами, с другого - брат Мишель, и тоже
не один. Я думал было мирные переговоры начать - где там! Прижали меня
кинжалами к каюте. Хорошо Грегори закричал: "Не убивайте его, он мне еще
нужен!" А Ника - у борта, принц за ее спиной, помощи от него никакой, зато
у Ники шпага, и к ней уже подступиться не могут, а стрелять опасаются, как
бы в своих не попасть. Кто-то догадался, шкот у паруса перерубил, парус
ветром развернуло над палубой, и Нику реей по боку ударило. Сильно
ударило. Упала она. А тут и принц рядом повалился. Брат Мишель кричит:
"Письмо у нее, письмо!" Оливарес Нику в охапку и в каюту потащил. Здесь я
от своих караульщиков с кинжалами все же ушел. Грегори мне на дороге
попался... Кругом меня публика со шпагами, кинжалами, а мне даже закрыться
нечем. И тут слышу: "Эй, сеньор!" Это Долорес кричит мне с мостика. И
бросила она мне сверху вымбовку - рычаг такой, дубовый, которым брашпиль
крутят, когда якорь поднимают. Ладно, она сообразила с вымбовкой, умница!
- Ну, еще бы! - вставила Ника.
- Конечно! - заступился Клим. - Значит, у нее в душе здорово на
Оливареса накипело. Если бы не она...
- Ты про вымбовку рассказывай.
- Что ж, вымбовка... Метра два длиной, тяжелая и пришлась хорошо на
руку. Я от своих соседей отмахнулся и к Оливаресу. Он за шпагу, а куда его
шпаге против моей вымбовки... Я Нику на плечо подхватил, хорошо, она в
сознание пришла.
- Уцепилась ему за шею, еле держусь, за спиной повисла.
- Зато руки мне освободила. Я вымбовкой помахиваю направо-налево, к
борту пробился и на палубу "Аркебузы" спрыгнул. Хорошо они ее
пришвартовали вплотную. А там, на палубе, никого нет, все на "Санте", и
никто до люка добраться мне не помешал. Откинул крышку... вот тут кто-то
из пистолета в меня и выстрелил. По ноге, как оглоблей ударило, - пуля-то
у пистолета с палец толщиной. Я ухватил Нику - и кубарем с нею по лестнице
в трюм. А она уже глаза закрыла и даже не стонет. Боцман к люку подбежал,
крышку захлопнул. Обрадовался, поймал! Из трюма теперь не убегут... Ящик
наш вот он, рядом. Крышка закрыта, а у меня с собой ничего нет. Тогда я
ногтями в притвор крышки вцепился и сорвал с замка. Свалился в кресло.
Нику втащил. Чувствую, нога у меня горячая-горячая, и кровь идет. Ох,
поскорее бы мне из этого семнадцатого! А сам ручку нащупать не могу. Вдруг
тьма кругом... меня как будто током ударило, и вода хлынула в лицо. А это
катер кубинский в это время там, в море, на ящик наскочил, генератор водой
залило, он сам выключился. И тут мы с Никой из семнадцатого века и
вырубились.
- Да, - сказала Ника. - Очнулись уже в больнице. Так и не увидели
конца Порт-Ройяла.
- Его на следующий день смыло.
Они замолчали оба, одновременно взглянули вначале на меня, затем на
журнал, который лежал у меня под рукой.
Помнили мое заявление и ждали, чтобы я его объяснил. И я не спеша -
как делает фокусы Арутюн Акопян - раскрыл журнал на заранее заложенной
странице.
- Конечно, - согласился я, - заинтересовали вы меня до
чрезвычайности! Но, думаю, и я вас удивлю, как обещал. Вот статья, Клим.
Прочитайте сами, вслух, пожалуйста.
Клим повернул к себе журнал.
- "Тайны погибших городов". - Тут он быстро взглянул на меня и, уже
вместе с Никой, склонился над страницей.
- "Правительство Ямайки приступило к широкой, рассчитанной на многие
годы, программе изучения гибели Порт-Ройяла..."
- Пропустите общие места, - сказал я. - Читайте, где отмечено
карандашом.
Клим скользнул взглядом по странице:
- "...расчищена окраина Порт-Ройяла... обнаружены остатки строения, у
которого сохранился передний фасад. По мнению археологов, здесь стояла
старинная церковь. На фасаде церкви, над дверями, видны следы когда-то
существовавшего барельефа. Раскопки продолжаются..."
- А теперь переверните страницу, - сказал я. - Вот фотографии -
подводный снимок. Неясно, но разобрать можно. А это...
Я положил рядом рисунок Ники.
- Клим!..
Она вскочила, журнальный столик качнулся на тоненьких ножках,
недопитый чай плеснул из стаканов, банка с вареньем полетела на пол, Клим
успел поймать ее.
- Извините! - спохватилась Ника и села обратно на стул. - Но ты
понимаешь, что это такое, Клим?
- Понимаю, понимаю, только ты... Это и есть твоя церковь?
