поля. Приподнялся и высвечивал каждый угол. Расчетчик, наверно, не
догадался, что беглец утащил "микрофон" и уже вышел из зоны.
Были еще разные мысли, когда я лежал под сухой елью. Что я
единственный человек, который знает планы пришельцев, и поэтому должен
удрать во что бы то ни стало. Я не убийца, потому что Сур регенерирует,
как Навел Остапович. Он сказал: "Отсюда уходи". Я не думал, почему он
внезапно заговорил, как человек. Вспомнил его приказ и пополз.
Я полз долго, замирал при каждом шорохе. Потом канава окончилась, и
надо было переползать просеку. Я вспомнил о "летающих блюдцах". Они летают
бесшумно. Хорошо, что лес такой густой. Я не спасался зайца. Разряд у него
самый низкий, и вообще не зверь, мелочь, а у меня - пистолет...
Наконец я решился перепрыгнуть просеку и снова на живете пополз к
шоссе. На обочине залег в третий раз. Странное там было оживление...
Урчали автомобильные моторы, слышались голоса, ветерок гнал какой-то мусор
по асфальту, бумажки. Пробежал Десантник в сторону Синего Камня. Худой,
лоб с залысинами и большие глаза, темные. Он промелькнул, быстро дыша на
бегу. Я видел вблизи всего пятерых людей - Десантников: гитариста
Киселева, шофера такси, Сурена Давидовича, Рубченко и Линию восемнадцать.
Но сухого, спаленного выражения их лиц я никогда не забуду и ни с чем не
спутаю. Мимо меня по шоссе пробежал Десантник.
Спустя двадцать секунд проехал фургон "Продовольственные товары" с
болтающейся задней дверью, и я рискнул чуть высунуться и увидел, как
большеглазого Десантника подхватили в эту дверь. Внутри было полно народу.
Только я спрятался - промчался велосипедист, низко пригибаясь к рулю,
оскаленный, с черными пятнами пота на клетчатой рубахе. Под рубахой на
живете при каждом рывке педалей обозначался квадратный предмет.
Велосипедист промчался очень быстро, но я мог поспорить, что он тоже
Десантник. За ним проехали сразу несколько крытых грузовиков, и я не
разобрал, кто в них сидел. Они казались набитыми до отказа.
Следующая машина - серый "Москвич", как у Анны Егоровны.
Я посмотрел в чистое, светлое вечернее небо. Там по-прежнему не было
ни облачка и самолетов тоже не было. Что же, наши пошли в наступление
все-таки? Прошло не больше сорока минут из полуторачасового срока.
Пятьдесят от силы. А если пошли, то почему без авиации? А потом, с чего бы
пришельцам бежать к Синему Камню, мимо корабля? Они же к кораблю должны
удирать. Непонятные дела.
Я лежал у обочины, смотрел, изнывая от любопытства. Только что я
думал, что с меня хватит на всю жизнь, лет на сорок наверняка, а тут
захватило; я даже приподнялся. Как раз промчалась спортивным шагом
компания молодежи из универмага. Они бежали хорошо, в рабочих тапках.
Девчонки подвернули юбки. Нелкина подруга, кассирша Лиза, прыгала в белых
остроносых туфлях с отломанными каблуками. Представляете?.. Они с визгом
погрузились в пустой грузовик.
Потом за деревьями скрипнула тормозами невидимая машина, крикнули:
"Давай!" Перед моим носом плавно прокатился велосипед без седока. Машина
вывернулась из-за деревьев, обогнала его и скрылась.
Подъем здесь довольно крутой, - блеснув спицами, велосипед загремел в
канаву за ближним кустом.
От города непременно набежит пеший Десантник и заберет велосипед.
Сядет и поедет. А я что - рыжий?! Нет, вы посмотрите - "Турист", с восемью
скоростями, новехонький... Чей бы это мог быть велосипед?
Я оттащил его от дороги, опустил до отказа седло, спрятал ключи в
сумку и поехал за Десантниками.
ИСХОД
Садилось солнце, обойдя свой круг по небу. Чаща телескопа стала
ажурной на просвет, как черная частая паутина. Она поднималась и росла,
пока я подъезжал. Закрыла полнеба, когда я вырулил на асфальтовую площадку
перед воротами.
Площадка была забита пустыми машинами. Вкривь и вкось, вплотную к
воротам и дальше по песчаной обочине стояли автобусы, бортовые грузовики и
самосвалы, зеленые "газики" и "Волги". Торчали, как рота, велосипедные
рули. От "Москвича", угодившего радиатором под заднюю ось самосвала,
растеклась лужа, клубящаяся паром.
Я прислонил велосипед рядом с другими. Прислушался. Из-за забора
доносились странные звуки. Визжали женщины, глухо ревели мужские голоса,
бахнул выстрел. Коротко, сильно вскрикнули, забубнили. И все стихло.
В этот момент я увидел на кабине грузовика, ближнего к воротам,
Десантника с винтовкой. Он сидел спиной к радиатору. Когда я просунулся
между машинами, он сделал выразительное движение: проваливай. С его сапог
капала вода. Он угрожающе поднял винтовку - я отскочил и, пригибаясь,
пробежал вокруг площадки к забору и полез на холм.
Здесь склон круто уходил вверх, так что бетонные звенья забора
напоминали лестницу с четырехметровыми ступенями. Под нижней частью
каждого звена оставалась клиновая щель, присыпанная песком. Дальше по
склону маячила фигура с черточкой винтовки наперевес. Я дождался минуты,
когда часовой повернулся спиной и пошел вверх, подскочил к забору,
поднырнул, оказался на той стороне и сразу плюхнулся лицом в молодые
лопухи. Первый Десантник поднялся на кабине. Он постоял и сел, прогрохотав
сапогами. Я кинулся наверх, к ближнему дому. Крики доносились сверху,
волнами. Сначала вскрикивает один, потом несколько голосов, потом строгий
мужской окрик - и тишина. После тишины через неравные промежутки времени
все повторялось.
Я пробежал к дому, обогнул его по бетонному борту фундамента, мимо
двери черного хода, и высунулся за угол. Никого. Совсем близко женский
голос кричал: "Господи, что же это!", и сдавленный мужской голос: "По
какому праву...", и властные, ревущие крики: "Лицом внис-с! Руки за
гол-лову! Лежать!" Оемякнув, держась за водосточную трубу, я смотрел на
следующий угол, за которым теперь была тишина, и тут же следующий вскрик и
безжалостная команда: "Руки за гол-лову. Ле-ежать!" И еще. И еще. И
хрякающий звук удара.
Я отполз за угол. Оглянулся. Новый звук нарастал и постепенно
наполнял холодеющий закатный воздух. Задребезжали стекла в доме. Мне
показалось, что воет и дребезжит у меня внутри от страха и одиночества.
Звук стал оглушительным, и, не помня себя, я вскочил в дверь - створка
пела и ходила ходуном, - и внезапно все смолкло. А передо мной была
стеклянная стена вестибюля. Она выходила на ту сторону дома. Очень близко,
перед самыми стеклами, стоял корабль пришельцев. Из-под широкой плиты еще
вылетали струи пыли, он устанавливался покачиваясь. Кроме него, я мог
видеть только небо. Я подумал, что не хочу ничего видеть, и в эту секунду
из-за корабля полезла вверх серая и зеленая пелена, стали подниматься
кусты, белая полоса дорожки, черный диск клумбы. Небо закрылось. Это
корабль поставил вокруг себя защитное поле, как в овраге.
Поле как бы изогнуло пространство перед стеклянной стеной. Теперь я
видел площадку справа. По ней тесно, как бревна в плету, лежали люди
Лицами вниз. Их было человек сто, у всех руки закинуты на затылки. Над
ними, спинами ко мне, стояла редкая цепочка Десантников - только мужчины,
с пистолетами и винтовками наготове. Когда лежащие приподнимали головы или
вскрикивали, Десантники подскакивали к ним и били ногами или прикладами.
Слева, из-за корабля, непрерывно подводили новых - полубегом, с руками,
вывернутыми за спину. Швырком укладывали вплотную с остальными. Прежде чем
я пришел в себя, уложили человек десять. Я опомнился, когда подвели и
швырнули на землю худого, большеглазого Десантника, которого я первым
увидел на шоссе.
Что творится, это они своих! Вот кассирша из универмага плачет и
пытается снять туфлю с отломанным каблуком... А вот и Нелку приволокли и
орут на нее: "Рук-ки за голову! Лежать!"
Я пробежал по пустому вестибюлю налево и увидел, откуда их тащат. Из
очередей. Аккуратно, в затылок, состояли цепочки Десантников, как в
очереди за билетами в кино. Три очереди, и в каждой, наверно, по полсотне
людей или больше. Через стекла было трудно смотреть - внутри защитного
пузыря все получалось изогнутым, искаженным, особенно с края площадки. Но
я рассмотрел, что средняя очередь тянулась к седому - Линии восемнадцать.
Он стоял лицом к очереди, держась вытянутыми руками за зеленый столб.
Десантники спокойно один за другим приступали к столбу, вынимали
"микрофоны" и сразу, как от удара, подгибали ноги и сваливались на руки
заднему. Тот держал, а сбоку подскакивал здоровенный Десантник и уводил
ударенного, выкручивая ему руки на ходу. Задний, освободившись, сам шагал
к столбу и тоже падал. А здоровенные непрерывно сновали между очередями.
Хватали, выкручивали, тащили. Их было много, потому что в двух боковых
очередях творилось то же самое. Там Десантники подходили не к зеленому
столбу, а к зеленым ящичкам в руках Киселева и Потапова. Боковые очереди
двигались медленнее, но так же неуклонно, спокойно. Без страха. Словно не
видя, что им предстоит: обморок, выкрученные руки и лицом в землю или на
бетон. А вот их уже кладут прямо на клумбу...
Высокий рыжеволосый парень то и дело менял Киселеву и Потапову
зеленые ящики.
Директор телескопа профессор Быстров тоже стоял в очереди, я узнал
его по черной шелковой шапочке. Он благодушно улыбался. И вдруг на
площадку выбежал его пес, который уволок бластер от корабля. И стал в
очередь! Тогда профессор засеменил к седому, показал на собаку. Седой
резким, злым движением сунул его без очереди. Профессора увели двое
здоровенных, не выкручивая ему рук, посадили в сторонке. Кто-то подошел к
собаке, и она кивнула - я сам видел! - и оставила очередь. Бросилась
направо, присоединилась к тем Десантникам, которые стерегли лежащих... Там
уже набралось сотни три, они лежали рядами, и стоял сплошной вой и грохот.
Некоторые пытались садиться, кричали, охранники прыгали как бешеные и все
чаще стреляли над головами. И собака стала носиться между рядами и бить
корпусом тех, кто садился... Она сразу навела порядок, только очень уж
страшно стало смотреть. Я чуть с ума не сошел. Я же не знал, что человек
совсем ничего не помнит, когда Десантник из него высаживается. Я думал,
хоть немного должен помнить. А эти несчастные люди! Многие из них с утра
носили в себе Десантника, и вдруг - вечер, пальба и удары сапогами! После
я узнал, что никто из них не видел очередей к "посредникам", Вернее, не
помнил. Их били, толкали и орали страшно, но заставили всех лежать вниз
лицами. И, наверно, так было лучше. Увидели бы они очереди - наверняка бы
рехнулись.
Я совсем уже рехнулся, но тут появился заяц Девятиугольник. Он
шариком проскочил под ногами, подпрыгнул к столбу, и вся очередь
загоготала, а передний поймал его за ухе, вынул "микрофон" и, подержав
зайца у столба, бросил его на землю. Ох, как же он удирал!.. Он мелькал
вверху и внизу, он снова стал простым толстым зайдем и не мог выйти из
защитного поля!
Когда он последний раз сиганул за кораблем, очереди уже иссякли.
Здоровенные Десантники подбегали к седому - он по-прежнему стоял у
"посредника" и бесстрастно смотрел, как Киселев и рыжий верзила
подхватывают здоровенных Десантников и расшвыривают кругом площадки. Тела
падали бесшумно, потому что справа все громче орали люди и бешено, хрипло
рычала собака. Через секунду упал и седой. Я вдруг увидел, что он лежит у
"посредника", и Киселев перешагивает через него. Киселев вдвоем с верзилой
подхватили зеленый столб "посредника", потащили его к кораблю; рыжий на
