скалу, тянущуюся почти до начала рощицы, и, действительно, Бегуны были
правы: Каменная река была единственным доступным путем наверх.
Черная птица, питающаяся падалью, кружила в воздухе над бесплодной
землей. В камнях пищали и посвистывали мелкие грызуны. Иджил ступил на
каменистую осыпь. Мелкие камешки выскользнули у него из-под ноги. Он
сделал шаг, другой. Ему казалось, что они выскальзывали до того, как он
успевал на них ступить. Иджил продвигался очень медленно, и примерно через
час пути у него заболели ноги. Он посмотрел вверх. Ему-предстоял еще очень
длинный путь. Он посмотрел вокруг. С этого места переход казался ничуть не
легче, чем от подножия горы. Иджил оглянулся на пройденный участок пути.
То место, где он останавливался перекусить, пересекал прыгун. Отсюда, если
посмотреть вниз, животное размером с собаку казалось не больше мыши. Иджил
повернулся, чтобы продолжать путь вверх.
Уклон делался все круче. Черная птица пронзительно кричала, то
взлетая выше, то опускаясь ниже, медленно кружась. Камень выскользнул у
Иджила из-под сапога. Через мгновение целый обломок породы сорвался вниз,
бросив Иджила на одно колено и заставив его схватиться руками, чтобы не
свалиться вниз. Острая боль обожгла ему руки. Иджил резко сел, задыхаясь,
прижав руки к груди, корчась от боли. Он молил бога, чтобы не потерять
сознание и не скатиться вниз. И бог услышал его.
Когда ослепляющая боль прошла, Иджил осмотрел руки. Никаких сильно
заметных повреждений не было, разве что несколько небольших царапин, но
неожиданная резкая боль не вселяла оптимизма по поводу успешной охоты.
Иджил подождал, пока он стал в состоянии безболезненно сжимать и разжимать
руки, и стал взбираться дальше.
На этом участке склона ему приходилось, несмотря на боль, помогать
себе руками. Снег обжигал ему пальцы, в то время как от напряжения по телу
стекал пот. Камни осыпались у него под ногами. Иногда Иджилу казалось, что
он не продвинулся ни на шаг.
Наконец, после, как ему казалось, многих часов пути, он достиг груды
глыб и обогнул ее. Река щебня тянулась еще на триста или четыреста метров,
заканчиваясь узким выступом у подножия низкого утеса.
Иджил сел, чтобы передохнуть и проверить руки. Они были покрыты
царапинами, ранами и грязью. Он сжал их. Руки пока работали. Он спрятал их
в рукава и держал там, пока не отогрелись пальцы, потом вынул пробку из
фляги, сделал долгий глоток, закрыл флягу и улегся немного отдохнуть. К
его удивлению, каменистая осыпь оказалась удобной временной кроватью.
Какое-то время он обмахивался расстегнутой паркой и наблюдал за
проплывавшими в небе облаками. Небольшие облачка уже не были белыми
слоистыми и отделенными друг от друга, а стали плоскими, серыми и начали
сгущаться. Приближалась буря. Ему надо было найти убежище. Он еще
понаблюдал за облаками, вспоминая, что говорили ему Бегуны, затем нехотя
встал на ноги и побрел вверх по склону.
Снег у подножья скалы, растопленный стекавшей по камню водой,
превратился в лед. Небольшие ледяные ленты спускались по склону скалы,
делая путь опасным. Ветер, не успокаивавшийся с того момента, как он
оказался на Месте Жертвоприношения, теперь перешел в легкие дуновения
пахнущего влагой воздуха.
Иджил взглянул на скалу. Голые коричневатые ветви какого-то ползучего
растения нависали над хребтом, и Иджил видел несколько тонких кончиков
веток голубой сосны. Поверхность скалы была изрезанная и почти
вертикальная, нельзя было найти никаких щелей, ничего, за что можно было
бы зацепиться или на что наступить. Ветер усиливался, и маленькие твердые
снежные дробинки впивались ему в щеки. Иджил огляделся. Убежище можно было
найти либо среди огромных каменных глыб, где можно было укрыться разве что
от ветра, либо среди голубых сосен по краям реки щебня, но сосны были
такими хилыми, истощенными ветром, что и от них вряд ли стоило ждать
защиты. Он еще раз взглянул на небо. До начала бури оставался час, может
быть, и меньше того. Он посмотрел на скалу. Здесь на нее невозможно
взобраться, во всяком случае, с его слабыми и только что пораненными
руками.
Иджил осторожно выбирал дорогу, идя в западном направлении, вдоль
основания скалы. Он достиг ее края, который упирался в непроходимую
каменную стену. Он снова глянул на небо. Серые тучи нависли ниже и
казались потрепанными внизу. Вот-вот должен начаться снег. Может быть, ему
стоило укрыться в углу, образованном из двух каменных стен, поставить свою
маленькую палатку на щебне или расстелить специальную подстилку, натянуть
на колья, а самому завернуться в спальный мешок. Потом он подумал об
огромных сугробах, что увидел у подножия скалы - снежная лавина сорвалась
с края во время бури или ее снесло вниз одним из порывов ветра, ударившего
в каменную стену. Там он мог и задохнуться.
Он вспомнил о последнем весеннем снеге и то, как он бежал через него,
скитание в этой безжизненной пустыне и падение, и... Иджил с содроганием
отогнал эти мысли. Должен же быть какой-то способ, чтобы не замерзнуть.
Он медленно шел назад вдоль скалы. На полпути он нашел расселину,
тянущуюся к, вершине скалы. Должно быть, ее не было видно с другой стороны
из-за того, что она была скрыта тенью выступающей восточной оконечности.
Внизу расселина была вполне проходимой, но в угасающем свете дня нельзя
было с уверенностью сказать, как высоко она тянется и какова ее
поверхность там. Расселина казалась не очень широкой.
В худшем случае он просто потеряет время, взбираясь по ней и
спускаясь обратно. Иджил сбросил с себя рюкзак, достал длинную тонкую
веревку и привязал один ее конец к ранцу. Другой конец он обмотал вокруг
пояса. Иджил скользнул в расселину, уперся спиной в одну стенку, а ногами
в другую и полез вверх.
Иджил достиг верха, истощенный и покрытый нанесенными ветром
льдинками, но целый и невредимый. Почти совсем стемнело, и ледяные
дробинки пощелкивали, ударяясь о каменные стены расселины, и шуршали в
сосновых ветвях. Он потянулся через усыпанный сосновыми иголками край
расселины, нагнулся над ним и, медленно, осторожно работая руками, чтобы
не повредить их, втянул ранец наверх. Он быстро проверил, не поврежден ли
ранец и нет ли в нем дырок, затем вскинул его на одно плечо и направился к
укрытию сосновой рощицы, что виднелась в нескольких метрах от расселины.
На краю рощи Иджил стряхнул с себя по возможности весь снег и лед, прополз
под склонившимися к самой земле ветками с заледеневшим свежим снегом и
снова стряхнулся. Он осмотрелся, выбрал толстый ствол, чуть припорошенный
снегом, переполз к нему и сел.
Иджил был доволен, что он может просто дышать и ему не нужно
двигаться. Его окружал холодный, но спокойный воздух. Рядом с ним
потрескивали на ветру ветки. Иногда с веток падали комья снега, глухо
ударяясь о землю. Иджил молился, чтобы снег не ссыпался с веток и ему не
пришлось оказаться на открытом ветре. В конце концов Иджил открыл клапан
ранца и вынул банку тушеного мяса, жесткое сухое печенье и вторую флягу.
Он открыл банку и, пока ждал, чтобы она разогрелась, глотнул из фляги. Он
чуть не задохнулся от огненной жидкости, потом отхлебнул еще глоток.
О, мед! После того, как он целый год пил только тонкое вино и слабое
Гхаррское пиво, он снова попробовал мед. Небольшая компенсация за
отбывание заключения у Наблюдателей. Ужасно, что для этого ему приходится
тащиться по холоду и снегу за злой кошкой.
С другой стороны, приготовить здесь мед очень сложно, принимая во
внимание условия здешней жизни и получения пищи. Наверное, у Наблюдателей
это _б_ы_л_ более редкий и дорогой напиток, чем у него дома. Возможно, это
б_ы_л_а_ особая награда. Может быть, он должен быть более благодарным.
Иджил сделал еще один глоток, вытер рот тыльной стороной руки, край
фляги ладонью и закупорил флягу с напитком.
Он _б_ы_л_ благодарен.
Он съел теплое тушеное мясо и холодное печенье, отвязал спальник
из-под ранца, влез в мешок и стянул края так, чтобы снаружи осталось
только лицо, потом он заснул.
Утренний свет проникал сквозь ветки и снег рассеянным блеском. Иджил
потянулся, это оказалось не просто сделать в затянутом мешке, зевнул,
поворочался. Мысли текли спокойно, теплые мысли, уносившие его обратно в
сон, когда от жуткого воя у него пробежали мурашки по спине. Он
внимательно прислушался. Вокруг стояла тишина, какая может стоять в мире,
где только что выпал свежий снег. Он глубже влез в спальник и закрыл
глаза.
"Наверное, Бегун, - пробормотал он, все глубже погружаясь в сон. -
Говорят, Бегуны издают странные, сверхъестественные вопли".
И снова раздался вой. И снова по спине Иджила пробежали мурашки. Он
рывком расстегнул спальник, сел, вытащил шапку и перчатки из ранца и
пополз к краю рощицы, чтобы осторожно посмотреть, что происходит. У
Бегунов были ритуальные приветствия, которые ему надо было точно помнить,
если он ожидал получить помощь или информацию. Бегуны не убивали других
людей, если те не угрожали им первыми, или, так они сказали ему,
неподобающе выполненный приветственный ритуал мог считаться угрозой. Он
никого не увидел на белой горе.
Иджил внимательно осмотрел гору. Она была в этой части несколько
более пологой, чем внизу скалы, и была усеяна соснами и растениями, о
которых Иджил знал, что они были вечнозелеными кустарниками с колючими
иглами и шипами. Всюду лежал снег по колено глубиной, сверкая на утреннем
солнце, кругом не было никакого признака присутствия человека. Иджил
внимательно изучал склон снова и снова. Внизу, откуда, как ему казалось,
доносился вой, огромная черная кошка волокла обмякшее, дергающееся тело
прыгуна из-под сосен на открытое заснеженное пространство. Кошка встала,
резко выделяясь своей чернотой на белом фоне, до нее было метров сто,
поблескивая шерстью на солнце, и издала вой в третий раз.
Иджил тихонько выполз вперед из деревьев, не обращая внимания на
обдающий холодом ветер и снег, сыпавшийся с веток прямо ему за воротник.
Казалось, кошка его не замечает.
"Мне надо встать с подветренной стороны! - была его первая мысль. А
вторая: - Надо благодарить за это Тора и Хеймдала, если правда хотя бы
половина из того, что говорят Гхарры о кошках Дюр".
Из колючего кустарника вышли две очень маленьких черных кошки и
набросились на прыгуна. Мать отошла и улеглась, наблюдая за ними.
Так близко! Как же ее поймать?
Мать вытянула лапу и принялась вылизывать длинны-предлинные когти,
засверкавшие на солнце. Каждое ее движение, даже умывание, говорило о
силе, не соответствующей ее размерам. Иджил думал об убивающей ярости и
представлял, как он будет выглядеть, если кошка придет в ярость.
"Клочья, - сказал он сам себе. - Маленькие кусочки. Вот на что я буду
похож. Эти кошки только убивают. Даже свою пищу: держу пари, они даже не
играют со своей добычей, прежде чем съесть ее, как другие кошки".
Котята не решались убить жертву и улеглись вместе рядышком. Кошка
поднялась и подкралась, чтобы покончить с тем, что оставили котята.
Упругие мышцы мягко изгибались под черной лоснящейся шерстью. Она, припав
к добыче, ела, иногда поглядывая на спящих котят. Чем дольше Иджил
наблюдал за кошкой, тем увереннее становился, что если поймать мать живой
как-нибудь и можно - хотя он был убежден в обратном - но уж приручить ее
не удастся однозначно; и, если ему был необходим Харлан, если он хотел
когда-нибудь вновь обрести свободу, ему обязательно надо было приручить
