гулки в востряковском лесу, моего трехлетнего сына и ленивые вареники
моей гостеприимной бабушки.
Безоблачного романа с английским не получалось. И не только потому,
что то и дело появлялся "третий лишний", но и по причинам чисто внутрен-
ним. Долгие поиски смысла жизни привели к тому, что я начала писать сти-
хи и все, связанное с английским, рассматривала как помеху. В особеннос-
ти спецшколу, куда попала после института по распределению. Она грози-
лась съесть меня с потрохами: подготовка к урокам, дети, которых надо
ублажать, учить и держать в узде, педсоветы, тетради. И так каждый день.
Однажды, когда я выходила из школы, меня окликнула скромная и не очень
молодая женщина. "Простите, - робко сказала она, - но мой Филиппок уже
неделю встает ни свет ни заря и повторяет стихотворение, которое вы ему
задали. Прошу вас, спросите его, он совсем извелся". Господи, как я мог-
ла о нем забыть? Не помню, как дожила до следующего дня и, едва пересту-
пив порог класса, вызвала лопоухого второклашку к доске. Тот, волнуясь,
проглатывая слова, торопясь и спотыкаясь, прочел свой стишок и получил
пятерку. Глядя, как он несет дневник с драгоценной отметкой, как бережно
кладет его на парту, глядя на его счастливые глаза и пылающие уши, я с
ужасом думала: "А что было бы, если бы его мать не решилась ко мне по-
дойти? Надо срочно бежать отсюда, пока не наломала дров". Уйти из школы
помогла завуч. Выдержав войну с РОНО, она добилась моего досрочного ос-
вобождения. А на прощание сказала: "Что ж, иди, нам транзитники не нуж-
ны. Но помни: не смогла работать в школе, не сможешь писать стихи". С
таким приговором я вышла из дверей школы - места моего боевого крещения.
Вся дальнейшая служба была вечерней: вечерние городские курсы, заочный
политехнический институт и, наконец, вечернее отделение истфака МГУ.
Круг замкнулся: я снова оказалась в старом здании на Моховой. Но на этот
раз не в роли провалившейся абитуриентки, а в роли преподавателя. Передо
мной стоял красивый темноволосый и темноглазый юноша, мой студент и,
слегка заикаясь, упрямо твердил: "Я не могу вернуться домой без зачета.
Мама не переживет. Она сердечница". "Но я не могу поставить вам зачет.
Вы ничего не знаете", - не менее упрямо повторяла я. "Нет, я не уйду, я
не могу". "Хорошо, давайте зачетку, - сдалась я, - поставлю зачет. Но не
вам, а вашей маме. Вам поставлю, когда подготовитесь. Зачет действите-
лен, только если проставлен в ведомость. Так что советую учить". Студент
растерянно молчал. Он не ожидал такого поворота. А я гордилась тем, как
ловко вышла из положения, не уронив высокого звания учителя и не проявив
излишнего занудства.
Что такое иностранный язык в неязыковом вузе? Топики да тысячи. Топи-
ки - это шаблонные темы типа "Мой город", "Моя семья", "Мой рабочий
день". А тысян чи - это тысяча знаков, то есть необходимое количество
страниц специального текста, которые студент обязан прочесть и перевес-
ти. Тоска смертная. Я пыталась оживить процесс, занимаясь на уроке живой
разговорной речью и покупая для этой цели веселые книжки в магазине
"Дружба" на улице Горького. Забавно было видеть, как постепенно меняется
отношение ко мне моих студентов. Когда я впервые к ним пришла, они, сме-
рив меня насмешливым взглядом (я выглядела моложе многих из них), решили
со мной не церемониться: пропускали уроки, опаздывали, во время занятий
переговаривались вслух. Но, убедившись, что дело поставлено серьезно и
есть шанс что-то выучить, преобразились. Оказывается, в каждом лентяе
сидит потенциальный труженик и энтузиаст. Надо только его оттуда изв-
лечь. Кончилось тем, что в небольшую аудиторию набивалась куча народу.
Приходили даже студенты из других групп. Как справиться с такой оравой?
И выгнать жалко. Главное - держать темп: вопрос, ответ, еще вопрос, чте-
ние короткого текста, проверка понимания, импровизированная беседа, чте-
ние по ролям, снова вопрос. После одного такого занятия ко мне подошла
полная раскрасневшаяся студентка и одобрительно сказала: "Ну, сто потов
сошло. Так и похудеть можно". Однако в 72-м году моя служебная деятель-
ность полностью завершилась. Как говорится, по семейным обстоятельствам.
Казалось, роман с английским подошел к концу. Но к концу подошел лишь
роман "служебный", а настоящий только завязался. Причем завязался так,
как ему и следовало, - с самых азов, со считалочек, со сказок "Мамы Гу-
сыни" и "Братца Кролика", с абсурдных и сентиментальных песенок, с риф-
мовок и небылиц, с летающей свиньи и прыгающей выше луны коровы, со ста-
рухи, которая жила в башмаке, и с кривого человечка, купившего кривую
кошку за кривой полтинник; с ярких картинок, на которых добродушный пе-
карь печет пироги и пончики, а мальчик Джек, сунув пальчик в рождест-
венский пирог, достает из него сливу. Вот он, младенческий английский,
естественный и необходимый, как молочный зуб.
Pussy-cat, pussy-cat,
Where have you been?
I've been to London
To look at the Queen
Вот когда я наконец-то встретилась со "старой доброй Англией", где
вечерами крошка Вилли Винки бегает по уютным улицам в ночной сорочке и
проверяет, все ли дети в постели в столь поздний час. Вот она, "старая
добрая Англия", в которую я так сильно опоздала и в которой мне надо бы-
ло бы оказаться много лет назад, когда я была ребенком и вместо всех
этих рифмовок и считалок учила текст про Таню-революционерку, песню про
Ленина, а позже политический словарь, необходимый для обстоятельного
разговора на тему "СССР - оплот мира на Земле". Вот когда я наконец-то
добралась до того английского, с которого начинал маленький Володя Набо-
ков. "Особенно мне нравилось, - пишет он в "Других берегах", - когда
текст прозаический или стихотворный лишь комментировал картинки. Живо
помню, например, приключения американского Голивога. Он представлял со-
бой крупную, мужского пола куклу в малиновых панталонах и голубом фраке,
с черным лицом, широкими губами из красной байки и двумя бельевыми пуго-
вицами вместо глаз". Все точно. Именно о таком Голивоге я читала своим
детям и даже показывала диафильм, который мне удалось купить на Пушкинс-
кой. Да, это была уже не столько моя встреча с английским, сколько моих
детей. Ради них я сколотила детские группы, с которыми вела занятия поч-
ти десять лет, "step by step", шаг за шагом продвигаясь от считалок и
рифмовок к стихам Байрона, от сказок Братца Кролика к сказкам Киплинга,
от пьесы про рыжую курицу к пьесе Оскара Уайльда "Как важно быть серьез-
ным", которую мои ученики разыграли на Новый год, приготовив для этой
постановки специальные парики и костюмы. Мы прошли долгий путь от песен-
ки про старого Макдональда до мюзиклов "My fair Lady" и "Jesus Christ -
superstar". Мы бы пошли и дальше, но наступил злосчастный 83-й. В том
году я решила начать подготовку к английским новогодним праздникам в но-
ябре и даже выбрала для своей старшей группы пьесу Бернарда Шоу "Augus-
tus does his bit". Помню, как, читая пьесу и умирая со смеху, предвкуша-
ла, как будут смеяться мои дети. Но оказалось не до смеха. 17 ноября к
нам пришли с обыском. Забрав кое-какие материалы, связанные с правоза-
щитной деятельностью мужа, они на всякий случай унесли все мои английс-
кие кассеты и многое другое. Обыск длился до восьми вечера, а в семь в
дверь позвонили ученики, которых я не имела возможности предупредить о
случившемся. Конечно, сотрудники с ними побеседовали и записали все дан-
ные. Урок все-таки состоялся, но оказался последним. Родители ребят ре-
шили не рисковать, что вполне естественно. Так завершился и этот этап
моего романа.
А дальше... дальше первая в жизни поездка в страну, где говорят по-анг-
лийски. Правда, не в Старый Свет, а в Новый - напористый и деловитый.
Путешествие в "старую добрую Англию", которой нет, а может, никогда и не
было, еще только предстоит. Если даже оно и не осуществится, то останет-
ся мечтой. А что за роман без мечты и печали?
