крестьянского происхождения и не имел высшего теологического образования.
Не обладая обширными теоритическими познаниями, отец Васильев был искренне
религиозен. Слыша, как своим надтреснутым голосом громогласно произносит
слова молитвы священник, императрица думала, что он-то и является
воплощением православного русского народа. Как духовник, отец Васильев
умел утешить. В каком бы грехе ему не каялись, он улыбался доброй улыбкой
и говорил: "Не терзайся. Диавол не творит ничего подобного. Не курит, не
пьет, не гуляет, а все же он диавол". Среди придворных, сидевших в шитых
золотом мундирах, отец Васильев заметно выделялся. В длинной черной рясе с
широкими рукавами, с черной бородой до пояса и большим серебряным
наперсным крестом, он походил на большого ворона.
Иногда в столовой появлялся еще один любопытный персонаж. То был
француз Кюба, дворцовый шеф-повар. Его тонкое искусство в Царском Селе
некому было оценить. Излюбленным лакомством царя был поросенок с хреном,
орошаемый рюмкой портвейна. Икра однажды вызвала у государя сильную
изжогу, и с тех пор он избегал это изысканное лакомство. Царь предпочитал
простую крестьянскую пищу - щи, борщ, кашу, вареную рыбу и фрукты.
Александра Федоровна аппетитом не отличалась, и ела как цыпленок. И все же
Кюба, величайший кулинар своего времени, надеялся, что среди царских
гостей когда-нибудь окажется подлинный ценитель французской кухни. Иногда,
приготовив какое-нибудь особенно изысканное блюдо, повар в своем
ослепительно белом фартуке и колпаке останавливался в дверях столовой в
ожидании похвалы от хозяина и гостей.
Пополудни, когда дети еще занимались, императрица часто отправлялась
покататься. Распоряжение "приготовить к двум часам карету ее величества"
служило сигналом, после которого в конюшне начиналась бурная деятельность.
Выкатывалась открытая английская коляска, сверкающая лаком, запрягались
лошади, на запятках "кареты Государя и Императрицы стояли гайдуки в
высоких шапках и синих кафтанах; за Великими Княжнами и Наследником
скакали конвойцы. Появлялся толстый кучер в медалях, которого несколько
конюхов начинали подсаживать, запахивать на нем кафтан и подавать вожжи.
Усевшись, кучер неизменно крестился, конвойный офицер вставал на подножку,
и пора медленно ехала с нашего двора под арку, а оттуда в ворота
Александровского парка", - вспоминала Т.Боткина.
"Каждый шаг Их Величеств записывался, - вспоминает в мемуарах
А.А.Вырубова. - Если Государыня заказывала экипаж к известному часу,
камердинер передавал по телефону на конюшню, о чем сейчас же докладывалось
Дворцовому Коменданту, который передавал приказание быть на чеку всей
полиции... Стоило Государыне остановиться где или поговорить со знакомыми,
чтобы этих несчастных сразу обступала... полиция, спрашивая фамилию и
повод их разговора с Государыней".
Государь редко сопровождал супругу во время таких прогулок. Он
предпочитал вылазки верхом в обществе графа Фредерикса или же генерала
Александра Орлова, командовавшего Уланским ее императорского величества
полком. Направлялись они обычно в сторону Красного Села, мимо окрестных
деревень. Нередко во время поездок император останавливался поговорить с
крестьянами. Расспрашивал их о жизни, деревенских проблемах, видах на
урожай. Рассчитывая встретить государя, приходили и крестьяне из других
местностей, чтобы передать ему прошение или обратиться с какой-то
просьбой. Почти всегда просьбы эти удовлетворялись. [(Генерал Спиридович
со слов А.Мосолова рассказывал следующую историю, похожую на легенду.
Однако этот полицейский генерал, человек практичный и добросовестный, не
таков, чтобы рассказывать сказки.
Засидевшесь допоздна в одной из комнат Петергофского дворца,
предназначенной для приема посетителей, генерал Орлов услышал странный
звук, доносившийся из прихожей. Там он обнаружил девушку, которая горько
рыдала. Бросившись генералу в ноги, она рассказала, что жениха ее
приговорили к смертной казни и что утром приговор будет приведен в
исполнение. По ее словам, он студент, больной чахоткой, связавшийся с
революционерами. Незадолго до ареста он попытался оставить подрывную
деятельность, но "товарищи" ему не позволили это сделать. Он и без того
умрет от болезни, объясняла девушка. Обняв генерала за ноги, заливаясь
слезами, она умоляла передать царю ее просьбу помиловать юношу. Тронутый
слезами девушки, генерал, несмотря на поздний час, приказал подать тройку
и поехал в Александрию. Однако камердинер не пустил его. Спустя несколько
минут появился царь и спросил: "Что случилось?" Орлов ответил, в чем дело.
"Я очень благодарю Вас за то, что Вы так поступили. Когда можно спасти
жизнь человеку, не надо колебаться. Слава Богу, ни Ваша, ни Моя совесть не
смогут нас в чем-либо упрекнуть". Государь вышел и передал Орлову 2
телеграммы: на имя Министра Юстиции и Коменданта Петропавловской крепости:
"Задержите казнь такого-то. Ждите приказаний. Николай". "Бегите на
Дворцовый телеграф, - прибавил Государь, - отправьте телеграммы и
одновременно телеграфируйте Министру Юстиции и Коменданту..." По
освобождении жених девушки был осмотрен придворным врачом, по словам
Мосолова, и послан на счет Государыни в Крым". Потом Орлов получил от
молодых письмо, где указывалось: "Что бы не случилось, мы готовы отдать
свои жизни за Государя". "Видите, как Вы хорошо сделали, что послушались
(внутреннего голоса). Вы осчастливили двух людей", - сказал Государь.
(Прим. автора).)]
"Чай подавали ровно в пять часов. Процедура всегда была одинаковой.
Из года в год на покрытые белыми скатертями столы ставились все те же
стаканы в серебряных подстаканниках, те же тарелки с горячими булками, то
же английское печенье. Ни пирожных, ни иных лакомств не было". Своей
фрейлине и подруге Анне Александровне Вырубовой государыня жаловалась: "У
всех бывает вкуснее чай, чем у нас, и более разнообразия". При высочайшем
дворе, если это заводились, то так и оставалось с Екатерины Великой до
нашего времени, - писала Вырубова. - Залы с натертым паркетом и золотой
мебелью душились теми же духами, лакеи и скороходы, одетые в шитые золотом
кафтаны и головные уборы с перьями, переносили воображение в прежние века,
как и арапы в белых чалмах и красных рейтузах. Садясь за чайный стол,
Государь брал кусочек калача с маслом и медленно выпивал стакан чая с
молоком... Затем, закурив папиросу, читал агентские телеграммы и газеты, а
Императрица работала. Пока дети были маленькие, они в белых платьицах и
цветных кушаках играли на ковре с игрушками, которые сохранялись в высокой
корзине в кабинете Государыни; позже они приходили с работами. Императрица
не позволяла им сидеть сложа руки..."
После чая император возвращался к себе в кабинет. До восьми вечера он
принимал посетителей. Те, у кого было какое-то дело, приезжали поездом из
Петербурга, когда над Царским Селом опускались сумерки. В ожидании, пока
царь освободится, гости могли посидеть в приемной, листая книги и журналы.
М.Палеолог так описывал встречу с царем: "Аудиенция носит совершенно
частный характер, но тем не менее я должен быть в полной парадной форме,
как это подобает, когда являешься к царю, самодержцу всея Руси. Меня
сопровождает церемониймейстер Евреинов, также весь расшитый золотом. Мою
свиту составляют только Евреинов, камер-фурьер в обыкновенной форме и
скороход в живописном костюме времен императрицы Елизаветы, в шапочке,
украшенной красными, черными и желтыми перьями. Меня ведут через парадные
гостиные, через личную гостиную императрицы, дальше - по длинному
коридору, на который выходят личные покои государя и императрицы. В нем я
встречаюсь с лакеем в очень простой ливрее, несущим чайный поднос. Далее
открывается маленькая внутренняя лестница, ведущая в комнаты августейших
детей; по ней убегает в верхний этаж камеристка. В конце коридора
находится последняя гостиная, комната дежурного флигель-адъютанта... Я
ожидаю здесь около минуты. Арап в пестрой одежде, несущий дежурство у
дверей кабинета его величества, почти тотчас открывает дверь.
Император встречает меня со свойственной ему приветливостью, радушно
и немного застенчиво. Комната, где происходит прием, очень небольших
размеров, в одно окно. Меблировка покойная и скромная, кресла темной кожи,
диван, покрытый персидским ковром, письменный стол с ящиками, выровненными
с тщательной аккуратностью, другой стол, заваленный картами, книжный шкаф,
на котором портреты, бюсты, семейные памятки".
С 6 до 8 часов Государь принимал министров. Он обычно принимал
посетителей в неофициальной обстановке. Встав из-за письменного стола,
жестом приглашал гостя занять кресло, спрашивал, не желает ли тот курить,
и сам закуривал папиросу. Слушал очень внимательно и, хотя схватывал суть
дела раньше чем успевал изложить его посетитель, никогда того не
перебивал.
Ровно в восемь официальный прием заканчивался, и император шел
обедать с семьей. Чтобы показать, что аудиенция окончена, царь вставал и
подходил к окну. Посетителей заранее предупреждали, чтобы у них не
оставалось на этот счет сомнений, как бы ни был с ними любезен государь.
"Боюсь, я утомил вас", - вежливо произносил царь, прерывая беседу.
"Гости были редко. В 9 часов, в открытом платье и бриллиантах,
которые Государыня всегда надевала к обеду, она поднималась наверх
помолиться с Наследником. Государь занимался до 11 часов".
Часто император приходил после ужина в гостиную и читал вслух в то
время как жена и дочери занимались рукоделием. "Одно из самых светлых
воспоминаний, - признавалась впоследствии Вырубова, - это уютные вечера,
когда Государь бывал менее занят и приходил читать вслух Толстого,
Тургенева, Чехова и т.д. Любимым его автором был Гоголь. Государь читал
необычайно хорошо, внятно, не торопясь, и это очень любил". Книгами царя
снабжал его личный библиотекарь, в обязанности которого входило
приобретать каждый месяц два десятка лучших книжных новинок, появившихся в
мире. Новые поступления складывались на стол, и государь располагал их в
порядке очередности. Камердинер следил за тем, чтобы порядок этот в
течение месяца не нарушался.
Иногда вместо чтения семейство разглядывало фотографии. Вырубова
вспоминала: "Их Величества лично клеили свои альбомы, употребляя особый
белый клей, выписанный из Англии. Государь любил, чтобы в альбоме не было
бы ни одного пятнышка клея, и, помогая ему, надо было быть очень
осторожным. Государыня и Великие Княжны имели свои фотографические
аппараты. Фотограф Ган везде сопутствовал Их Величествам, проявляя и
печатая их снимки. У Императрицы были большие зеленые альбомы с
собственной золотой монограммой в углу; лежали они все в кабинете".
Дни, проходившие в приятном однообразии, заканчивались в 11 часов
вечерним чаепитием. Иногда к чаю приходил в 12 часов ночи император.
"После чая Государь уходил писать свой дневник", отмечала Вырубова. Затем
влезал в белый кафельный бассейн, в котором можно было плавать. Добравшись
до постели, обычно тотчас засыпал, если не мешала супруга, продолжавшая
читать, хрустя печеньем.
11. "ОТМА" и АЛЕКСЕЙ
[ Глава отсутствует ]
12. МУКИ МАТЕРИ
Гемофилия - недуг столь же древний, как человеческое общество. С
древности до нашего времени дошли легенды о этой зловещей болезни,
