идущего сзади.
Юноша не сопротивлялся Рубахину. Обнимая за плечо, Рубахин развер-
нул его к себе юноша (он был пониже) уже сам потянулся к нему, прижал-
ся, ткнувшись губами ниже его небритого подбородка, в сонную артерию.
Юноша дрожал, не понимая. "Н-н..." слабо выдохнул он, совсем как жен-
щина, сказав свое "нет" не как отказ как робость, в то время как Руба-
хин следил его и ждал (сторожа вскрик). И как же расширились его гла-
за, пытавшиеся в испуге обойти глаза Рубахина и через воздух и небо
увидеть своих! Он открыл рот, но ведь не кричал. Он, может быть, толь-
ко и хотел глубже вдохнуть. Но вторая рука Рубахина, опустившая авто-
мат на землю, зажала ему и приоткрытый рот с красивыми губами, и нос,
чуть трепетавший. "Н-ны..." хотел что-то досказать пленный юноша, но
не успел. Тело его рванулось, ноги напряглись, однако под ногами уже
не было опоры. Рубахин оторвал его от земли. Держал в объятьях, не да-
вая коснуться ногами ни чутких кустов, ни камней, что покатились бы с
шумом. Той рукой, что обнимала, Рубахин, блокируя, обошел горло. Сда-
вил; красота не успела спасти. Несколько конвульсий... и только.
Ниже скалы, где сходились тропы, раздались вскоре же дружеские гор-
танные возгласы. Отряды обнаружили друг друга. Слышались приветствия,
вопросы как? что?!. куда это вы направляетесь?!. (Самый вероятный из
вопросов.) Хлопали друг друга по плечу. Смеялись. Один из боевиков,
воспользовавшись остановкой, надумал помочиться. Он подбежал к скале,
где было удобнее. Он не знал, что он уже на мушке. Он стоял всего в
нескольких шагах от кустов, за которыми лежали двое живых (прячась,
они залегли) и мертвый. Он помочился, икнул и, поддернув брюки, зато-
ропился.
Когда отряды прошли мимо, а их удаляющиеся в низину шаги и голоса
совсем стихли, двое солдат с автоматами вынесли из кустов мертвое те-
ло. Они понесли его в редкий лес, недалеко и тропой налево, где, как
помнил Рубахин, открывалась площадка сухая плешина с песчаной, мягкой
землей. Рыли яму, вычерпывая песок плоскими камнями. Вовка-стрелок
спросил, возьмет ли Рубахин назад свои носки, Рубахин покачал головой.
И ни словом о человеке, к которому, в общем, уже привыкли. Полминуты
посидели молчком у могилы. Какое там посидеть война!..
6
Без перемен: две грузовые машины (Рубахин видит их издали) стоят на
том самом месте.
Дорога с ходу втискивается в проход меж скал, но узкое место стере-
гут боевики. Машины уже обстреляны, но не прицельно. (А продвинься они
еще хоть сколько-то, их просто изрешетят.) Стоят машины уже четвертый
день; ждут. Боевики хотят оружие тогда пропустят.
- ...не везем мы автоматов! нет у нас оружия! - кричат со стороны гру-
зовиков. В ответ со скалы выстрел. Или целый град выстрелов, длинная
очередь. И в придачу смех га-га-га-га!.. такой радостный, напористый и
так по-детски ликующий катится с высоты смех.
Солдаты сопровождения и шофера (всех вместе шесть человек) располо-
жились у кустов на обочине дороги, укрывшись за корпусами грузовиков.
Кочевая их жизнь нехитра: готовят на костре еду или спят.
Когда Рубахин и Вовка-стрелок подходят ближе, на скале, где засада,
Рубахин примечает огонь, бледный дневной костер боевики тоже готовят
обед. Вялая война. Почему бы не перекусить по возможности сытно, не
выпить горячего чайку?
Подходящих все ближе Рубахина и Вовку со скалы тоже, конечно, ви-
дят. Боевики зорки. И хотя им видно, что двое как ушли, так и пришли
(ничего зримого не принесли), со скалы на всякий случай стреляют. Оче-
редь. Еще очередь.
Рубахин и Вовка-стрелок уже подошли к своим.
Старшина выставил живот вперед. Спрашивает Рубахина:
- Ну?.. Будет подмога?
- Хера!
Рубахин не стал объяснять.
- И пленного не удалось подловить?
- Не.
Рубахин спросил воды, он долго пил из ведра, проливая прямо на гим-
настерку, на грудь, потом слепо шагнул в сторону и, не выбирая где,
свалился в кустах спать. Трава еще не распрямилась; он лежал на том
месте, что и два дня назад, когда его толкнули в бок и послали за под-
могой (дав Вовку в придачу). В мятую траву он ушел головой по самые
уши, не слыша, что там выговаривает старшина. Плевать он хотел. Устал
он.
Вовка сел к дереву в тень, раскинув ноги и надвинув панаму на гла-
за. Насмешничая, он спрашивал шоферов: а что ж сами вы? так и не нашли
объезда?.. да неужели ж?! "Объезда нет", отвечали ему. Шофера лежали в
высокой траве. Один из этих тугодумов умело лепил самокрутку из обрыв-
ка газеты.
Старшина Береговой, раздосадованный неудачей похода, попытался сно-
ва вступить в переговоры.
- Эй! закричал он. Слухай меня!.. Эй! - кричал он доверительным
(как он считал) голосом. Клянусь, ничего такого нет в машинах ни
оружия, ни продуктов. Пустые мы!.. Пусть придет ваш человек и проверит
все покажем, стрелять его не будем. Эй! слышь!..
В ответ раздалась стрельба. И веселый гогот.
- Мать в душу! - ругнулся старшина.
Стреляли со скалы беспорядочно. Стреляли так долго и так бессмыс-
ленно, что старшина еще раз выматерил и позвал: "Вов. Ну-ка поди сюда".
Оба шофера, что лежали в траве, оживились: "Вов! Вов! Иди сюда. По-
кажь абрекам, как стрелять надо!"
Вовка-стрелок зевнул; лениво оторвал спину от дерева. (Привалившись
к нему, он так хорошо сидел.)
Но, взяв оружие, он целил без лени. Он расположился на траве поу-
добнее и, выставив карабин, ловил в оптическом прицеле то одну, то
другую фигурку из тех, что суетились на скале, нависавшей слева над
дорогой. Их всех было отлично видно. Он бы, пожалуй, попал и без опти-
ческого прицела.
И как раз горец, стоявший на краю скалы, издевательски заулюлюкал.
- Вов. А тебе охота в него попасть? - спросил шофер.
- На хрена он мне, - фыркнул Вовка.
Помолчав, добавил:
- Мне нравится целиться и жать на спуск. Я и без пули знаю, когда я
попал.
Невозможность понималась без слов: убей он боевика, грузовикам по
дороге уже не проехать.
Этого, что орет, я, считай, шпокнул. Вовка спустил курок незаряжен-
ного карабина. Он баловался. Прицелился и вновь лихо щелкнул. И вот
этого, считай, шпокнул!.. А этому я могу полжопы оторвать. Убить нет,
он за деревом, а полжопы пожалста!..
Подчас, углядев у кого-то из горцев что-нибудь поблескивающее на
солнце бутылку водки или (было поутру!) замечательный китайский тер-
мос, Вовка тщательно прицеливался и вдребезги разносил выстрелом за-
метный предмет. Но сейчас ничего привлекательного не было.
Рубахину тем временем спалось тревожно. Набегал (или, зарывшись в
траву, Рубахин сам вызывал его в себе?) один и тот же дурной, беспоко-
ящий сон: прекрасное лицо пленного юноши.
- Вовк. Дай курнуть! (И что за удовольствие ловить на мушку?)
- Сейчас! Вовка знай целил и целил, уже в азарте забавы, он вел пе-
рекрестье по силуэту скалы: по кромке камня... по горному кустарни-
ку... по стволу дерева. Ага! Он приметил тощего боевика; стоя у дере-
ва, тот кромсал ножницами свои патлы. Стрижка дело интимное. Зеркальце
сверкнуло, дав знак, Вовка мигом зарядил и поймал. Он нажал спуск, и
серебристая лужица, прикрепленная к стволу вяза, разлетелась в мель-
чайшие куски. В ответ раздались проклятья и, как всегда, беспорядочная
стрельба. (И словно бы журавли закликали за нависшей над дорогой ска-
лой: гуляль-киляль-ляль-киляль-снайпер...) Фигурки на скале забегали
кричали, вопили, улюлюкали. Но затем (видно, по команде) притихли. Ка-
кое-то время не высовывались (и вообще вели себя скромнее). И, конеч-
но, думали, что они укрылись. Вовка-стрелок видел не только их спря-
тавшиеся головы, кадыки на горле, животы он видел даже пуговицы их ру-
башек и, балуясь, переводил перекрестье с одной на другую...
- Вовка! Отставить! - одернул старшина.
- Уже!.. - откликнулся стрелок, прихватывая рукой карабин и направляясь
к высокой траве (с той же нехитрой солдатской мыслью: поспать).
А Рубахин терял: лицо юноши уже не удерживалось долго перед его
глазами лицо распадалось, едва возникнув. Оно размывалось, утрачивая
себя и оставив лишь невнятную и неинтересную красивость. Чье-то лицо.
Забытое. Образ таял. Словно бы на прощанье (прощаясь и, быть может,
прощая его) юноша вновь обрел более или менее ясные черты (и как
вспыхнуло!). Лицо. Но не только лицо стоял сам юноша. Казалось, что он
сейчас что-то скажет. Он шагнул еще ближе и стремительно обхватил шею
Рубахина руками (как это сделал Рубахин у той скалы), но тонкие руки
его оказались мягки, как у молодой женщины, порывисты, но нежны, и Ру-
бахин (он был начеку) успел понять, что сейчас во сне может случиться
мужская слабость. Он скрипнул зубами, усилием отгоняя видение, и тут
же проснулся, чувствуя ноющую тяжесть в паху.
- Покурить бы! - со сна хрипло проговорил он. И услышал стрельбу...
Возможно, от выстрелов он и проснулся. Тонкая струйка автоматной
очереди цок-цок-цок-цок-цок выбивала мелкие камешки и фонтанчики пыли
на дороге возле застывших грузовиков. Грузовики стояли. (Рубахина это
мало волновало. Когда-нибудь да ведь дадут им дорогу.)
Вовка-стрелок с карабином в обнимку спал неподалеку в траве. У Вов-
ки нынче крепкие сигареты (купил в сельском магазинишке вместе с порт-
вейном), сигареты были на виду, торчали из нагрудного кармана. Рубахин
выбрал из них одну. Вовка тихо посапывал.
Рубахин курил, делая медленные затяжки. Он лежал на спине глядел в
небо, а слева и справа (давя на боковое зрение) теснились те самые го-
ры, которые обступили его здесь и не отпускали. Рубахин свое отслужил.
Каждый раз, собираясь послать на хер все и всех (и навсегда уехать до-
мой, в степь за Доном), он собирал наскоро свой битый чемодан и... и
оставался. "И что здесь такого особенного? Горы?.." проговорил он
вслух, с озленностью не на кого-то, а на себя. Что интересного в сты-
лой солдатской казарме да и что интересного в самих горах? думал он с
досадой. Он хотел добавить: мол, уже который год! Но вместо этого ска-
зал: "Уже который век!.." он словно бы проговорился; слова выпрыгнули
из тени, и удивленный солдат додумывал теперь эту тихую, залежавшуюся
в глубине сознания мысль. Серые замшелые ущелья. Бедные и грязноватые
домишки горцев, слепившиеся, как птичьи гнезда. Но все-таки горы?!.
Там и тут теснятся их желтые от солнца вершины. Горы. Горы. Горы. Ко-
торый год бередит ему сердце их величавость, немая торжественность но
что, собственно, красота их хотела ему сказать? зачем окликала?
Июнь сентябрь 1994 г.
