уже съели -- ведь она была не бог весть какая большая. Нелегко
ублаготворить пятьдесят голодных желудков. От лошади остались
только кости, обглоданные дочиста, а те, в которых нашелся
костный мозг, были разломаны на куски и высосаны до последней
капли. Даже от омерзительного пресмыкающегося остался только
один скелет.
Ужасное зрелище представляли собой тела двух казненных
преступников. От жары они раздулись до огромных размеров.
Началось разложение. Воздух был насыщен отвратительными
миазмами...
Тела наших павших в бою товарищей были преданы земле.
Говорили, что то же самое следовало бы сделать и с казненными.
Никто не возражал против этого, но и никто не хотел рыть им
могилу. В таких случаях людей обычно охватывает непреодолимая
апатия: главным образом поэтому тела двух изменников так и
остались непохороненными.
Не сводя взоров с запада, мы с нетерпением ожидали захода
солнца. Пока огненный шар еще плыл по небу, мы могли только
гадать о размерах пожара. Но мы надеялись, что ночью сумеем
определить точнее, какая часть леса горит и куда нам надлежит
двигаться: само пламя поможет нам спастись от пожара.
Когда наступили сумерки, нетерпение наше достигло предела,
и вместе с тем воскресла надежда. Потрескиванье сухих,
обугленных стволов почти прекратилось, и дым еле заметно
поднимался вверх. Мы надеялись, что пожар заканчивается и
наступает время, когда мы сможем пересечь опасную зону.
Скоро еще одно неожиданное обстоятельство превратило нашу
надежду почти в уверенность. Пока мы ждали, начал накрапывать
дождь. Сначала с неба падали отдельные крупные капли, но через
несколько минут пошел такой ливень, как будто разверзлись все
хляби небесные. Мы радостно приветствовали этот ливень: он был
для нас добрым предзнаменованием. Нам едва удалось удержать
нетерпеливых юнцов, которые сразу хотели броситься в лес. Но
благоразумие победило, и в непроницаемой тьме мы продолжали
ждать.
По-прежнему шел проливной дождь, и тучи, окутавшие небо,
как бы ускоряли наступление ночи. Когда совершенно стемнело, ни
одна искра света не мерцала между деревьями.
-- Уже достаточно темно, -- настаивали самые нетерпеливые.
Наконец мы все двинулись вперед, в черное пространство
уничтоженного пожаром леса. Мы шли в полном молчании, держа
ружья наготове. В одной руке я нес ружье, а другую держал на
перевязи.
Не я один был так искалечен -- многие из моих товарищей
оказались раненными в руку. Впереди шли самые сильные.
Возглавляли отряд два охотника, а раненые плелись сзади.
Дождь не переставал лить, и мы промокли до костей. Над
нами уже не было листвы и хвои, чтобы защитить нас от дождя.
Когда мы проходили под обгорелыми ветвями, на нас сверху
сыпался черный пепел, но потоки воды сейчас же смывали его с
наших лиц. Большинство из нас шли с обнаженной головой. Сняв
фуражки, мы укрыли ими затворы винтовок, чтобы сохранить их
сухими. Некоторые завернули пороховую затравку в подкладку
своих курток.
Так мы прошли около полумили. Мы и сами не знали, куда
идем. В таком лесу никакой проводник не смог бы отыскать
дорогу. Мы только старались идти прямо и не попасть в лапы к
противнику.
До сих пор нам сопутствовало счастье, и мы уже начинали
надеяться, что все обойдется благополучно. Но, увы, это была
недолгая радость. Мы недооценивали силу и хитрость наших врагов
-- индейцев.
Как выяснилось впоследствии, они все время наблюдали за
нами, следили за каждым нашим шагом и шли по обе стороны от нас
двумя параллельными рядами. Нам казалось, что мы в полной
безопасности от индейцев, а на самом деле мы находились между
ними.
Вдруг сквозь потоки ливня блеснул огонь из сотен винтовок
и кругом засвистели пули... Это были первые признаки близости
врага.
Несколько человек из нашего отряда были убиты на месте,
другие начали отстреливаться, кое-кто пытался спасти свою жизнь
бегством.
Индейцы с громкими криками окружили нас со всех сторон. В
темноте казалось, что их больше, чем деревьев в лесу. Слышались
только редкие выстрелы из пистолетов. Никто уже больше не
заряжал винтовок. Неприятель окружил нас, прежде чем мы успели
вложить заряд. Теперь решить битву должны были ножи и
томагавки.
Это была короткая, но кровопролитная схватка. Немало наших
храбрецов нашли здесь свою смерть. Но каждый из них, прежде чем
пал, уложил хотя бы одного врага, а многие -- даже двоих или
троих.
Вскоре нас разгромили. Да иначе и быть не могло при
пятикратном превосходстве врагов. Все они были крепкие и
свежие, а мы -- измучены и истощены голодом. К тому же многие
из нас были ранены. Какого же иного исхода можно было ожидать?
Я почти ничего не смог рассмотреть в этой схватке. Да и
вряд ли кто-нибудь видел больше меня: борьба шла чуть ли не в
полной темноте.
Я мог действовать только левой рукой и был почти
беспомощен. Я наугад выстрелил из винтовки, и мне удалось
вытащить пистолет. Но в этот момент удар томагавка заставил
меня выронить оружие из рук, и я, потеряв сознание, упал на
землю.
Удар только ошеломил меня. Когда я пришел в себя, я
убедился, что бой кончен. Несмотря на мрак, я разглядел рядом с
собой какие-то темные груды -- это были тела убитых.
Здесь лежали и мои друзья и мои враги. Многие из них
крепко обхватили друг друга в последнем объятии. Индейцы
нагибались над ними и разнимали их. Над белыми они совершали
свой отвратительный ритуал мести -- снимали с них скальпы.
Невдалеке от меня стояла группа людей. Человек,
находившийся в центре, был, по-видимому, начальником. В темноте
я разглядел три колеблющихся страусовых пера у него на голове.
Опять Оцеола!
Я не мог распоряжаться собой, а то сразу кинулся бы на
него, даже сознавая всю бессмысленность этой попытки. Два
дикаря стояли около меня на коленях и держали, чтобы я не
убежал.
Неподалеку я увидел своего верного негра, еще живого и
тоже в руках двух индейцев. Почему же они не убили нас?
От группы, столпившейся вокруг предводителя, отделился
человек и подошел ко мне. Оказалось, что это не вождь со
страусовыми перьями, а его посланец. В руке он держал пистолет.
Я понял, что наступил мой последний час.
Он нагнулся и поднес пистолет к моему уху. Но, к моему
удивлению, человек выстрелил в воздух.
Я решил, что он промахнулся и сейчас же снова выстрелит.
Но я ошибся: очевидно, ему необходим был свет.
При вспышке выстрела я взглянул ему в лицо. Это был
индеец. Мне показалось, что я где-то раньше видел его.
Очевидно, и индеец знал меня.
Он быстро отошел и приблизился к месту, где лежал пленный
Джек. У пистолета, должно быть, было два дула. Я слышал, как
индеец снова выстрелил, склонившись над распростертым телом
негра.
Затем индеец поднялся и крикнул:
-- Это они! И оба живы!
По-видимому, эта весть предназначалась для вождя в уборе
из черных перьев. Услышав слова индейца, вождь что-то
воскликнул -- я не понял, что именно, -- и отошел в сторону.
Его голос произвел на меня странное впечатление, он
показался мне не похожим на голос Оцеолы. Мы недолго оставались
на этом месте. Привели лошадей, нас с Джеком подняли и крепко
привязали к седлам. Затем был дан сигнал к отправлению, и мы
тронулись в путь через лес. По обеим сторонам, охраняя нас,
ехали всадники-индейцы.
Глава ХСI. ТРИ ЧЕРНЫХ ПЕРА
Мы ехали всю ночь. Сожженный лес остался далеко позади. Мы
пересекли саванну и вступили в другой лес -- из гигантских
дубов, пальм и магнолий. Я узнал это по запаху цветов магнолии.
Их тонкий и освежающий аромат было приятно вдыхать после
отравленной атмосферы, которой мы дышали до сих пор.
На рассвете мы выехали на поляну, где наши противники
сделали привал.
Это была небольшая поляна, всего несколько акров в длину и
ширину, окруженная со всех сторон тесными рядами пальм,
магнолий и дубов. Их листва склонялась почти до земли, так что
поляна казалась огражденной огромной и непроницаемой зеленой
стеной.
При тусклом свете утра мне удалось рассмотреть лагерь
индейцев. Тут были разбиты две или три палатки, рядом с ними
привязаны лошади; вокруг стояли и лежали в траве несколько
человек, тесно прижавшись друг к другу -- очевидно, для того,
чтобы согреться. Посреди поляны пылал большой костер. Вокруг
него также толпились мужчины и женщины.
Нас приволокли на край лагеря. Времени для наблюдений у
нас было немного, так как сразу же после прибытия нас грубо
стащили с лошадей и швырнули в траву. Затем нас, связанных по
рукам и ногам, растянули на спине, как две шкуры, разостланные
для просушки, и крепко привязали к колышкам, вбитым в землю.
В таком положении мы, разумеется, уже не могли видеть ни
лагеря, ни деревьев, ни даже земли. Мы только видели над собой
голубое небо.
При любых обстоятельствах такое положение было бы
мучительно. Раненая рука делала его просто невыносимым. Вокруг
нас собралось почти все население лагеря. Мужчины еще раньше
вышли встречать нас, а теперь женщины столпились вокруг наших
распростертых тел. Среди них попадались индейские скво, но, к
моему удивлению, большинство женщин были родом из Африки --
мулатки, самбо и негритянки.
Они теснились вокруг нас, дразнили нас и издевались над
нами. Некоторые даже мучили нас: плевали нам в лицо, вырывали
волосы и втыкали в тело шипы. При этом они все время вопили в
каком-то дьявольском восторге и болтали на непонятном жаргоне,
который показался мне смесью испанского и языка ямасси. С
Джеком обращались не лучше, чем со мной. Одинаковый цвет кожи
не вызывал никакого сочувствия у этих дьяволиц в юбках: и
черный и белый равно были жертвами их адской ярости.
Часть слов их жаргона мне удалось разобрать. Благодаря
знакомству с испанским языком я наконец уразумел, что они
собирались делать с нами.
То, что я узнал, было довольно безотрадно: нас привезли в
лагерь, чтобы подвергнуть пытке. По-видимому, те мучения,
которые мы перенесли до сих пор, казались им недостаточными и
впереди нас ждали еще большие. Нашу казнь собирались превратить
в зрелище для свирепой толпы, и эти ведьмы ликовали, предвкушая
наслаждение, которое им должны были доставить наши страдания.
Поэтому нас не убили тут же на месте, а взяли в плен.
В чьи же страшные лапы мы попали? Неужели это были
человеческие существа? Неужели это были индейцы? Неужели это
были семинолы, до сих пор никогда не пытавшие своих пленников?
Как бы в ответ на мой вопрос вокруг нас раздались дикие
крики. Все голоса слились в один клич, в одни и те же слова:
-- Мулатто-мико! Мулатто-мико! Да здравствует
Мулатто-мико!
Топот копыт возвестил о прибытии конного отряда. Это были
те, кто участвовал в бою, кто одолел нас и взял в плен. В
ночном походе с нами находилось только несколько воинов охраны,
и они доставили нас в лагерь. Вновь прибывшие оказались воинами
главного отряда войск, которые оставались на поле битвы, чтобы
завершить сбор трофеев и ограбление павших врагов.
Я не мог видеть их, хотя они были совсем близко; я слышал
только топот их лошадей. Я лежал и слушал эти многозначительные
слова:
-- Мулатто-мико! Да здравствует Мулатто-мико!
Мне было хорошо известно прозвище "Мулатто-мико", и я
внимал этим крикам с ужасом и отвращением. Мои опасения
достигли теперь высшего предела. Меня ждала ужасная судьба.
Если бы рядом со мной очутился сейчас сам дьявол, вряд ли эта
