на полу сапог и рядом с ними бутылки с воткнутым в горлышко огарком.
Накануне, изнемогая от усталости, он заснул моментально.
- Что за странная конура! - сказал он. - Она похожа на каюту или на
тюремную камеру.
Однако замеченные им изображения святых, кресты и всевозможные
образки навели его на другую мысль.
- Это, должно быть, древний монастырь, - сказал он сам себе, - я
слышал, что в прежние времена в Мексике выбирали для постройки монастырей
самые недоступные места.
"Есть ли еще здесь монахи? - подумал он и вспомнил встреченных
накануне людей в монашеском облачении. - Во всяком случае, странно, что
капитан может быть настоятелем монастыря. Но если члены этой обители
согласятся приютить нас, я буду им более чем благодарен".
Он снова растянулся на своем ложе, обводя комнату глазами. На белых
оштукатуренных стенах виднелись кое-где длинные желтые потеки и
проступившая от сырости плесень. Одним словом, если это и был монастырь,
то времена его процветания, очевидно, давно прошли.
Предаваясь этим размышлениям, Керней вдруг заметил, что в
полуотворенных дверях кто-то стоит. Он повернул голову и увидел человека,
одетого в длинную рясу и сандалии. Четки, распятие, клобук - все указывало
на принадлежность его к монашеству.
- Я пришел узнать, как сын мой провел ночь, - сказал он, увидев, что
Керней не спит. - Надеюсь, что свежий горный воздух способствовал ему?
- Да, - ответил ирландец, - я спал превосходно. Не припомню даже,
когда я так хорошо спал. Но где же...
Он встал с постели и пригляделся к монаху пристальнее, а когда узнал,
так поразился, что не смог сразу произнести и слова: перед ним стоял
человек, с которым он провел столько печальных дней в самом близком
общении!
- Ах, это дон Руперто Ривас!
- Я, сын мой, - ответил монах с тем же смиренным видом.
Керней, разразившись смехом, воскликнул:
- Вот уж в ком я никогда бы не заподозрил монаха!
- Ах, дон Флоранс, нам, в Мексике, приходится иметь не одну тетитву
для лука и не одну крышу, под которой мы могли бы укрыться. Вчера я был
таким же узником, как вы, а сегодня вы видите меня настоятелем монастыря.
Впрочем, прошу извинения, я забываю обязанности хозяина. Вы, должно быть,
не прочь заняться туалетом и страшно голодны. Грегорио, - позвал он
дворецкого, - все ли вы приготовили? Есть ли свежая вода и чистое белье?
Проводите сеньора и предложите свои услуги. Я попрошу только не очень
мешкать с завтраком, так как братья не любят ждать. Hasta luego.
Он ушел, оставив Кернея с дворецким, который повел его в комнату, где
находились умывальник, полотенца и другие принадлежности для умывания и
бритья. Все было очень просто, но Кернею, столько времени лишенному всего
необходимого, показалось роскошью. Надев костюм ранчеро, поданный ему
дворецким, он последовал за ним в столовую.
Уже идя по коридору, они услыхали шум голосов. Ривас предупредил
Кернея, что тот увидит многочисленное общество. Действительно, в трапезной
было человек тридцать, одетых в монашеские рясы. Посреди большой комнаты
стоял длинный стол, окруженный скамьями и стульями. По расставленным в
беспорядке бутылкам, стаканам можно было догадаться, что трапеза,
служившая и завтраком и обедом, - а было уже позже одиннадцати часов -
подходила к концу.
Прислуживавшие монахам молодые индейцы ставили на стол блюда, которые
поднимались через трап, сообщавшийся с кухней, откуда шел аппетитный
запах. За столом сидели группами. Самая многочисленная собралась вокруг
человека громадного роста. Это был Крис Рок, имевший, по-видимому, большой
успех среди своих новых знакомых. По их оживленным и насмешливым лицам
видно было, что они заставили его разговориться.
Но Керней был вполне уверен в своем старом друге. В то время как он
удивлялся веселому выражению лиц, не особенно идущему их мрачноватым
одеяниям, в комнату вошел настоятель, представивший Кернея братьям.
- Это дон Флоранс, - сказал он, - нуждающийся в гостеприимстве
монастыря.
Все встали. Однако нельзя было терять время на любезности. Новые
блюда, поставленные на стол, привлекли внимание братии. Настоятель, сев
посередине, указал Кернею место возле себя.
Хрусталь и столовое белье были не особенно тонки, но зато яства не
оставляли желать ничего лучшего. Мексиканская кухня превосходит древнюю
испанскую, основу современной французской кухни. Этим превосходством она
обязана, впрочем, многим туземным произведениям кулинарного искусства.
Монахи любили, по-видимому, хорошо поесть, так как блюда следовали одно за
другим. Некоторые из них Керней пробовал впервые. Теперь он понял, почему
и остатки обеда, поданные им ночью, были так обильны. Что касается вин, то
они отличались и качеством, и количеством.
Поразили его не только кушанья, но и некоторые высказывания монахов.
Но каково же было его удивление, когда в конце трапезы Ривас, стоя со
стаканом в руке, провозгласил:
- Patria y Libertad!
И лозунг этот подхватили все присутствующие:
- Отечество и свобода!
Воодушевление, вызванное этими словами, казалось здесь еще более
странным, чем самые слова.
43. КТО ОНИ?
Когда завтрак был окончен, братья встали все разом и покинули
трапезную. Некоторые разошлись по своим кельям, другие сели на скамьи
перед домом и закурили. Настоятель, ссылаясь на спешные дела, попрощался
со своими гостями и удалился. Керней и Рок могли, наконец, поговорить друг
с другом.
Не желая, чтобы братья могли их слышать, они сошли на аллею,
когда-то, вероятно, усыпанную песком, теперь же заросшую мхом и травой.
Ветви деревьев, сплетаясь вверху, защищали гуляющих от слишком яркого
солнца. Пройдя сотню шагов, беглецы очутились опять под открытым небом.
Здесь они заметили, что стоят на краю обрыва, или пропасти, служащей
границей площадки, на которой находился монастырь. Отсюда их взору
представился самый красивый ландшафт, какой только мог видеть человеческий
глаз.
Но красота природы их мало трогала, и, бросив беглый взгляд на чудную
картину, они повернулись к ней спиной и сели друг против друга. Это место
было, вероятно, любимым местом отдыха монахов, судя по расставленным
скамьям.
- Ну, Крис, старый товарищ, - начал Керней, - немало мы пережили за
эти сутки! Что вы думаете о наших новых знакомых?
- Капитан, вы предлагаете мне сложную загадку!
- В самом ли деле они монахи?
- Не могу сказать. Да и что меня спрашивать? До моего приезда в
Мексику я никогда не видел монахов. В Техасе, может быть, они и были, но,
признаться, я могу судить о них только понаслышке и склонен думать, что
здесь тоже нет ни одного монаха.
- Неужели же это попросту разбойники?
- А кто же их знает? Ривас ведь слывет атаманом сальтеадоров, то есть
разбойников. Но я сильно сомневаюсь в этом.
- Меня бы это сильно удивило, - сказал Керней. - Мне он кажется
высоко порядочным человеком. Он был офицером и имеет чин капитана.
- Я этому охотно верю, но не надо забывать, что по всему течению
Рио-Грандо есть много мексиканских офицеров, начиная с поручиков и кончая
генералами, которые были грабителями. Вспомним хотя бы полковника
Чаперраля, известного своими разбоями и убийствами. А Санта-Ана, кто же
он, как не разбойник? Звание офицера не гарантия честности. Во время
революции офицеры в этой стране становятся бандитами, и наоборот.
- А если это разбойники, то что же нам делать?
- Зачем разбираться, когда у нас нет выбора? Мы во власти наших
хозяев, и кто бы они ни были, можем найти у них приют и покровительство,
чем уже и воспользовались.
Керней молчал, обдумывая слова техасца, вспоминая все, что слышал о
Ривасе, сопоставляя с этим его действия и надеясь таким образом разрешить
интересовавшую его загадку.
- Если мы попали в притон бандитов, - сказал он наконец, - они
захотят, чтобы мы примкнули к их шайке, а это будет очень неприятно.
- Конечно, капитан! Что может быть неприятнее для честного человека?
Но если к этому принуждают силой, тогда совсем другое дело. К тому же
Мексика - это ведь не Техас и не Соединенные Штаты. Если к воровству не
присоединяется жестокость, то оно не считается у них бесчестьем. Я слышал,
как один мексиканец уверял, что разбойник с большой дороги ничем не хуже,
чем государственные деятели и законодатели, обворовывающие страну. Во
всяком случае, - продолжал он, - я ничего не утверждаю, но считаю их
столько же бандитами, сколько и монахами. Могу только сказать, что это
самые симпатичнейшие люди, каких я когда-либо встречал, и мне не верится,
чтобы они принудили нас к бесчестным поступкам. Будем же относиться к ним
с уважением, пока не получим доказательств, что они недостойны его. Тогда
мы поступим с ними по заслугам.
- Если это нам удастся, - заметил Керней, - впрочем, займемся лучше
настоящим... Что предпринять?
- Оставаться здесь, с нашими новыми знакомыми.
- Да, я не вижу другого выхода. Будем надеяться, что уйдем отсюда с
чистой совестью, так как в сущности ничто не доказывает, что мы у воров.
Скорее все-таки у монахов.
- Почему?
- В доме нет ни одной женщины. Когда я заходил сегодня в кухню, я не
заметил ни одной юбки. Это более похоже на монахов, чем на разбойников.
Что вы об этом думаете, капитан?
- Право, не знаю. Может быть, мексиканские разбойники похожи в этом
случае на итальянских, которые не любят таскать с собой женщин.
- Не странно ли, однако, - прибавил техасец, - что монахи расставляют
везде часовых? Я видел их и вчера, и сегодня, возвращавшихся с постов.
- Все это очень странно, но ведь разгадаем же мы когда-нибудь эту
тайну. Кстати, - прибавил он, - что сталось с карликом?
- Право, не знаю, капитан, я о нем ничего не слышал с той минуты, как
его увел дворецкий, и желал бы больше никогда не слышатьь. Экая образина!
- Его, наверное, куда-нибудь заперли. Пусть он себе там и остается, а
мы, вероятно, сейчас узнаем о своей участи, так как к нам идет настоятель,
- сказал Керней, заметив подходившего к ним мнимого монаха.
44. НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ
- Amigo, - сказал настоятель, обращаясь к Кернею, - позвольте мне
предложить вам сигару и извиниться, что я не подумал об этом раньше. Вот
манильские и гаванские, выбирайте, пожалуйста.
За монахом шел дворецкий, неся большой ящик с сигарами. Он поставил
его на одну из скамеек и удалился.
- Спасибо, святой отец, - улыбнулся Керней, - ваши сигары
действительно превосходны.
- Я в восторге, что вы оценили их по достоинству, - ответил монах, -
они и должны быть хороши, судя по их дороговизне. Но прошу вас об этом не
думать и курить, сколько пожелаете, мне они ничего не стоили. Это
контрибуция, предложенная монастырю.
Слова эти сопровождались улыбкой, вызванной, вероятно, каким-то
воспоминанием, связанным с сигарами.
"Значит, вынужденная контрибуция", - подумал ирландец, на которого
слова Риваса произвели неприятное впечатление.
Техасец еще не притрагивался к сигарам, и, когда ему их предложили,
сказал Кернею:
- Скажите ему, капитан, что я предпочел бы трубку, если таковая у
него найдется.
- Что говорит сеньор Крис? - спросил мнимый аббат.
- Что он предпочел бы трубку, если это вас не затруднит.
- О, ничуть. Грегорио! - закричал Ривас вслед удалявшемуся
дворецкому.
- Не беспокойтесь, - заметил Керней. - Крис Рок, удовольствуйтесь
