га Святославича Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле се-
ял; ступит в золотое стремя в городе Тмутаракани - звон тот слышит ста-
рый великий Ярославов сын Всеволод, а Владимир каждое утро уши себе зак-
ладывает в Чернигове. Бориса же Вячеславича похвальба на суд привела и
на ковыль-траве покров смертный зеленый постлала за обиду Олегову - хра-
брого и юного князя. С той же Каялы Святополк прилелеял отца своего меж-
ду угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву. Тогда при Олеге Горис-
лавиче засевалась и росла усобицами, погибала отчина Даждьбожьего внука
в крамолах княжих век человечий сокращался. Тогда по Русской земле редко
пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы себе деля, а галки
свою речь говорили, лететь собираясь на поживу. То было в те рати и в те
походы, а такой рати не слыхано.
С утра раннего до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые,
стучат сабли о шеломы, трещат копья харалужные в степи незнаемой, посре-
ди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была засеяна, а
кровью полита; горем взошли они по Русской земле.
Что шумит, что звенит на рассвете рано перед зорями? Игорь полки по-
ворачивает: жаль ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой;
на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут разлучились братья на
берегу быстрой Каялы; тут кровавого вина недостало; тут пир окончили
храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет
трава от жалости, деревья в горе к земле склонились.
Уже, братья, невеселое время настало, уже степь силу русскую одолела.
Обида встала в силах Даждьбожьего внука, вступила девою на землю Трояно-
ву, взмахнула лебедиными крылами на синем море у Дона: прогнала времена
счастливые. Война князей против поганых пришла к концу, ибо сказал брат
брату: "Это мое, и то мое же". И стали князья про малое "это великое"
говорить, а сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон прихо-
дят с победами на землю Русскую.
О, далеко залетел сокол, птиц избивая, к морю! А Игорева храброго по-
лку уже не воскресить! Запричитало по нем горе, и стенанье пронеслось по
Русской земле, огонь сея из пламенного рога. Жены русские восплакались,
говоря: "Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслить, ни думою сдумать,
ни очами приворожить, а золота и серебра и в руках не подержать!"
И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов от напастей. Тоска раз-
лилась по Русской земле, печаль многая рекою протекла среди земли Русс-
кой. А князья сами на себя крамолу куют, а поганые с победами набегают
на Русскую землю, дань беря по белке от двора.
Ведь те два храбрых Святославича, Игорь и Всеволод, зло пробудили,
которое усыпил было грозою отец их Святослав грозный великий Киевский:
прибил своими сильными полками и харалужными мечами, наступил на землю
Половецкую; притоптал холмы и овраги; замутил реки и озера, иссушил по-
токи и болота: а поганого Кобяка из лукоморья от железных великих полков
половецких, как вихрь, вырвал, - и пал Кобяк в городе Киеве, в гриднице
Святославовой. Тут немцы и венециане, тут греки и морава поют славу Свя-
тославу, корят князя Игоря, что добычу утопил на дне Каялы, реки полове-
цкой, золото свое рассыпал. Тут Игорь князь пересел с седла золотого, а
в седло невольничье. Приуныли у городов стены, а веселье поникло.
А Святослав темный сон видел в Киеве на горах "Ночью этой с вечера
накрывали меня, - сказал, - покровом черным на кровати тисовой; черпали
мне светлое вино, с горечью смешанное; сыпали мне из пустых колчанов по-
ловецких крупный жемчуг на грудь и величали меня. И кровля уже без
князька в моем тереме златоверхом, и всю ночь с вечера серые вороны у
Плеснеска на лугу граяли".
И сказали бояре князю: "Кручина, князь, разум твой полонила: ведь два
сокола слетели с отчего стола золотого - добыть хотели города Тмутарака-
ня либо испить шеломом из Дону. Но уже соколам крылья подсекли поганых
саблями, а самих опутали путами железными.
Темно было в третий день: два солнца померкли, оба багряные столпа
погасли, и с ними оба молодых месяца, Олег и Святослав, тьмою заволок-
лись, и в море утонули, и великую дерзость подали поганым. На реке на
Каяле тьма свет покрыла: по Русской земле разбрелись половцы, как парду-
сов выводок. Уже насела хула на хвалу; уже перемогло насилие волю; уже
кинулся Див на землю. Вот готские красные девы запели на берегу синего
моря, звеня русским золотом; поют они время Бусово, лелеют месть за Ша-
рокана. А мы, дружина, уже живем без веселья".
Тогда великий Святослав изронил золотое слово, со слезами смешанное,
и сказал: "О сыны мои, Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкую землю
мечами кровавить, а себе славы искать: без чести для себя ведь вы одоле-
ли, без чести для себя кровь поганую пролили. Храбрые сердца ваши из ха-
ралуга крепкого скованы, в отваге закалены. Что же сотворили вы моей се-
ребряной седине!
Уже не вижу я силы могучего и богатого и воинами обильного брата мое-
го Ярослава с черниговскими былями, с могутами и с татранами, с шельби-
рами, топчаками, ревугами и ольберами: те ведь без щитов, с одними ножа-
ми засапожными, кликом полки побеждают, звеня прадедовской славой.
Вы сказали: "Помужаемся сами, и прошлую славу себе возьмем, и нынеш-
нюю поделим!" Но не диво, братья, и старому помолодеть! Когда сокол
перья роняет, высоко птиц взбивает, не даст гнезда своего в обиду. Одна
беда: князья мне не в помощь - худая пора настала. Вот у Римова кричат
под саблями половецкими, а Владимир - под ранами. Горе и тоска сыну Гле-
бову!
Великий князь Всеволод! Разве и мысли нет у тебя прилететь издал°ка
отчий золотой стол посторожить? Ты ведь можешь Волгу веслами расплес-
кать, а Дон шеломами вычерпать. Здесь был бы ты, невольница была бы по
ногате, а раб по резане. Ты ведь можешь и посуху живыми копьями метать -
удалыми сынами Глебовыми.
Ты, храбрый Рюрик, и ты, Давыд! Ваши воины в золоченых шлемах - не
они ли по крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина рык издает, словно
туры, раненные саблями калеными, в поле незнаемом! Вступите, князья, в
золотое стремя за обиду нашего времени, за землю Русскую, за раны Игоря,
храброго Святославича!
Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь ты на своем златокованом
столе, подпираешь горы угорские своими железными полками, королю загора-
живаешь путь, затворяешь Дунаю ворота, клади бросая через облака, суды
рядя до Дуная. Грозы твоей земли страшатся; Киеву отворяешь ворота, за
дальними странами в салтанов стреляешь с отчего золотого стола. Стреляй
же, господине, и в Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны
Игоря, храброго Святославича!
А ты, славный Роман, и ты, Мстислав! Храбрая дума на подвиг вас зо-
вет. Высоко взлетаешь ты на подвиг ратный в отваге, словно сокол, на ве-
трах парящий, что птицу в ярости хочет одолеть. У вас железные кольчуги
под шлемами латинскими: от них дрогнула земля, и многие страны - Хинова,
Литва, Ятвяги, Деремела и Половцы - сулицы свои побросали и головы свои
склонили под те мечи харалужные. Но уже, князь, потемнел для Игоря солн-
ца свет, а деревья не к добру листья обронили - по Руси и Суле города
поделили. А Игорева храброго полку уже не воскресить. Дон тебя, князь,
кличет, зовет князей на победу. Олеговичи, храбрые князья, уже ведь при-
спели на брань.
Ингварь и Всеволод и вы, три Мстиславича не худого гнезда соколы-шес-
токрыльцы! Не по жребию побед вы себе волости расхватали! Где же ваши
золотые шеломы, и сулицы лядские, и щиты! Загородите степи ворота своими
острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича!
Уже ведь Сула не течет серебряными струями для города Переяславля, и
Двина у тех грозных полочан мутно течет под кликом поганых. Один Изяс-
лав, сын Васильков, позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские,
побил славу деда своего Всеслава, а сам под червлеными щитами на крова-
вой траве побит был мечами литовскими и так сказал: "Дружину твою,
князь, птицы крыльями приодели, звери кровь полизали". И не было тут
брата Брячислава, ни другого - Всеволода. Одиноко изронил он жемчужную
душу из храброго тела сквозь золотое ожерелье. Приуныли голоса, веселье
поникло, трубы трубят городенские.
Ярослав и все внуки Всеславовы! Уже склоните стяги свои, вложите в
ножны мечи свои зазубренные - уже выпали вы из дедовской славы. Вы свои-
ми крамолами начали наводить поганых на землю Русскую, на достояние Все-
славово. Из-за усобицы ведь стало насилие от земли Половецкой.
На седьмом веке Трояновом бросил Всеслав жребий о девице, ему любой.
Изловчился, сел на коня, поскакал к городу Киеву, коснулся копьем золотого
стола Киевского. Из Белгорода в полночь поскакал лютым зверем, завесившись
синей мглой, утром отворил ворота Новугороду, расшиб славу Ярославову,
поскакал волком от Дудуток до Немиги. На Немиге снопы стелют из голов,
молотят цепами харалужными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. У
Немиги кровавые берега не добром были засеяны - засеяны костьми русских
сынов. Всеслав князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью
волком рыскал; из Киева до петухов, великому Хорсу волком путь перебегая, в
Тмутаракань добирался. Ему в Полоцке звонили заутреню рано у святой Софии в
колокола, а он звон тот в Киеве слышал. Хоть и вещая душа была в отважном
теле, но часто он беды терпел. Ему вещий Боян такую припевку, мудрый,
сложил: "Ни хитрому, ни умному, ни ведуну разумному суда божьего не
миновать".
О, стонать Русской земле, поминая прежнее время и прежних князей! Того
старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским. Стали стяги его
ныне Рюриковы, а другие Давыдовы, но врозь они веют, несогласно копья поют.
На Дунае Ярославны голос слышится чайкою неведомой утром рано стонет:
"Полечу я чайкою по Дунаю, омочу рукав я белый во Каяле-реке, утру князю
кровавые раны на могучем его теле".
Ярославна утром плачет в Путивле на стене, причитая: "О ветр, ветрило!
Зачем, господине, так сильно веешь! Зачем мчишь вражьи стрелы на своих
легких крыльях на воинов моей лады? Или мало тебе высоко под облаками
веять, лелея корабли на синем море! Зачем, господине, мое веселье по ковылю
развеял?"
Ярославна рано утром плачет на стене Путивля-города, причитая: "О Днепр
Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на
себе Святославовы челны до полку Кобякова. Прилелей же, господине, мою ладу
ко мне, чтобы не слала я к нему слез на море рано!"
Ярославна рано плачет на стене в Путивле, причитая: "Светлое и тресветлое
солнце! Всем ты красно и тепло. Зачем, господине, простерло ты горячие лучи
свои на воинов лады? В степи безводной жаждою согнуло им луки, тоскою
замкнуло колчаны?"
Вспенилось море в полуночи; смерчи идут туманами. Игорю князю бог путь
кажет из земли Половецкой на землю Русскую, к отчему столу золотому.
Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь не спит, Игорь мыслию степь мерит
от великого Дону до малого Донца. В полночь Овлур свистнул коня за рекою;
Велит князю не дремать. Кликнул; стукнула земля, зашумела трава, ежи
половецкие задвигались. А Игорь князь поскакал горностаем к камышу, пал
белым гоголем на воду. Кинулся на борзого коня и соскочил с него серым
волком. И побежал к лугу Донца, и полетел соколом под туманами, избивая
гусей и лебедей к обеду, и полднику, и ужину. Когда Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком побежал, труся собою студеную росу; надорвали они своих
борзых коней.
Донец сказал: "Князь Игорь! Не мало тебе славы, а Кончаку нелюбия, а
Русской земле веселия!" Игорь сказал: "О Донец! Не мало тебе славы, что
лелеял князя на волнах, стлал ему зеленую траву на своих серебряных
берегах, одевал его теплыми туманами под сенью зеленого дерева, стерег его
гоголем на воде, чайками на волнах, утками на ветрах". Не такова, сказал,
