ЪДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¬
¦ ¦
¦ Данное художественное произведение распространяется в ¦
¦ электронной форме с ведома и согласия владельца авторских ¦
¦ прав на некоммерческой основе при условии сохранения ¦
¦ целостности и неизменности текста, включая сохранение ¦
¦ настоящего уведомления. Любое коммерческое использование ¦
¦ настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца ¦
¦ авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. ¦
¦ ¦
АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДЩ
(C) Сергей Лукьяненко, 1997
---------------------------------------------------------------------
ПОЧТИ ВЕСНА
За толстым холодным стеклом умирала зима. Влажные бесформенные
снежинки падали на черную землю клумб, на мокро отблескивающий в свете
фонарей асфальт, на торопливые фигурки прохожих. Вдали, за частоколом
сосен, белыми гребнями рябило море. На Балтике штормило третий день.
Краем глаза я видел мужчину, сидящего метрах в пяти. Уж слишком
старательно он пытался не смотреть на меня...
Когда-то я не любил таких, как он, -- нерешительных и настойчивых
одновременно. Их появление означало неизбежные просьбы и не менее
неизбежный отказ. Но сейчас предстоящий разговор не вызывал никаких
эмоций. У мужчины могла быть тысяча причин искать встречи со мной. А у
меня -- лишь одна причина находиться в зале ожидания регионального
генетического центра.
Зал был большим -- горькая предусмотрительность строителей. Но обилие
модных скульптур из цветного стекла, тропических растений, тянущихся от
пола до прозрачного потолка, огромных аквариумов с яркими рыбками делало
его почти уютным. Тихая музыка глушила голоса, неяркий свет смазывал лица.
Здесь не принято говорить громко, здесь не принято узнавать знакомых. Тут
не плачут от горя и не смеются от радости. Здесь просто ждут.
-- Ваш талон, пожалуйста. -- Девушка в зеленой форме подошла к моему
креслу.
Я протянул ей маленький белый прямоугольник. Никаких имен, лишь
десятизначный номер и фотография.
-- Ваш результат. -- В мою ладонь лег запечатанный конверт с тем же
номером, что на талоне. -- Удачи вам.
Я кивнул. Слова девушки -- формальность, заученная формула
вежливости. Но как она мне нужна сейчас, удача... Хотя бы чуть-чуть удачи.
Маленький зеленый штампик на листе гербовой бумаги в конверте.
-- Спасибо, -- вполголоса сказал я. -- Спасибо...
И надорвал плотный конверт -- осторожно, по самому краю, как делали
до меня миллионы, сотни миллионов людей.
Лист был слишком большим для тех нескольких строчек, которые
отпечатал на нем сегодня утром диагностический компьютер. Да и немудрено
-- в толще бумаги запрессовывались пленочные микросхемы, которые надежнее
всех печатей и водяных знаков предотвращали подделку.
Михаил Кобрин, 18 лет.
Соматически здоров.
Экспериментальная мутация на эмбриональной стадии типа ОЛ-63 с
положительными результатами. Генотип--81% чистых, 19% слабонегативных.
Желтый штамп.
Екатерина Новикова, 16 лет. Соматически здорова.
Генотип--67 % чистых, 32 % слабонегативных, 1% средненегативный.
Желтый штамп.
Взаимная генетическая совместимость:
Совпадение рецессивных негативных генов по типу ЦМ-713.
Абсолютные противопоказания.
Возможность оперативной терапии -- 0 %.
Красный штамп.
Он стоял ниже -- этот самый красный штамп с надписью: "Запрет.
Генетический контроль".
Я сжимал в руках свой приговор, словно собирался разорвать его или
скомкать и кинуть кому-нибудь в лицо. Например, мужчине, который подходил
ко мне с напряженной, сочувственной полуулыбкой...
-- Красный штамп, Миша?
Я не кинул в него заключением генетиков. Я беспомощно кивнул. И тут
же, проклиная себя за эту беспомощность и желание разреветься, сказал:
-- А вам-то какое дело? Кто вы такой?
-- Тот, кто может помочь. -- Он присел на корточки передо мной,
сгорбившимся в мягком низком кресле. -- Зови меня Эдгар.
-- Мне нельзя помочь, -- сказал я с прорывающейся яростью. -- Я люблю
девушку, с которой генетически несовместим. У нас никогда не будет детей.
-- И тебя это не устраивает?
-- Шел бы ты подальше... -- процедил я. Прозвучало довольно жалко, и
Эдгара это предложение не смутило.
-- Я действительно могу помочь.
Напряжение в голосе исчезло. Спокойный тон. Холеное, гладко выбритое
лицо. Светлые волосы коротко подстрижены по последней моде. Строгий серый
костюм того делового стиля, что не менялся, наверное, с двадцатого века.
Узкий галстук в тон рубашке.
Против воли я почувствовал, что начинаю ему верить. Конечно, его
дружелюбие не бескорыстно... Но красный штамп заставляет цепляться за
любую соломинку.
-- Что вы можете сделать? Здесь написано, что операция невозможна.
Эдгар пожал плечами. И предложил:
-- Может быть, поедем ко мне домой? Это недалеко, а у меня машина. Ты
не против?
Я кивнул. Конечно же не против.
Он жил в небольшом коттедже на берегу моря. К дому вела узкая
бетонная дорога, сооруженная явно для одного. Что ж, высокий статус Эдгара
ощущался с первого взгляда. В то же время рядом с домом не оказалось ни
ангара, ни взлетной площадки для флаера. Похоже, Эдгар был из нелюдимых
домоседов...
Однако сейчас я видел перед собой гостеприимного хозяина. Он
поинтересовался, что я предпочитаю: чай, кофе или пунш. Усадил в удобное,
явно любимое кресло возле камина, извинился и исчез на кухне. Через
несколько минут вернулся с подносом, где кроме дымящегося кофе стояли
миниатюрные бутылочки с коньяком и бальзамом. Осторожно отмеряя ложечку
бальзама, я заметил, как Эдгар плеснул в свой кофе коньяку. Гораздо
больше, чем необходимо для приятного вкуса. Волнуется? Пускай. Я ведь тоже
на взводе, хотя и понимаю, что надежд на Эдгара мало. Мне может помочь
лишь чудо.
Эдгар тем временем взял с журнального столика деревянный ящичек.
Открыл, извлек короткую толстую сигару. Потянулся за массивной зажигалкой
из такого же красноватого дерева...
-- Не стоит, -- негромко попросил я. -- Иначе мне прийдется уйти.
Эдгар торопливо отложил сигару. С улыбкой произнес: -- Извини, Миша.
Чуть было не забыл, что ты "нюхач". Лучший в мире, если верить газетам.
-- Единственный в мире. "Нюхачи" -- просто люди с тренированным
обонянием. Они похожи на меня не больше, чем вентилятор на турбореактивный
двигатель.
-- Образно, но непонятно. До сих пор ты никак не проявлял своих
способностей. Я даже решил, что ошибся и везу к себе вовсе не Михаила
Кобрина.
Вот как. А утверждаешь, что забыл про мои способности. Нет, ты
прекрасно о них помнишь, Эдгар. И сейчас размышляешь, смогу ли я сделать
что-то, без чего тебе не жить...
Нарочито не обращая внимания на Эдгара, я вытер о салфетку и без того
чистые пальцы. Примерился и быстрыми движениями извлек из ноздрей рыхлые,
волокнистые комочки газовых фильтров. Бросил их в камин -- синтетическое
волокно фильтров теряет способность аккумулировать запахи примерно за
полдня. И вдохнул -- медленно, глубоко.
В глазах на мгновение потемнело. Потом зрение вернулось, предметы
стали еще более четкими. А в воздухе повисла разноцветная, мерцающая,
шелестящая паутина запахов...
-- Уже год, как ты живешь здесь один,-- тихо сказал я.-- Три раза за
это время к тебе приходили женщины. Всегда разные. А раньше ты жил с женой
и двумя сыновьями. Они ушли от тебя -- так, Эдгар? После этого ты стал
пить, очень много пить. Коньяк, водка, виски, вино... Ты куришь -- табак,
а изредка и травку... С самого утра ты не курил ни того, ни другого, и
сейчас тебе довольно неуютно... Что тебе рассказать еще?
-- Хватит, Миша. Вполне хватит. -- Эдгар ловко, не глядя, залил
остатки кофе в чашечке коньяком. Залпом выпил. -- Ты прав, почти во всем
прав.
Странное выражение было у него на лице. Что-то из сказанного
причинило ему настоящую, неподдельную боль. А что-то, наоборот, вселило
надежду...
-- Только в одном ошибка. Моя семья погибла, Миша. Отказало
автоуправление флаера. Говорят, такое случается раз в год. Это оказался их
год.
Он не врал. Очень легко определить, когда человек врет, а когда
говорит правду. Меняется запах пота, так резко и неожиданно, словно передо
мной внезапно оказывается совсем другой человек.
-- Извини, -- смущенно произнес я. -- Я должен был понять сам. Все
вещи остались в доме, и одежда, и косметика, и игрушки...
-- Ты и это чувствуешь?
-- Да.
Эдгар не мигая смотрел мне в глаза. Потом вполголоса произнес:
-- Я очень рад, что нашел тебя, Миша. Мы поможем друг другу. Ты
вернешь мне сына. А я подарю тебе полноценную семью. Такую, где будет не
только твоя любимая девушка, но и ваш ребенок.
У меня закружилась голова. Запахи, тысячи, миллионы запахов чужого
дома навалились на меня с чудовищной силой. Рецепторы, занимающие девять
этмоидальных раковин в моей искореженной мутацией носоглотке, жадно
впитывали информацию. Запахи людей, погибших год назад. Запахи пищи,
съеденной прошлой осенью. Запахи давным-давно выпитых вин... Я даже не мог
переспросить Эдгара, не мог узнать, чего он хочет от меня, не мог встать,
не мог шевельнуться. В клубящейся какофонии запахов, звуков и цветов почти
терялся слабый, далекий голос Эдгара...
-- Ты когда-нибудь задумывался, почему мы все так стремимся иметь
детей? Парни твоего возраста влюблялись и мечтали о свадьбе во все
времена. Но никто из них не собирался немедленно заводить ребенка. А
многие ухитрялись прожить всю жизнь, не имея детей и не чувствуя себя
ущербными.
Новая нитка в дрожащем цветном узоре. Булькающий звук наливаемого
коньяка. Сложный рисунок запаха...
-- Мы -- раса уродов, Миша. Раса генетических уродов. Мы исковеркали
себя авариями атомных реакторов и химических заводов. Мы проводили
мутации, которые должны были сделать нас лучше... Лучше, чем мы могли
быть. Ты ведь тоже результат этих экспериментов, Миша. И прекрасно знаешь
им цену... иначе не ходил бы с фильтрами в носу, стараясь забыть о даре,
которым тебя наделили. Мы здоровы телесно, но в наших телах спят
генетические бомбы, проклятие будущих поколений. Дети-дебилы, без ног и
пальцев, без ушей и волос. Дети, которые не должны родиться. Вот откуда
наши генетические центры, наши проверки на взаимную совместимость. Лишь
одна пара из восьми получает право иметь детей друг от друга. Для других
-- генетические доноры, приемные дети... А то и полная стерилизация. То,
что всегда было нормой, стало исключением. Предметом гордости. Показателем
собственной полноценности.
-- Не читай мне лекций, Эдгар, -- прошептал я. -- Да, я хочу быть
полноценным. И хочу жить с девушкой, которую люблю. Неужели я виноват, что
ее предки обитали рядом с хранилищами радиоактивных отходов и чадящими
фабриками?
-- Конечно нет, Миша. Мы расплачиваемся за чужие грехи. А ведь это
несправедливо.
-- Прошлое не изменишь, -- с невольной горечью сказал я. -- И что
толку в том, справедливо оно или нет.
-- Как знать, Миша.
Я прикрыл глаза сосредоточиваясь. Задержал на мгновенье дыхание,
разгоняя цветной туман перед глазами. И посмотрел в лицо Эдгара --
посмотрел человеческим взглядом, а не сверхзрением "нюхача".
-- Что ты хочешь мне предложить, Эдгар?
Он колебался. Все еще колебался, разглядывая меня сквозь заполненное
алкогольными парами сознание.
-- Вначале ответь, Миша... Ты согласен нарушить закон, чтобы помочь
мне и себе?
-- Да.
-- Ты уверен?
-- Да.
-- Скажи... ты смог бы отличить запах моего родственника... например
сына, от запахов других людей? Найти его среди тысячи чужих, незнакомых?
