которая фальшивит еще усердней
во мгле вечерней.
Из-за горы на просторы неба
окорок луны с лицом добродушным
выплыл послушно.
Из домика, который окрашен в индиго,
звезда луну добродушную дразнит,
как мальчик-проказник.
Розовая окраска в наряд свой хрупкий,
в наряд, пошитый рукой неумелой,
гору одела.
Лавр устал оттого, что надо
казаться всезнающим и поэтичным,
как лавру прилично.
Вода течет, как текла и прежде,
на ходу в прозрачный сон погружаясь
и улыбаясь.
Все по привычке здесь горько плачет,
и вся округа, хотя и невольно,
судьбой недовольна.
Чтобы звучать в унисон с природой,
и я говорю - никуда не деться;
"О мое сердце!"
Но губы мои, мои грешные губы
окрашены соком глубокой печали
и лучше б молчали.
И этот пейзаж мне не радует сердце,
в груди я чувствую холод могилы,
и все мне не мило.
О том, что скорбное солнце скрылось,
летучая мышь сказать мне успела
и прочь улетела.
Отче наш, помилуй любовь!
(Плачут рощи - не будет удачи,
и тополи плачут.)
Я вижу, как в угольном мраке вечернем
мои глаза горят в отдаленье,
пугая тени.
И мертвую душу мою растрепал я,
призвав на помошь паучьи узоры
забытых взоров.
Настала ночь, зажигаются звезды,
вонзая кинжалы в холодное лоно
реки зеленой.
ВОПРОСЫ
Сидят на лужайке кузнечики чинно.
- Что скажешь ты, Марк Аврелий,
об этих философах с тихой равнины?
Мысли твои не созрели!
Река по равнине узоры чертит.
- Скажи мне, Сократ, что смог
увидеть ты в водах, несущихся к смерти?
Твой символ веры убог!
Осыпались розы и в грязь упали.
- Скажи мне, святой Хуан,
о чем лепестки их тебе шептали?
В сердце твоем - туман!
СОЛНЦЕ СЕЛО
Солнце село. Как статуи,
задумчивы деревья.
Хлеб скошен.
Тока опустели.
Они печальны безмерно.
Облаял пес деревенский
все вечернее небо.
Оно - как пред поцелуем,
и яблоком в нем - Венера.
Москиты - росы пегасы -
летают. Стихли ветры.
Гигантская Пенелопа
ткет ясную ночь из света.
"Спите! Ведь волки близко", -
ягнятам овечка блеет.
"Подружки, неужто осень?" -
цветок поверить не смеет.
Вот-вот пастухи со стадами
придут из далеких ущелий,
и дети будут резвиться
у двери старой таверны,
и наизусть будут петься
заученные домами
любовные куплеты.
МАДРИГАЛ
Мой поцелуй был гранатом,
отверстым и темным,
твой рот был бумажной
розой.
А дальше - снежное поле.
Мои руки были железом
на двух наковальнях.
Тело твое - колокольным
закатом.
А дальше - снежное поле.
На черепе лунно,
дырявом и синем,
мои "люблю" превратились
в соленые сталактиты.
А дальше - снежное поле.
Заплесневели мечты
беспечного детства,
и просверлила луну
моя крученая боль.
А дальше - снежное поле.
Теперь, дрессировщик строгий,
я укрощать научился
и мечты свои и любовь
(этих лошадок слепых).
А дальше - снежное поле.
КОЛОКОЛ
Колокол чистозвонный
в ритме креста и распятья
одевает раннее утро
париком из туманов белых
и струями тихого плача.
А старый мой друг тополь,
перепутанный соловьями,
давно считает мгновенья,
чтоб в траву
опустить ветки
прежде еще, чем осень
его золотить станет.
Но глаз моих
две опоры
ему не дают гнуться.
Старый тополь, помедли!
Не чувствуешь, как древесина
любви моей расщепилась?
Прострись на зеленом луге,
когда душа моя треснет,
которую вихрь поцелуев
и слов
изнемочь заставил
и разодрал в клочья.
ЕСТЬ ДУШИ, ГДЕ СКРЫТЫ...
Есть души, где скрыты
увядшие зори,
и синие звезды,
и времени листья;
есть души, где прячутся
древние тени,
гул прошлых страданий
и сновидений.
Есть души другие:
в них призраки страсти
живут. И червивы
плоды. И в ненастье
там слышится эхо
сожженного крика,
который пролился,
как темные струи,
не помня о стонах
и поцелуях.
Души моей зрелость
давно уже знает,
что смутная тайна
мой дух разрушает.
И юности камни,
изъедены снами,
на дно размышления
падают сами.
"Далек ты от бога", -
твердит каждый камень.
СОКРОВЕННАЯ БАЛЛАДА
Где оно, сердце того
школьника, чьи глаза
первое слово
по букварю прочитали?
Черная, черная ночь,
не у тебя ли?
(Как холодна
вода у речного
дна.)
Губы подростка,
которые поцелуй,
свежий, как дождь,
познали,
черная, черная ночь,
не у тебя ли?
(Как холодна
вода у речного
дна.)
Первый мой стих.
Девочка, взгляд исподлобья,
косы на плечи спадали...
Черная ночь, это все
не у тебя ли?
(Как холодна
вода у речного
дна.)
Сердце мое, что дозрело
на древе познанья,
сердце, которое змеи
кусали,
черная, черная ночь,
не у тебя ли?
(Как ты нагрета,
вода фонтана в разгаре
лета.)
Замок любви бродячей,
немощный замок, в котором
заплесневелые тени дремали,
черная, черная ночь,
не у тебя ли?
(Как ты нагрета,
вода фонтана в разгаре
лета.)
О неизбывная боль!
Только пещерный мрак
в силах тебя превозмочь.
Разве не так,
черная, черная ночь?
(Как ты нагрета,
вода фонтана в разгаре
лета.)
О сердце во мраке пещерном!
Requiem aeternam!
СТАРЫЙ ЯЩЕР
На узенькой тропинке
маленький старый ящер
(родственник крокодила!)
сидел и думал.
В своем сюртуке зеленом,
похожий одновременно
на дьявола и на аббата,
подтянут, весьма корректен,
в воротничке крахмальном,
глядел он солидно и важно,
словно старый профессор.
Эти глаза артиста
с неудавшеюся карьерой,
как печально они провожали
умирающий вечер!
Вы только в сумерки, друг мой,
совершаете ваши прогулки?
Вы ходите разве без трости,
дон Ящер? Ведь вы стары,
и дети в деревне могут
напугать вас или обидеть.
Что ищете вы на тропинке,
близорукий философ?
Взгляните, разорвано небо
призрачными тенями
августовской вечерней прохлады!
Вы просите подаянья
у тускнеющего небосвода?
Осколок звезды иль каплю
лазури?
Вы, может, читали
стихи Ламартина, хотите
насладиться серебряной трелью
певчих птичек?
(Ты смотришь на пламя заката,
и глаза твои заблестели -
о грозный дракон лягушек! -
человеческими огоньками,
И плавают челны-мысли,
без руля и ветрил, качаясь
в подернутых тенью водах
твоих зрачков потемневших.)
Пришли вы, быть может, в надежде
красавицу ящерку встретить,
зеленую, словно колос
в мае,
гибкую, словно былинка
над тихой заводью сонной?
Она вас отвергла, я знаю,
и покинула ваше поле...
О, где ты счастливая младость,
любовь в камышах душистых?!
Но к черту! Не унывайте!
Вы мне симпатичны, право.
Девиз: "Я противопоставляю
себя змее", - недаром
начертан на вашем солидном
епископском подбородке.
Уже растворилось солнце
в тумане между холмами,
по дороге, пыль подымая,
двинулось стадо.
Пора на покой, дружище,
сойдите с тесной тропинки,
ступайте домой, и хватит
думать!
Успеете налюбоваться
на звезды и на небо,
когда не спеша вас будут
есть черви...
Вернитесь в свой дом скорее,
под поселком сверчков болтливых!
Спокойной вам ночи, друг мой,
дон Ящер!
Поле уже безлюдно,
холмы погрузились в сумрак,
и дорога пустынна;
лишь время от времени тихо
кукует кукушка где-то
в тополях темных.
БАЛЛАДА ТИХОГО СКВЕРА
В тишине закатной
напевают дети.
Ручей прохладный,
источник светлый!
Дети
Что хранишь ты в дивном
веселом сердце?
Я
Перезвон дальный,
утонувший в небе.
Дети
Вот ты и уходишь
из тихого сквера.
Ручей прохладный,
источник светлый!
Что несешь ты в пальцах
своих весенних?
Я
Кровь алой розы
и первоцветы.
Дети
Омой их водою
нашей старой песни.
Ручей прохладный,
источник светлый!
Что на губах чуешь
сочных и свежих?
Я
Привкус костей и череп
моей смерти.
Дети
Испей воды чистой
нашей старой песни.
Ручей прохладный,
источник светлый!
Куда ж ты уходишь
из тихого сквера?
Я
К неведомым магам,
к далеким принцессам.
Дети
У кого спросил ты
дорогу поэтов?
Я
У источников светлых
из старой песни.
Дети
Ну, а землю и море
ты оставишь навеки?
Я
Наполнилось огоньками
мое шелковое сердце,
колокольным забытым звоном,
пчелами и златоцветом;
путь мой лежит далеко,
уйду за горные цепи,
уйду за шири морские
поближе к звездам небесным,
буду просить я бога,
чтоб мне вернул во владенье
древнюю душу ребенка,
вскормленную легендой,
в шапке с веселым плюмажем,
с мечом деревянным детским.
Дети
Вот ты и ухолишь
из тихого сквера.
Ручей прохладный,
источник светлый!
Открытые очи
засохших деревьев
плачут мертвой листвою,
изранены ветром.
ПЕРЕПУТЬЕ
Как больно, что не найду
свой стих в неведомых далях
страсти, и, на беду,
мой мозг чернилами залит!
Как жалко, что не храню
рубашки счастливца: кожи
дубленой, что на броню,
отлитую солнцем, похожа.
(Перед моими глазами
буквы порхают роями.)
О, худшая из болей -
поэзии боль вековая,
болотная боль, и в ней
не льется вода живая!
