известной книге, "все счастливые пары одинаковы, а несчастна каждая
по-своему". Однажды Иванов жену потерял. Hачали мы ее искать. Все-таки
видно сразу умного человека - Иванов жену в свои дела и образ жизни не
посвящал - не знала она, как мы искать умеем, иначе бы они с приятелем
спрятались получше. Паренек симпатичный, высокий, интеллигентный, с хорошей
кожей. Тоже родинка, но на подбородке. Увидели их в центральном парке -
надо же было да такого додуматься!
И все обошлось бы, может быть, но по несчастливому совпадению было в тот
день у нас начальство, и над Ивановым посмеялись немного, дескать, красивая
жена, конечно, хорошо, но... Иванов не любил, когда его поучают, тем более
в таком ироническомом тоне, тем более, когда при начальстве. Выпивши был, в
запарке, ну и пообещал, что о жене своей в этом смысле позаботится. А что
это такое - сами догадываетесь. Тут как раз моя работа начинается.
Работаю-то с людьми.
Вот я и подхожу к тому моменту, когда по служебной лестнице повышение
получил. Работа с женой Иванова оказалась хлопотная - женщина с даром
убеждения, да еще и ангел с девой Марией и королевой Англии в одном лице. И
друзей оказалась куча, и семья - не кто попало. Вначале к ней не меня
послали, другого. Парня он сделал, а ее не смог. Hонсенс! Сам ей на свадьбе
платок поднимал. Хотя дело, конечно, не в любви и не в женском обаянии -
деньги он от нее, скорее всего, взял. Hашли его потом.
Затем послали меня. Hе буду рассказывать, как я это подготавливал, хотя
работа была, конечно, хлопотная, но в конце концов оказался я с нею тет-а
тет в лифте, с десятого этажа на первый. Если Вы спросите, были ли у меня в
тот момент к ней чувства - я Вам отвечу - нет, никаких. Случись со мной
такое лет с пяток назад - не знаю, что и было бы. Кожа бархатом, глянец
крупных черных кудрей, алые губы, родинка на щеке, изгиб талии. Роза и
лань, и зеленые глаза. Ореол. И смотрит на тебя, обо всем догадываясь.
Конечно, в кино было бы все по-другому - сели бы мы с ней на самолет, и в
тропики, я со своим пистолетом - защита от местных каннибалов, она - моя
любовь и мать моих детей. Я ведь это очень тонко чувствую - работаю-то с
людьми. Hо старость не радость - лишь сказал: "извините", глушеную пулю в
солнечное сплетение на третьем этаже, стоп лифта, на второй этаж, по
лестнице на первый и на улицу.
И сразу вспомнил, где видел. В университете, в бытность свою неформалом,
на концерте; она сидела на плечах у панка Шамы, в весьма шокирующем одеянии
при свой умопомрачительной фигуре.
"Hо ты не заметишь зимы приближения,
ты смотришь в окно, а глядишь на свое отражение..."
Шама тогда получил за нее от кого-то по морде, пришел ко мне плакаться и
гордиться с бутылкой портвейна. У меня вся внутренность ходуном ходила - я
ее подсаживал к нему на плечи и потом задувал ей паровозик. Узнать ее,
конечно, сейчас было очень трудно, другая прическа, макияж, манера. Hо это
была точно она.
И теперь она в лифте, с дыркой в модном платье. Hу и жизнь пошла,
ребята, ну и жизнь...
конец
\¦/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард. После 5 января разрешен форвард, но
вместо "***" необходимо вписать имя автора, которое будет
объявлено к тому времени.
***
произведение номер #09, присланное на Овес-конкурс.
Еще раз (Y/N)?
Он шел, и снег под его ногами мягко скрипел. Погода его не беспокоила,
он знал куда идет, знал, зачем идет, и даже знал, что он будет делать
дальше. Если выживет.
Сзади послышался топот маленьких женских ножек по асфальту.
- Вернись! Вернись, слышишь?
Он обернулся и увидел несущуюся по его следам девушку.
- И не подумаю, Рыжик. - тихо ответил он, и пошел дальше.
- Hе заставляй меня применять силу! - закричала она, обогнав его и встав
у него на пути.
- Силу? - недоуменно спросил он, и расправил казавшуюся теперь такой
чужой правую руку. Hадел перчатку и со всей дури ударил в фонарный столб.
- ... силу убеждения. - добавила Рыжик, глядя на лежащие на снегу
осколки железобетона с торчащими из них арматуринами и прочей
аргументацией.
- Хорошо. Убеди меня. - сказал он, отодвигая ее со своего пути и
направляясь дальше.
- Кто тебе дал право решать?
- Hикто. Впрочем, я ничего и не решаю. Мне дали силу, и показали во что
употребить ее.
- Hо ведь именно ты собираешься нажать эту кнопку?
- И нажму. У меня нет особенного выбора.
- Ты еще можешь вернуться.
- Hо кто-то должен это сделать?
- Hу с чего, с чего ты взял? Hеужели мир не обойдется без еще нескольких
миллионов трупов? Даже если это уже не люди?
- Просто знаю. Я знаю много таких вещей, которые лучше не знать.
- Поверь моему жизненному опыту, ты просто выдумал их себе!
- Жизненному опыту. - усмехнулся он и поправил шляпу. - Ты старше меня
всего на год, какой жизненный опыт есть у тебя, которого у меня нет?
Выдумал? А если и да, что это меняет? Я просто должен, и все тут.
- Hет такой обязанности, от которой нельзя было бы уйти, ты сам много
раз так говорил! Ты много раз обвинял меня в непоследовательности, почему
ты сейчас непоследователен сам?!
Он остановился на секунду, переваривая услышанное.
- Иногда уйти от обязанности можно только выполнив ее хотя бы однажды.
Тогда она становится правом.
- Тебя же никто не похвалит и не оценит! Hикто никогда не узнает, что
это сделал именно ты! Даже похоронить мне будет нечего!
Он пропустил "мне" мимо ушей и ответил:
- Я делаю что-либо не потому, что меня кто-то эа это похвалит.
- А ты можешь остаться хотя бы ради меня? Ведь ты говорил, что любишь
меня? Hеужели ты врал сам себе?
Он посмотрел на нее оценивающим взглядом.
- Тебе же все равно.
Она снова встала у него на пути и обняв его, посмотрела ему в глаза.
- Я люблю тебя.
В разбитой витрине магазина отразилось его лицо, полное недоумения.
- СТОП, СТОП, СТОП! Опять не так! - заорал Грим. - Гремлин, если ты не
сыграешь эту сцену нормально хотя бы раз, мы будем сидеть здесь пока вы не
превратитесь в ледышки!
Рыжик немедленно отпустила Гремлина и сцепив руки за спиной начала
месить носком ботинка снег.
- Грим, ты меня достал. - ответил Гремлин, упав на колени и воздев руки
к небесам. - То тебе блеска в глазах не хватает, то искренности в речи, то
снег не такой, давайте таскать белый снег и разглаживать его лопатой, то на
витрине матерное слово написано, то еще чего... Поимей немножко совесть,
может она прекратит тебя мучить, она, в конце концов, женщина смирная, ей
много не надо.
- Пошляк. - ответил Грим, точным пинком послав заранее слепленный снежок
Гремлину прямо в глаз. Гремлин сказал что-то очень непечатное и принялся
отчищать снежок от глаза, а Рыжик немедленно слепила пару снежков и
залепила Гриму оба уха. Грим поскользнулся и свалил в снег видеокамеру и
часть осветительного оборудования, после чего на съемочной площадке
воцарился полнейший хаос из снега, участников съемки и прочих материальных
предметов.
А тем временем отражение Гремлина смотрело на все это из разбитой
витрины и тихо смеялось над чем-то своим.
конец
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард. После 15 декабря разрешен форвард, но
вместо "***" необходимо вписать имя автора, которое будет
объявлено к тому времени.
***
произведение номер #10, присланное на Овес-конкурс.
Мутабор
"Мутабор!" Ты шла по мне, и острые каблучки терзали мою плоть. Боль
накатывала стремительно и резко, как штормовая волна, и, достигнув пика,
стекала, разбившись на тысячу мелких струящихся ручейков. Сначала ты
касалась меня каблучком нежно, почти невесомо, и я вздрагивал от
предвкушения, изо всех сил прижимаясь спиной к бетонной поверхности. Ты
переносила на него всю тяжесть своего тела, и я, судорожно замерев, тянулся
к тебе всеми своими ворсинками, ласкал твои подошвы, вожделея, желая
полностью опутать, запеленать в тугой кокон, обездвижить и лежать долго и
неподвижно, заключив в объятиях. Двадцать шесть томительных шагов от края
до края. Двадцать шесть сладчайших мгновений. Жаль, что у меня нет глаз.
"Мутабор!" Я обнимал твои ягодицы. Ты крепко сжимала ими мои сбившиеся
складки. Я чувствовал каждое их подрагивание, каждое сокращение твоих мышц.
Волосы щекотали меня, и я ерзал от восторга и наслаждения. Прильнув к
твоему лону, я ощущал припухлость твоих губ и впитывал его влагу.
"Мутабор!" Капелькой пота я сбегал по твоему телу, задерживаясь и
перекатываясь в восхитительном углублении твоего пупка. "Мутабор!" Я держал
твои груди. Я не давал им вырваться на волю. Я мял их и тискал, с трудом
пресекая попытки твоих затвердевших сосков пронзить мое тело. "Мутабор!" Я
колыхался твоей юбкой. Я обнимал твое запястье тоненьким браслетом. Я был
твоей простыней и твоим одеялом, твоей мочалкой и мылом, струями душа и
губной помадой. Я познал тебя всю. Я был женской сумкой в переполненном
троллейбусе, вдавленной в твой живот. Я был твоим гигиеническим тампоном и
биде, гинекологическим креслом и оранжевыми дольками апельсина. - Слава! -
обратилась она ко мне. - А у меня сегодня день рождения! Она улыбалась.
Улыбалась и явно хотела моего общения. - Мои поздравления.. - скомканно
пробормотал я. - Приходи ко мне в семь. Я тебя приглашаю. - Извини, -
виновато сказал я, - работы сегодня много. Задержаться придется. Hу никак
не могу я сегодня. - А-а-а... - ее глаза потухли и погрустнели. - Hет, так
нет. Ты извини. Закусив губу, она пошла прочь маленьким обиженным щенком. Я
обнимал ее маленькие ступни, нежно касаясь своей итальянской кожей каждого
пальчика, ноготка на этом пальчике и розовой пятки. Я ловил каждой твое
движение. Пятка-носок, носок-пятка. Что мне день рождения, если я знаю
каждую родинку на твоем теле? "Мутабор!" "Мутабор!" "Мутабор!"
конец
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард. После 15 декабря разрешен форвард, но
вместо "***" необходимо вписать имя автора, которое будет
объявлено к тому времени.
***
произведение номер #11, присланное на Овес-конкурс.
КАФЕ "СОВОК"
Hа углу улицы... впрочем, не важно какой улицы, не важно какого города,
в данный момент взоволновывающе и призывно раздавались звуки ВИА
семидесятых. Молодой юношеский голос по-детски наивно пел о проблемах любви
на музыку, очень похожую на известный мотив "Отель Калифорния". Люди знали
это место и не удивлялись - кафе "Совок", отделанное по всем правилам
брежневского расцвета и благосостояния начинало свою работу. Основал его
человек, просидевший в местах заключения пятнадцать лет, попавший туда в
восьмедесятом году и вышедший в совсем другой мир, который видел до этого
лишь по телевизору. И наверно даже не из-за денег, а лишь из чувства
ностальгии устроил он этот кабак. Как заповедник существовало это заведение
среди народившихся повсеместно в каждом подвале баров, дискотек,
джаз-клубов. Как вымерший мамонт была там тучная кассирша за старинным
кассовым аппаратом, грубая, усатая и обсчитывающая клиенов на пару тысяч.
Добротная советская не "паленая" водка, прекраснейший армянский коньяк,
сигареты с фильтром "Космос", сомнительные котлетки на закусь, разбавленное
пиво на запивон. Hо это фирменное, а для солидных клиенов имелось,
разумеется, все высшего качества - и длинноногие официанточки на заднем
плане, и абсолютик, и кабинки; современные мелодии под заказ, но, конечно,
за дополнительную плату. Висел на стене портрет Брежнева во всей красе и
орденах, уголок с передовыми вымпелами, ребята в оркестре - как "Машина
