- Я лишь человек, Лев Иванович, значит, существо настроенческое, -
ответил Кружнев. - Вы меня недавно напугали, я и сник, страх прошел - я
возник, словно феникс.
- Признаться решили? Одобряю. И нам легче, и вам легче, и суду проще.
- Я бы с радостью, да признаваться не в чем! - Кружнев смеялся.
Гуров видел, что смеется он ненатужно, естественно. Весело человеку, он
и смеется. С чего он так развеселился, что могло за час измениться?
Гуров сел к столу, позвонил в отдел милиции. Согласно договоренности,
Таня ждала его звонка.
- Старший лейтенант Бондарчук, - ответила Таня.
- Очень приятно. Гуров. Я читал ваш рапорт, толково работаете, молодец.
Иванову нужно доставить к следователю и официально допросить.
- Хорошо, Лев Иванович.
- Следователь сейчас занят. Вы пока девушку найдите, пригласите к себе,
- Гуров взглянул на часы, - к девятнадцати.
- Хорошо, Лев Иванович, вы приедете?
- Спасибо, до свидания. - Гуров положил трубку.
- Голова не болит? - спросил Кружнев, достал из шкафа костюм, начал
переодеваться.
Гуров подошел к окну и увидел, что от гостиницы уходит Лебедев. Он шел
неторопливо, степенно не оглядываясь.
- Недолго музыка играла, - сказал Гуров.
- Проголодался, иду кушать. - Кружнев поправил галстук, взял со стола
ключ с щербатой деревянной "грушей", открыл дверь. - Что, Лев Иванович,
может, выпьем по стаканчику красненького?
Находившийся в коридоре сержант взглянул вопросительно.
- Пойдемте со мной, - сказал ему Гуров.
- Вы его отпустили?
- Отвечу тебе избитым афоризмом. - Гуров вздохнул. - Либо закон есть,
либо его нет. Третьего не дано. Ты когда в последний раз ел?
- Недавно. Товарищ майор подменил меня, я пообедал в буфете.
- Хорошо. Ты здесь больше не нужен, иди в отдел.
У гостиницы было многолюдно.
- Лев Иванович!
Гуров увидел Таню и Катю Иванову.
- Товарищ подполковник, Иванова отказывается явиться к следователю, -
сказала Таня.
- Являются черти во сне! - Иванова смотрела вызывающе. - Приглашают чай
пить, лучше на рюмку водки. В милицию вызывают в установленном законом
порядке.
"Правильно выражаешься, - подумал Гуров. - Кто тебя этим выражениям
научил?"
Но так как вслух Гуров этого не сказал, Иванова еще больше осмелела.
- Поняла, подруга?
- Екатерина, мы же с тобой обо всем договорились...
- Я лично передоговорилась! - Иванова явно нервничала, но Гуров молчал,
и горничная продолжала: - Татьяна, я обыкновенная баба. Одинокая и с дитем,
потому злая. Не желает Ленька жениться, я со зла его оговорила. Теперь мне
совестно стало. С тобой один разговор, бабьи сплетни, следователю под
протокол я врать не стану. Так что и не вызывайте, не трожьте меня. Ночью,
когда машину угнали, Леонид у меня был, мы с ним любовью занимались. Он до
утра никуда не выходил. Вот и весь сказ!
- Не понимаю, - сказала Таня, глядя вслед удаляющейся подруге. - Здесь
что-то не так.
- Здесь все как надо, Таня, - ответил Гуров. - Они нас оперативнее, и
методы их порой действеннее.
- Не понимаю, - растерялась Таня.
- Случается, извини. - Гуров поклонился и пошел назад в гостиницу.
У следователя прокуратуры работы было немного, осмотр места
происшествия, несколько коротких формальных допросов. Эксперт установил, что
в изъятом у Артеменко шкалике с коньяком находился яд, но данный факт уже
значения не имел. Предположение, что Артеменко отравился сам, отпадало. У
него был разорван ворот рубашки, имелся свежий кровоподтек на голени правой
ноги и вырван клок волос. Можно было почти с полной уверенностью сказать,
что преступник напал сзади, одной рукой схватил Артеменко за волосы, ногой
подсек его и второй рукой вложил в рот капсулу с ядом. Возможно,
последовательность действий была несколько иная, но факт насильственной
смерти сомнения не вызывал.
Лебедев и Кружнев в тот момент находились под охраной, Зинич, что не
вызывало никаких сомнений, был в санатории. Следователь, закончив оформление
документов, все пытался поговорить с Гуровым, который вел себя странно,
непрестанно зевал, со всем, что ему говорили, соглашался, смотрел все время
куда-то в сторону, в общем, недвусмысленно давал понять, что все ему изрядно
надоели и он просит оставить его в покое.
- Ты уезжаешь? - спросил следователь, в третий раз зайдя в номер к
Гурову.
- В данный момент я лежу, извини, - Гуров вытянулся на кровати, заложил
руки за голову. - Очень люблю бездельничать. Многие люди, оказавшись одни,
скучают, ищут компании, придумывают развлечения, мне же интересно со Львом
Ивановичем Гуровым. Он мне чего-то говорит, я ему возражаю, мы долго спорим,
пока не заснем.
- Я не уйду. - Следователь положил свой портфель на стол, развалился в
кресле, вытянув ноги, и вздохнул - Понимаешь, дорогой.
- Стоп! - резко перебил Гуров - В виде личного одолжения не называй
меня "дорогой". Мой начальник любит употреблять слово "коллега".
- Хорошо, коллега, не знаю, как начать.
- Не начинай, - снова перебил Гуров. - Если можешь молчать, всегда надо
молчать.
- И молчать не могу. Я не хочу, чтобы ты плохо о нас думал. Я никого не
оправдываю, я просто хочу, чтобы ты понял.
- Я понимаю, жизнь сложна, и его кто-то на чем-то взял за горло. -
Гуров не назвал имени, не смог произнести. - Предатели во все времена
пытались оправдаться, но оставались предателями.
- Выслушай меня.
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты понял и стал добрым.
- Я добрый.
- Нет, коллега. Ты не добрый. И я тебе это говорю безотносительно к
происшедшему.
- Что понимать? Я все знаю. Кроме меня, только один человек держал в
руках все нити дела, и он их все перерубил. Меня не интересует, как
заставили Отари Антадзе стать предателем. Он предал тебя, меня, людей, дело,
которому служил. Во все времена любовь оправдывала все, но Андрей Бульба -
предатель, и никакая страсть к паненке его не оправдала. Его осудил великий
писатель и убил руками отца. И если бы я мог доказать вину Антадзе, то
привел бы мерзавца в наручниках к тебе в кабинет.
Гуров сел и посмотрел на следователя с неприязнью.
- И если бы ты, человек, все пытающийся понять, начал в следствии
крутить и путать, я бы обратился в Прокуратуру СССР и посадил бы в тюрьму и
тебя. Да, я недобрый.
- Плохо. Причем плохо в первую очередь для тебя. - Следователь
посмотрел на часы. - Ты можешь несколько минут меня не перебивать?
- Мне нужен билет на первый утренний рейс, - Гуров снова лег.
- Ты, наверное, любишь футбол, - начал следователь, - и не удивляешься,
что люди гоняют мяч ногами, хотя схватить его руками удобнее. Ты понимаешь,
люди договорились, и руками мяч не трогают. Тебя это не удивляет и не
раздражает, ты даже с интересом смотришь, как у них порой ловко получается.
Человек может привыкнуть к самому несуразному, даже преступному, если он
знает, что таковы правила, люди так договорились. Здесь десятилетиями играли
по определенным правилам. Человек ценился по занимаемой должности и
насколько точно он соблюдал установленные правила. Я соблюдал, - следователь
кивнул. - И ты соблюдал, но об этом позже у нас нет понятия "взятка", есть
слово "отблагодарить". Каждый хочет жить хорошо, живи и дай жить другому. В
общем, как мы здесь жили, ты знаешь. Люди привыкли, всосали с молоком
матери, что проситель не приходит с пустыми руками. Миллионы, миллиарды
рублей к нам привозят со всех концов страны, деньги оседают и
обесцениваются. Короче, Отари Антадзе был честным человеком, жил честно,
выполнял свой долг, такие тоже были нужны, он не нарушал установленные
правила. Но иногда, редко, ему говорили не надо, и он отступал, понимая:
если его заменят, что сделать очень просто, людям станет хуже. Однажды
весной объявили, что старые правила отменили и надо жить по новым. Отари все
происходящее касалось мало, уголовники никому не нужны, они мешают жить и
старым, и новым. Еще короче, человек, который сейчас сидит и ждет суда,
борется за жизнь.
Он признает лишь то, что абсолютно доказано, но держит в своих руках
десятки, не знаю, может, сотни судеб. Ему наплевать на этих людей, он
молчит, пытаясь сохранить собственную жизнь. Как только Рубикон будет
перейден и высшая мера наказания станет неотвратимой, человек потопит всех.
И поверь мне, следователю прокуратуры, потонут виновные, почти невиновные и
многие невинные тоже потонут. Слишком велика засасывающая воронка, уже не
имеет значения, кто в центре, а кто с самого края. Окажись Артеменко в руках
прокуратуры, участь главного преступника была бы решена. Люди, оставшиеся на
свободе, не могли допустить этого. И ты прав, Отари Антадзе взяли за горло.
Если бы это касалось лично его, Отари бы умер, но не стал предателем.
Уверен. Посмотри мне в глаза. Я уверен Отец Антадзе и дед Антадзе поступали,
как все, жили по старым правилам. Уверен, старики и не догадываются, что
поступали плохо и преступно, и сегодня погубили сына и внука. Неужели жизнь
преступника Артеменко могла остановить Отари? Я не оправдываю его, пытаюсь
понять, хочу, чтобы и ты понял. Ты мне скажи, в принципе это не имеет
значения, но я хочу знать. Отари убил собственноручно?
- Нет, он выпустил Кружнева. У Антадзе не было яда, Антадзе не схватил
бы за волосы, ударил бы кулаком по шее и вложил капсулу в открытый рот. Он
убил не собственноручно, тебе легче?
- Что с людьми делает ложь? Ты, коллега, понимаешь, любого человека,
тебя, меня можно превратить в нечеловека. Только не говори мне, что ты
никогда ни при каких обстоятельствах... Ты человек с богатейшей фантазией,
лучше меня можешь придумать обстоятельства, при которых Лев Иванович Гуров
возьмет в руки молоток и размозжит затылок ближнему своему.
Гуров почти не слушал следователя, думал, реконструировал события,
которые произошли в последние часы.
"В отдел милиции поступила телефонограмма об этапировании Артеменко в
прокуратуру. И об этом сразу узнали люди, которые играли по старым правилам.
Наверняка ход с дедом и отцом Антадзе был приготовлен заранее, наверное,
завели папочку, подшили соответствующие документы, и когда Отари расписался
в получении телефонограммы, его поставили перед выбором: либо Артеменко
перестанет существовать, либо отец и дед пойдут в тюрьму. Точно в
одиннадцать утра Антадзе пропал, я не мог его найти, а когда он появился,
это был другой человек. Он принял решение и начал готовиться. Он не изьял
капсулу у Кружнева, решив его использовать. Он не хотел допрашивать
горничную Иванову, ведь Кружневу надо было обещать свободу. Но Антадзе, -
Гуров даже про себя не называл его ни по имени, ни по званию, - боялся меня
насторожить. Я мешал, он меня возненавидел. Дальше все было сравнительно
просто. Он переговорил с Лебедевым. Инструктировать Кружнева пришлось
дольше, но и тот, в конце концов, сообразил. Горничную Иванову
инструктировал не Антадзе, кто-то другой. Она - слабое звено, женщину можно
было бы заставить рассказать правду, но на Антадзе она не выведет, ее
показания ничего существенного не дадут. Кружнев и Лебедев замазаны в деле
по самые уши, но сейчас, почувствовав силу, они не скажут ничего. Тот
редчайший случай, все известно и ничего не доказуемо".
- Думаешь, загородные особняки, закрытые зоны личных владений появились
в нашем районе в один день?
- Меня это не интересует!
- Почему? Ты же психолог, как же это может тебя не интересовать? Бытие
определяет сознание. Если можно одному, то можно и другому. И ложь, ложь,
