долго успокаивать ее.
При последующем дворцовом перевороте Мастозимаза погибла, а я спасся
бегством через окно. От нашего брака остался только бело-фиолетовый цвет
государственных знамен. Убежав, я разыскал в лесу поляну с ускорителем и
хотел выключить его, но потом мне пришло в голову, что лучше будет
подождать, пока микроцефалы создадут у себя более демократическую
цивилизацию.
Некоторое время я прожил в лесу, питаясь лить кореньями и только
ночью приближаясь к стойбищу, которое быстро превращалось в обнесенный
частоколом город.
Сельские микроцефалы занимались земледелием, городские нападали на
них, насиловали их жен, а их самих убивали и грабили. Из всего этого
быстро родилась торговля. В то же время окрепли религиозные верования,
ритуал которых усложнялся с каждым днем. К моей великой досаде,
микроцефалы утащили ракету с поляны в город и поставили посреди главной
площади как божество, окружив стенами и стражей. Несколько раз земледельцы
объединялись, нападали на Лиловец (так назывался город) и общими усилиями
разрушали его до основания, но каждый раз он очень быстро отстраивался.
Этим войнам положил конец царь Сарцепанос: он сжег деревни,
выкорчевал под корень леса и уничтожил земледельцев, живших под городом.
Так как жить мне больше было негде, я пришел в Лиловец. Благодаря моим
знакомствам (дворцовая прислуга помнила меня со времен Мастозимазы) я
получил должность тронного массажиста. Сарцепанос полюбил меня и решил
дать мне чин помощника государственного палача, в ранге старшего мучителя.
В отчаянии кинулся я на поляну, где работал ускоритель, и поставил его на
максимальное действие. В ту же ночь Сарцепанос умер от обжорства, и на
трон вступил военачальник Тримон Синеватый. Он ввел табель о рангах,
подати и принудительный рекрутский набор. От военной службы меня спас цвет
кожи: будучи признан альбиносом, я не имел права приближаться к царскому
жилищу. Я жил среди невольников, и они называли меня Ийоном Бледным.
Я начал проповедовать всеобщее равенство и разъяснять свою роль в
общественном развитии микроцефалов. Вскоре вокруг меня сгруппировалось
множество сторонников этого учения, которых назвали Машинистами, начались
волнения и бунты, кроваво подавленные гвардией Тримона Синеватого.
Машинизм был запрещен под страхом защекотания насмерть.
Несколько раз мне приходилось убегать из города и прятаться в
городских рыбных садках, а мои приверженцы подвергались жестоким
преследованиям. Потом на мои публичные лекции стало собираться все больше
и больше высокопоставленных лиц - конечно, инкогнито. Когда Тримон
трагически скончался, по рассеянности перестав дышать, царем стал Карбагаз
Рассудительный. Это был сторонник моего учения, возведший его в ранг
государственной религии. Я получил титул Хранителя Машины и великолепное
жилище по соседству с дворцом. У меня было множество дел, и я сам не
заметил, как подчиненные мне жрецы начали проповедовать о моем небесном
происхождении. Напрасно старался я этому помешать. В то же время возникла
секта Антимашинистов, утверждавших, что микроцефалы развиваются
естественным путем и что я - всего лишь бывший невольник, который,
выбелившись мелом, пытается морочить народ.
Вождей секты схватили, и царь пожелал, чтобы я в качестве Хранителя
Машины осудил их на смерть. Не видя иных возможностей, я убежал через окно
дворца и некоторое время скрывался в рыбных садках. Однажды до меня дошла
весть, что жрецы проповедуют о вознесении на небо Ийона Бледного, который,
выполнив свою планетную миссию, вернулся к своим божественным родителям. Я
пошел в Лиловец, чтобы это опровергнуть, но толпа, преклонявшая колени
перед моими изображениями, при первых же словах хотела забросать меня
камнями. Жреческая стража спасла меня, но лишь затем, чтобы бросить в
темницу как самозванца и святотатца. В течение трех дней меня скребли и
терли, чтобы удалить предполагаемые белила, с помощью которых, как гласило
обвинение, я притворялся вознесшимся на небеса Бледным. Так как я не
голубел, решено было подвергнуть меня пытке. От этой неприятности мне
удалось спастись благодаря одному стражнику, доставшему мне немного
голубой краски. Я живо кинулся в лес, где находился ускоритель, и,
порядком повозившись, поставил его на еще большее ускорение в надежде
приблизить таким образом наступление порядочной цивилизации, а затем две
недели скрывался в рыбных садках.
Я вернулся в столицу, когда были провозглашены республика, инфляция,
амнистия и равенство сословий. На заставах уже требовали документы, а у
меня никаких не было, так что меня арестовали за бродяжничество. Выйдя на
свободу, я за неимением средств к жизни стал курьером в Министерстве
просвещения. Министерские кабинеты сменялись иногда дважды в сутки, а так
как каждое новое правительство начинало свою деятельность с отмены прежних
декретов и издания новых, мне все время приходилось бегать с циркулярами.
В конце концов у меня распухли ноги, и я подал в отставку, впрочем не при
нятую, так как в стране было военное положение. Пережив республику, две
директории, реставрацию просвещенной монархии, авторитарное правление
генерала Розгроза и его гильотинирование, я потерял терпение при виде
медленного развития цивилизации и еще раз принялся регулировать аппарат; в
результате в нем сломался какой-то винтик. Я не обратил на это особого
внимания, но дня через два заметил, что творится что-то необычайное.
Солнце вставало на западе, на кладбище слышались какие-то шумы,
встречались воскресшие покойники, состояние которых улучшалось с каждой
минутой, взрослые люди уменьшались на глазах, а детишки куда-то исчезали.
Вернулись правление генерала Розгроза, просвещенная монархия,
директория и, наконец, республика. Увидев собственными глазами идущее
задним ходом погребальное шествие царя Карбагаза, который через три дня
встал с катафалка и был разбальзамирован, я понял, что, вероятно, испортил
аппарат и время пошло вспять. Хуже всего было то, что я замечал признаки
помолодения на собственной особе. Я решил подождать воскресения
Карбагаза I; тогда я снова стану Великим Машинистом и, пользуясь тогдашним
своим влиянием, без труда смогу попасть внутрь обожествляемой ракеты.
Однако хуже всего был ужасающий темп изменений; я не был уверен, что
дождусь нужной минуты. Каждый день я становился под деревом во дворе и
отмечал черточками свой рост: я уменьшался с огромной скоростью.
Сделавшись Хранителем Машины при Карбагазе, я выглядел не старше
девятилетнего, а еще нужно было собрать запасы пищи на дорогу. Я сносил их
в ракету по ночам, и это стоило мне немалых трудов, так как я становился
все слабее. К величайшему моему изумлению, я заметил, что в свободные от
дворцовых занятий минуты меня охватывает желание поиграть в пятнашки.
Когда ракета была уже готова к отлету, я на рассвете скрылся в ней и
хотел взяться за стартовый рычаг, но оказалось, что он слишком высоко.
Чтобы его передвинуть, пришлось взобраться на стул. Я хотел выругаться и,
к своему ужасу, убедился, что могу только пищать, как младенец. В момент
старта я еще ходил, но, видимо, приданный мне импульс действовал еще
некоторое время, так как уже вдалеке от планеты, когда ее диск превратился
в светлое пятнышко, мне с трудом удалось подползти к бутылке с молоком,
заранее припасенной мною. Таким способом мне пришлось питаться целых шесть
месяцев.
Полет на Амауропию занимает, как я уже сказал, около тридцати лет,
так что, вернувшись на Землю, я не вызвал своим видом тревоги у моих
друзей. Жаль только, что я не умею фантазировать, иначе мне не пришлось бы
избегать встреч с Тарантогой, и я сумел бы, не обижая его, выдумать какую-
нибудь сказку, чтобы польстить его изобретательским талантам.
