Станислав Лем. Звездные дневники Ийона Тихого. Путешествие двенадцатое
Станислав Лем. Звездные дневники Ийона Тихого.
Путешествие двенадцатое.
Stanislaw Lem. Dzienniki gwiazdowe.
Podroz dwunasta (1957)
___________________________________________
File from Sergey Grachyov
http://www.private.peterlink.ru/grachyov
ПУТЕШЕСТВИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Вероятно, ни в каком путешествии я не подвергался таким поразительным
опасностям, как в полете на Амауропию, планету в созвездии Циклопа.
Приключениями, пережитыми на ней, я обязан профессору Тарантоге. Этот
ученый-астрозоолог не только прославился как исследователь, но, как
известно, он в свободное время занимается также изобретательством. Между
прочим, он изобрел жидкость для выведения неприятных воспоминаний,
банкноты с горизонтальной восьмеркой, означающие бесконечно большую сумму
денег, три способа окрашивать туман в приятные для глаза цвета, а также
специальный порошок для прессовки облаков в соответствующие формы,
благодаря чему они становятся плотными и долговечными.
Кроме того, он создал аппаратуру для использования бесполезно
растрачиваемой (обычно) энергии детей, которые, как известно, ни минуты не
могут обойтись без движения. Эта аппаратура представляет собой систему
торчащих в разных местах жилища рукояток, блоков и рычагов; играя, дети
толкают их, тянут, передвигают и таким образом, сами того не зная,
накачивают воду, стирают белье, чистят картофель, вырабатывают
электричество и т. д. Заботясь о младшем поколении, остающемся иногда в
жилище без присмотра, профессор изобрел незагорающиеся спички, выпускаемые
сейчас на Земле в массовом порядке.
Однажды профессор показал мне свое последнее изобретение. В первый
момент мне показалось, что я вижу перед собой обыкновенную железную
печурку. Тарантога признался, что именно этот предмет он и положил в
основу своего изобретения.
- Это, дорогой Ийон, извечная мечта человечества, получившая реальное
воплощение, - пояснил он, - а именно - это удлинитель, или, если захочешь,
замедлитель времени. Он позволяет продлить жизнь на сколько угодно. Одна
минута внутри него длится около двух месяцев, если я не ошибаюсь в
расчетах. Хочешь испробовать?..
Интересуясь, как всегда, новинками техники, я кивнул и с охотой
втиснулся в аппарат. Едва я там уселся, профессор захлопнул дверку. У меня
зачесалось в носу - сотрясение, с каким печурка закрылась, подняло в
воздух невычищенные остатки сажи, так что, втянув их с воздухом, я чихнул.
В этот момент профессор включил ток. Вследствие замедления времени мой чих
продолжался пять суток, и, открыв дверку, Тарантога нашел меня почти без
чувств от изнеможения. Он удивился и встревожился, но, узнав, в чем дело,
добродушно усмехнулся и сказал:
- А в действительности по моим часам прошло только четыре секунды.
Ну, что ты скажешь, Ийон, о моем изобретении?
- Сказать по правде, мне кажется, оно еще не усовершенствовано, хотя
и заслуживает внимания, - ответил я, как только удалось отдышаться.
Достойный профессор несколько опечалился, но потом великодушно
подарил аппарат мне, объяснив, что он может служить одинаково и для
замедления и для ускорения хода времени. Чувствуя себя несколько усталым,
я до времени отказался испытывать второе свойство удивительной машины,
сердечно поблагодарил профессора и отвез ее к себе. По правде говоря, я не
очень ясно представлял себе, что с нею делать, а потому убрал ее на чердак
своего ракетного ангара, где она пролежала с полгода.
Работая над восьмым томом своей знаменитой "Астрозоологии", профессор
детально ознакомился с материалами, касающимися существ, живущих на
Амауропии. Ему пришло в голову, что они являются великолепными объектами
для испытания замедлителя (а также ускорителя) времени.
Я ознакомился с этим проектом и так им увлекся, что в три недели
собрал запас горючего и провианта, а затем, захватив с собою карты этого
малознакомого мне района Галактики и аппарат, вылетел, не медля ни минуты.
Это было тем разумнее, что перелет на Амауропию продолжается около
тридцати лет. О том, что я делал все это время, напишу где-нибудь в другом
месте. Упомяну только об одном из самых крупных событий; это была встреча
а области ядра Галактики (кстати сказать, вряд ли можно найти другое такое
запыленное место!) с племенем межзвездных бродяг, называемых выгонтами.
У этих несчастных вообще нет родины. Зато фантазия у них, мягко
выражаясь, богатая, так как почти каждый из них рассказывал мне историю
племени по-своему. Позже я слышал, что они просто растранжирили свою
планету, по великой алчности своей хищнически разрабатывая ее недра и
экспортируя различные минералы. В конце концов они так изрыли и перекопали
всю внутренность планеты, что вовсе разрушили ее; осталась только большая
яма, рассыпавшаяся у них под ногами. Некоторые, правда, утверждают, что
выгонты, отправившись однажды на пирушку, попросту заблудились и не смогли
вернуться домой. Неизвестно, как там было на самом деле; во всяком случае,
никто этим космическим бродягам не рад; если, блуждая в космосе, они
натыкаются на какую-нибудь планету, вскоре непременно оказывается, что там
чего-нибудь не хватает: либо исчезла часть воздуха, либо вдруг высохла
река, либо недосчитаешься острова.
Однажды на Арденурии они, говорят, слизнули целый материк - хорошо,
что непригодный, обледеневший. Они охотно нанимаются для чистки и
регулировки лун, но мало кто доверяет им столь ответственные работы. Их
детвора закидывает кометы камнями, катается на старых метеоритах - словом,
хлопот с ними полон рот. Я увидел, что мириться с такими условиями
существования нельзя; прервав ненадолго путешествие, я взялся помочь им, и
так успешно, что мне удалось достать по случаю совершенно пригодную для
употребления луну. Ее подремонтировали и благодаря моим связям произвели в
ранг планеты.
Правда, на ней не было воздуха, но я объявил складчину; окрестные
жители сложились - и нужно было видеть, с какой радостью вступили
почтенные выгонты на свою собственную планету! Благодарностям их не было
конца. Сердечно попрощавшись с ними, я пустился в дальнейший путь. До
Амауропии оставалось не более шести квинтильонов километров; пролетев этот
последний отрезок пути и найдя нужную планету (а там их что маковых
зерен), я начал опускаться на ее поверхность.
Несколько погодя я включил тормоза и с изумлением увидел, что они не
действуют и я падаю на планету камнем. Выглянув из шлюза, я заметил, что
тормозов вообще нет. С возмущением вспомнил я о неблагодарных выгонтах, но
размышлять о них было некогда, так как я уже мчался в атмосфере и ракета
начала раскаляться до рубинового блеска, еще минута - и я сгорел бы
заживо.
К счастью, в последний момент я вспомнил о замедлителе времени:
включив его, я замедлил время настолько, что мое падение на планету
продолжалось три недели. Разделавшись таким образом с затруднением, я
осмотрел окрестности.
Ракета опустилась на обширной поляне, со всех сторон окруженной
бледно-голубым лесом. Над деревьями, чьи стволы напоминали каракатиц,
очень быстро кружились какие-то смарагдового цвета существа. Завидя меня,
в лиловые кусты кинулась толпа существ, поразительно похожих на людей, с
тою только разницей, что кожа у них была ярко-синяя и блестящая. Я уже
знал о них кое-что от Тарантоги, а достав карманный справочник космонавта,
почерпнул оттуда пригоршню добавочных сведений. Планету населяла порода
человекообразных существ, называемых микроцефалами и находящихся на крайне
низкой ступени развития.
Попытки связаться с ними не дали результатов. Было совершенно
очевидно, что справочник не ошибается. Микроцефалы ходили на четвереньках;
иногда, садясь на корточки, искали друг у друга вшей, а когда я
приближался к ним, только таращили на меня изумрудные глаза, галдя без
малейшего складу и ладу. Несмотря на отсутствие разума, нрава они были
спокойного и добродушного.
Два дня я изучал голубой лес и окружающие его просторные степи и,
вернувшись в ракету, захотел отдохнуть. Уже в постели я вспомнил об
ускорителе и решил пустить его в ход на несколько часов, а завтра
посмотреть, какие это даст результаты. Поэтому я не без труда вытащил его
из ракеты, поставил под деревом, включил на ускорение времени и,
вернувшись в постель, уснул сном праведным.
Разбудили меня сильные толчки и тряска. Открыв глаза, я увидел
наклонившихся надо мной микроцефалов; они теперь стояли на двух ногах,
крикливо переговаривались между собою, с огромным интересом изучали мои
руки, а когда я попробовал сопротивляться, чуть не вырвали мне их из
предплечий. Самый здоровенный, фиолетовый великан, силком открыл мне рот и
пальцем пересчитал зубы.
Я тщетно вырывался из их рук. Меня вынесли на поляну и привязали к
хвосту ракеты. Отсюда было видно, как микроцефалы вытаскивали из ракеты
все что могли; крупные предметы, не проходившие в отверстие шлюза, они
предварительно разбивали камнями на кусочки. Вдруг на ракету и на
суетившихся вокруг нее микроцефалов обрушился град каменьев; один угодил
мне в голову. Я был связан и не мог посмотреть, откуда летят камни; слышал
только шум сражения. Микроцефалы, связавшие меня, кинулись бежать.
Подбежали другие, освободили меня от веревок и с выражением великого
почтения унесли на плечах в глубь леса.
У подножия развесистого дерева шествие остановилось. С ветвей свисал
на лианах какой-то воздушный шалашик с маленьким окошком. Через окошко
меня впихнули внутрь, а собравшаяся под деревом толпа упала на колени,
молитвенно голося. Хороводы микроцефалов приносили мне в жертву цветы и
плоды. В последующие дни я был предметом всеобщего поклонения, причем
жрецы предсказывали будущее по выражению моего лица, а когда оно казалось
им зловещим, окуривали меня дымом, так что однажды я чуть не задохнулся. К
счастью, во время жертвоприношений жрецы раскачивали святилище, в котором
я сидел, благодаря чему мне время от времени удавалось отдышаться.
На четвертый день на моих поклонников напал отряд вооруженных
дубинами микроцефалов под предводительством великана, считавшего мне зубы.
Переходя во время битвы из рук в руки, я поочередно становился предметом
то поклонения, то оскорблений. Битва закончилась победой нападавших,
вождем которых был тот самый великан, по имени Глистолет. Я принимал
участие в его триумфальном возвращении в стойбище: меня привязали к
длинной жерди, которую несли родичи вождя. Это вошло в обычай, и с тех пор
я стал чем-то вроде знамени, которое носили во всех военных походах, -
должность нелегкая, но с привилегиями.
Научившись немного языку микроцефалов, я начал объяснять Глистолету,
что он и его подданные обязаны столь быстрым развитием мне. Дело шло
медленно, но, кажется, он уже начинал кое-что понимать, когда, к
сожалению, был отравлен своим же племянником Одлопензом. Тот объединил
микроцефалов, женившись на жрице Мастозимазе.
Увидев меня на свадебном пиру (я был отведывателем блюд, эту
должность учредил Одлопенз), Мастозимаза радостно вскричала: "Ах, какая у
тебя беленькая шкурка!" Это наполнило меня недобрыми предчувствиями,
которые вскоре оправдались. Мастозимаза задушила своего спящего супруга и
вступила со мной в морганатический брак. Я пытался объяснить свои заслуги
перед микроцефалами и ей, но она поняла меня неправильно, так как при
первых же словах крикнула: "Ага, так я тебе уже надоела!" - и мне пришлось
долго успокаивать ее.
При последующем дворцовом перевороте Мастозимаза погибла, а я спасся
бегством через окно. От нашего брака остался только бело-фиолетовый цвет
государственных знамен. Убежав, я разыскал в лесу поляну с ускорителем и
хотел выключить его, но потом мне пришло в голову, что лучше будет
подождать, пока микроцефалы создадут у себя более демократическую
цивилизацию.
Некоторое время я прожил в лесу, питаясь лить кореньями и только
ночью приближаясь к стойбищу, которое быстро превращалось в обнесенный
частоколом город.
Сельские микроцефалы занимались земледелием, городские нападали на
них, насиловали их жен, а их самих убивали и грабили. Из всего этого
быстро родилась торговля. В то же время окрепли религиозные верования,
ритуал которых усложнялся с каждым днем. К моей великой досаде,
микроцефалы утащили ракету с поляны в город и поставили посреди главной
площади как божество, окружив стенами и стражей. Несколько раз земледельцы
объединялись, нападали на Лиловец (так назывался город) и общими усилиями
разрушали его до основания, но каждый раз он очень быстро отстраивался.
Этим войнам положил конец царь Сарцепанос: он сжег деревни,
выкорчевал под корень леса и уничтожил земледельцев, живших под городом.
Так как жить мне больше было негде, я пришел в Лиловец. Благодаря моим
знакомствам (дворцовая прислуга помнила меня со времен Мастозимазы) я
получил должность тронного массажиста. Сарцепанос полюбил меня и решил
дать мне чин помощника государственного палача, в ранге старшего мучителя.
В отчаянии кинулся я на поляну, где работал ускоритель, и поставил его на
максимальное действие. В ту же ночь Сарцепанос умер от обжорства, и на
трон вступил военачальник Тримон Синеватый. Он ввел табель о рангах,
подати и принудительный рекрутский набор. От военной службы меня спас цвет
кожи: будучи признан альбиносом, я не имел права приближаться к царскому
жилищу. Я жил среди невольников, и они называли меня Ийоном Бледным.
Я начал проповедовать всеобщее равенство и разъяснять свою роль в
общественном развитии микроцефалов. Вскоре вокруг меня сгруппировалось
множество сторонников этого учения, которых назвали Машинистами, начались
волнения и бунты, кроваво подавленные гвардией Тримона Синеватого.
Машинизм был запрещен под страхом защекотания насмерть.
Несколько раз мне приходилось убегать из города и прятаться в
городских рыбных садках, а мои приверженцы подвергались жестоким
преследованиям. Потом на мои публичные лекции стало собираться все больше
и больше высокопоставленных лиц - конечно, инкогнито. Когда Тримон
трагически скончался, по рассеянности перестав дышать, царем стал Карбагаз
Рассудительный. Это был сторонник моего учения, возведший его в ранг
государственной религии. Я получил титул Хранителя Машины и великолепное
жилище по соседству с дворцом. У меня было множество дел, и я сам не
заметил, как подчиненные мне жрецы начали проповедовать о моем небесном
происхождении. Напрасно старался я этому помешать. В то же время возникла
секта Антимашинистов, утверждавших, что микроцефалы развиваются
естественным путем и что я - всего лишь бывший невольник, который,
выбелившись мелом, пытается морочить народ.
Вождей секты схватили, и царь пожелал, чтобы я в качестве Хранителя
Машины осудил их на смерть. Не видя иных возможностей, я убежал через окно
дворца и некоторое время скрывался в рыбных садках. Однажды до меня дошла
весть, что жрецы проповедуют о вознесении на небо Ийона Бледного, который,
выполнив свою планетную миссию, вернулся к своим божественным родителям. Я
пошел в Лиловец, чтобы это опровергнуть, но толпа, преклонявшая колени
перед моими изображениями, при первых же словах хотела забросать меня
камнями. Жреческая стража спасла меня, но лишь затем, чтобы бросить в
темницу как самозванца и святотатца. В течение трех дней меня скребли и
терли, чтобы удалить предполагаемые белила, с помощью которых, как гласило
обвинение, я притворялся вознесшимся на небеса Бледным. Так как я не
голубел, решено было подвергнуть меня пытке. От этой неприятности мне
удалось спастись благодаря одному стражнику, доставшему мне немного
голубой краски. Я живо кинулся в лес, где находился ускоритель, и,
порядком повозившись, поставил его на еще большее ускорение в надежде
приблизить таким образом наступление порядочной цивилизации, а затем две
недели скрывался в рыбных садках.
Я вернулся в столицу, когда были провозглашены республика, инфляция,
амнистия и равенство сословий. На заставах уже требовали документы, а у
меня никаких не было, так что меня арестовали за бродяжничество. Выйдя на
свободу, я за неимением средств к жизни стал курьером в Министерстве
просвещения. Министерские кабинеты сменялись иногда дважды в сутки, а так
как каждое новое правительство начинало свою деятельность с отмены прежних
декретов и издания новых, мне все время приходилось бегать с циркулярами.
В конце концов у меня распухли ноги, и я подал в отставку, впрочем не при
нятую, так как в стране было военное положение. Пережив республику, две
директории, реставрацию просвещенной монархии, авторитарное правление
генерала Розгроза и его гильотинирование, я потерял терпение при виде
медленного развития цивилизации и еще раз принялся регулировать аппарат; в
результате в нем сломался какой-то винтик. Я не обратил на это особого
внимания, но дня через два заметил, что творится что-то необычайное.
Солнце вставало на западе, на кладбище слышались какие-то шумы,
встречались воскресшие покойники, состояние которых улучшалось с каждой
минутой, взрослые люди уменьшались на глазах, а детишки куда-то исчезали.
Вернулись правление генерала Розгроза, просвещенная монархия,
директория и, наконец, республика. Увидев собственными глазами идущее
задним ходом погребальное шествие царя Карбагаза, который через три дня
встал с катафалка и был разбальзамирован, я понял, что, вероятно, испортил
аппарат и время пошло вспять. Хуже всего было то, что я замечал признаки
помолодения на собственной особе. Я решил подождать воскресения
Карбагаза I; тогда я снова стану Великим Машинистом и, пользуясь тогдашним
своим влиянием, без труда смогу попасть внутрь обожествляемой ракеты.
Однако хуже всего был ужасающий темп изменений; я не был уверен, что
дождусь нужной минуты. Каждый день я становился под деревом во дворе и
отмечал черточками свой рост: я уменьшался с огромной скоростью.
Сделавшись Хранителем Машины при Карбагазе, я выглядел не старше
девятилетнего, а еще нужно было собрать запасы пищи на дорогу. Я сносил их
в ракету по ночам, и это стоило мне немалых трудов, так как я становился
все слабее. К величайшему моему изумлению, я заметил, что в свободные от
дворцовых занятий минуты меня охватывает желание поиграть в пятнашки.
Когда ракета была уже готова к отлету, я на рассвете скрылся в ней и
хотел взяться за стартовый рычаг, но оказалось, что он слишком высоко.
Чтобы его передвинуть, пришлось взобраться на стул. Я хотел выругаться и,
к своему ужасу, убедился, что могу только пищать, как младенец. В момент
старта я еще ходил, но, видимо, приданный мне импульс действовал еще
некоторое время, так как уже вдалеке от планеты, когда ее диск превратился
в светлое пятнышко, мне с трудом удалось подползти к бутылке с молоком,
заранее припасенной мною. Таким способом мне пришлось питаться целых шесть
месяцев.
Полет на Амауропию занимает, как я уже сказал, около тридцати лет,
так что, вернувшись на Землю, я не вызвал своим видом тревоги у моих
друзей. Жаль только, что я не умею фантазировать, иначе мне не пришлось бы
избегать встреч с Тарантогой, и я сумел бы, не обижая его, выдумать какую-
нибудь сказку, чтобы польстить его изобретательским талантам.
