часов должно было взойти солнце. Почему они не дождались восхода, если
оба - или один из них - решили спуститься на дно кратера? О том, что
таково было, по-видимому, намерение Шалье, свидетельствовало место, где
нашли его труп. Он, как и Сэвидж, знал, что забираться на площадку под
Солнечными Воротами, где дорога неожиданно обрывается, - это сумасшествие.
Пологий спуск становился в этом месте все круче, будто приглашая
спуститься вниз, но через несколько десятков шагов уже зияла пропасть,
образовавшаяся в результате обвала. Новая дорога огибала это место,
а потом шла вдоль линии алюминиевых вех. Это знал каждый, кто хоть раз
побывал на станции. И вдруг один из постоянных ее сотрудников пошел именно
туда, начал спускаться по плитам, ведущим к пропасти. С какой целью? Чтобы
совершить самоубийство? Но разве бывает так, чтобы самоубийца оторвался от
увлекательного чтения, оставив раскрытую книгу, отложил дымящуюся трубку и
пошел навстречу смерти?
А Сэвидж? При каких обстоятельствах треснуло стекло в его шлеме?
Когда он только выходил из дома или когда возвращался? Или он собирался
искать Шалье, который все не возвращался? Но почему он не пошел вместе с
ним? А если пошел, то как мог позволить ему спуститься к обрыву? На все
вопросы не было ответов...
Единственным предметом, оказавшимся явно не на своем месте, была
пачка пластинок, предназначенных для регистрации космических лучей. Она
лежала в кухне на белом столике, рядом с пустыми чистыми тарелками.
Комиссия пришла к следующим выводам. В тот день дежурил Шалье. Углубившись
в чтение, он вдруг спохватился, что время приближается к одиннадцати.
В этот час он должен был заменить экспонированные пластинки новыми.
Пластинки экспонировались вне станции. На сотню шагов выше по склону горы
был вырублен в скале неглубокий колодец. Стены его выложили свинцом, чтобы
на фотопластинки падали только вертикальные лучи, как требовали условия
тогдашних исследований. Итак, Шалье встал, отложил книгу и трубку, взял
пачку новых пластинок, надел скафандр, вышел через шлюзовую камеру,
направился к колодцу, спустился по ступенькам, вделанным в стену, сменил
пластинки и, взяв экспонированные, направился назад.
На обратном пути он заблудился. Кислородный аппарат у него не был
испорчен; значит, разум его помутился не от аноксии - кислородного
голодания. Так, по крайней мере, можно было предположить после осмотра
разбитого скафандра.
Члены комиссии пришли к убеждению, что сознание Шалье внезапно
помрачилось - иначе бы он не сбился с дороги. Слишком хорошо он ее знал.
Может, он неожиданно заболел, упал в обморок, может, у него закружилась
голова и он потерял ориентировку? Во всяком случае, он шел, думая, что
возвращается на станцию, а на самом деле двигался прямо к пропасти,
которая поджидала его в каких-нибудь ста метрах.
Сэвидж, видя, что Шалье долго не возвращается, забеспокоился, бросил
стряпню и попытался установить с ним радиосвязь. Передатчик был настроен
на ультракороткий диапазон местной связи. Конечно, его могли включить и
раньше, если б кто-нибудь из дежурных пытался, несмотря на помехи,
установить связь со станцией "Циолковский". Но, во-первых, русские не
слышали никаких радиосигналов, пусть даже искаженных до полной
непонятности. А во-вторых, это предположение казалось малоправдоподобным
еще и потому, что и Сэвидж, и Шалье прекрасно понимали всю бессмысленность
такой попытки как раз в период самых сильных радиопомех, перед
рассветом... Когда связаться с Шалье не удалось, ибо он тогда уже погиб,
Сэвидж, надев скафандр, выбежал в темноту и начал искать товарища.
Возможно, Сэвидж был так взволнован молчанием Шалье, его
необъяснимым, таким внезапным исчезновением, что сбился с пути; но скорее
он, пытаясь систематически прочесать окрестности станции, напрасно и
чрезмерно рисковал. Одно ясно: во время этих головоломных поисков Сэвидж
упал и разбил стекло шлема. У него хватило еще сил, зажав ладонью трещину,
добежать до станции и взобраться к входному люку, но прежде чем он задраил
люк, прежде чем впустил в камеру воздух, остаток кислорода улетучился из
скафандра и Сэвидж на последней лесенке упал в обморок, который через
несколько секунд парешел в смерть.
Такое истолкование трагедии не убедило Пиркса. Он тщательно
ознакомился с характеристиками обоих канадцев . Особое внимание уделил
Шалье, ибо тот, по-видимому, оказался невольным виновником гибели и своей,
и своего товарища. Шалье было тридцать пять лет. Он был известным
астрофизиком и опытным альпинистом. Отличался отменным здоровьем, никогда
не болел; головокружений у него не было. До этого он работал на "земном"
полушарии Луны, где стал одним из основателей Клуба акробатической
гимнастики, этого необычного спорта; лучшие из его приверженцев могли с
одного прыжка сделать десять сальто подряд и уверенно опуститься на
полусогнутые ноги или выдержать на своих плечах пирамиду из двадцати пяти
спортсменов! Неужели такой человек без всякой причины вдруг ослабеет или
потеряет ориентировку и не сумеет пройти по отлогому склону последние сто
шагов до станции, а свернет под прямым углом в ложном направлении, да еще
и перелезет в темноте через груду глыб, громоздящуюся позади станции
именно в этом месте?
И была еще одна деталь, которая, по мнению Пиркса (да и не только
Пиркса), казалось бы, прямо противоречила версии, записанной в официальном
протоколе. На станции сохранялся порядок. Но одну вещь нашли не на своем
месте - пачку фотопластинок на кухонном столе. Похоже было на то, что
Шалье действительно вышел, чтобы сменить пластинки. Что он сменил их. Что
вовсе не пошел прямо к пропасти, не карабкался через каменный вал,
а преспокойно вернулся на станцию. Об этом свидетельствовали пластинки.
Шалье положил их на кухонный стол. Почему именно туда? И где был в это
время Сэвидж? Комиссия решила, что экспонированные пластинки, обнаруженные
в кухне, принадлежат к предыдущей, утренней партии и что один из ученых
случайно положил их на стол. Однако возле трупа Шалье не нашли никаких
пластинок. Комиссия решила, что пачка пластинок могла выпасть из кармана
скафандра или из рук Шалье при падении в пропасть и исчезнуть в одном из
бесчисленных щелей среди каменной осыпи.
Пирксу казалось, что тут явно подгоняют факты под заранее принятую
гипотезу.
Он спрятал протоколы в ящик. Ему больше незачем было заглядывать в
них. Он знал их наизусть. Он сказал себе - даже не выразил этой мысли
словесно, ибо был непоколебимо в этом уверен, - что разгадка тайны скрыта
не в психике обоих канадцев. Не было никакого обморока, заболевания,
помрачнения сознания - причина трагедии была иная. Ее нужно было искать
либо на самой станции, либо в ее окрестностях.
Пиркс начал с исследования станции. Он не искал никаких следов -
хотел лишь подробно изучить детали оборудования. Спешить ему не
приходилось, времени было достаточно.
Прежде всего он исследовал шлюзовую камеру. Меловой контур все еще
виднелся у основания лесенки. Пиркс начал с внутренней двери. Как обычно
в малых камерах подобного типа, устройство позволяло открывать либо
внутреннюю дверь, либо крышку верхнего люка. При открытом люке дверь
нельзя было открыть. Это исключало несчастные случаи, например, если один
открывает крышку, а другой в это время откроет дверь. Правда, дверь
открывалась внутрь и давление воздуха все равно захлопнуло бы ее с силой
почти в восемнадцать тонн, но между краем двери и фрамугой могла попасть
рука, какой-нибудь твердый предмет или инструмент - тогда произошла бы
молниеносная утечка воздуха в пустоту.
С крышкой входного люка дело обстояло еще сложнее, тем более что за
ее положением следил центральный распределительный аппарат в помещении
радиостанции. Когда крышку открывали, на пульте этого прибора загорался
красный сигнал. В тоже мгновение автоматически включался приемник зеленого
сигнала. Он представлял собой стеклянный глазок в никелированной оправе,
расположенный в центре тоже застекленного экрана локатора. Когда "мотылек"
в глазке мерно помахивал "крыльями", это значило, что находящийся вне
станции человек дышит нормально; кроме того, по расчерченному на сегменты
экрану локатора двигалась светящаяся полоска, показывая, где этот человек
находится. Эта светящаяся полоска вращалась по экрану соразмерно
с оборотами радарной антенны на куполе и позволяла наблюдать окрестности
станции в виде фосфорически мерцающих очертаний. Вслед за лучиком, бегущим
по кругу, как стрелка часов, на экране появлялось специфическое свечение,
возникающее в результате отражения радиоволн от всех материальных
объектов; человек, облаченный в металлический скафандр, вызывал на экране
особенно яркое свечение. Наблюдая за этим изумрудным продолговатым
пятнышком, можно было уловить его движение, так как перемещалось оно на
более слабо светящемся фоне, и таким образом определить, куда и с какой
скоростью идет человек. В верхнем части экрана видна была местность
у северной вершины, где находился колодец для экспонирования пластинок,
а в нижней части, обозначающей юг, то есть зону, в период ночи
запретную, - дорога к пропасти.
Механизмы "дышащего мотылька" и радиолокатора действовали независимо
друг от друга. Глазок питался от датчика, соединенного с кислородными
клапанами скафандра и работавшего на частотах, близких к инфракрасным,
а луч локатора работал на радиоволнах длиной полсантиметра.
Аппаратура располагала только одним локатором и только одним глазком,
ибо по инструкции лишь один человек мог находиться вне станции, а другой
внутри станции наблюдал за его состоянием; в случае необходимости он,
конечно, должен был поспешить на помощь товарищу.
На практике при такой краткой и безопасной отлучке, как для смены
фотопластинок в колодце, оставшийся на станции мог открыть настежь двери
кухни и радиостанции и поглядывать на приборы, не прерывая стряпни. Можно
было также поддержать радиотелефонную связь, за исключением предрассветных
часов, потому что приближение терминатора, граница света и тени,
сопровождалось такой бурей тресков, что разговаривать было практически
невозможно.
Пиркс добросовестно изучил действие сигналов. Когда поднимали крышку
люка, вспыхивала красная лампочка на пульте. Зеленый "мотылек" светлел,
но оставался неподвижным, а его "крылышки" были намертво сжаты до толщины
нити, так как отсутствовали внешние сигналы, которые их расправляли.
Лучик локатора мерно кружил по экрану, и неподвижные очертания скалистой
окрестности возникали там, словно окаменевшие призраки. Он нигде не
усиливал и тем самым подтверждал показания "мотылька", что в радиусе его
действия вне станции нет ни одного скафандра.
Разумеется, Пиркс наблюдал за поведением аппаратуры и когда Лангнер
выходил сменять пластинки.
Красная лампочка вспыхивала и почти немедленно гасла, потому что
Лангнер закрывал крышку люка снаружи. Зеленый "мотылек" начинал мерно
пульсировать. Через несколько минут пульсация немного ускорялась: Лангнер
довольно быстро поднимался по склону, и его дыхание, естественно,
учащалось. Яркий отблеск скафандра сохранялся на экране значительно
дольше, чем контуры скал, гаснувшие, как только удалялся луч. Потом
"мотылек" внезапно сжимался и замирал, а экран пустел, и свечение
скафандра гасло. Это происходило, когда Лангнер спускался в колодец,
свинцовые стены которого вставали на пути потока сигналов. Одновременно
