Ольга ЛАРИОНОВА
СОНАТА УЖА
Над Щучьим озером стлался зеленый туман.
С того последнею раза, когда Тарумов был здесь с Анастасией, оно
обмелело до неузнаваемости, и лобастые, крытые зеленым плющом валуны,
на которые так больно было натыкаться в воде, выползли теперь на
берег, но в тумане не сохли - тянулись вдоль самой кромки воды цепью
темно-зеленых болотных кочек.
Тарумов приподнялся, опираясь на руки, и пальцы его заскользили
по длинным, словно женские волосы, нитевидным водорослям Дотянуться до
глинистой желтовато-непрозрачной воды было нетрудно, но пить почему -
то не хотелось. Вернее, хотелось, но было необъяснимо противно
Смешанный запах грушевой эссенции и рыбьей чешуи - и как это надо было
умудриться потравить озеро, чтобы от него тянуло такой пакостью?
И, кроме всего прочего как он-то сам попал сюда? Ну, летел бы
вертолетом, гробанулся - так помнил бы все, что предшествовало
падению. И откуда летел. И кто его должен здесь ждать? Анастасия на
Темире, и надолго... Нет, ничего не припоминалось Сергей задумчиво
наклонил голову и только тут его взгляд остановился на собственных
руках. Даже нет, не руках - рукавах.
На нем был летный комбинезон.
Обшлага разорваны, на запястьях ни часов, ни биодатчиков. Он
машинально потянулся к поясу - инструкции он чтил и в полете никогда
не расставайся с легким брезентовым ремнем, на котором были закреплены
портативный многощупальцевый манипулятор с одной стороны, а с другой
мелкокалиберный десинтор, достаточный, впрочем, для того, чтобы при
надобности вырезать заклинившийся титанировый люк.
Пояса тоже не было.
Он плохо помнил, что именно должно было лежать в его карманах, но
и оттуда исчезло все, кроме двух-трех бумажек. Даже нагрудный знак
Почтальона-инспектора сверхдальних секторов, и тот был выдран с мясом.
Нетерпимый к любому беспорядку в одежде, Тарумов брезгливо оглядывал
себя. Да, кто-то потрудился над ним на славу. Пластмассовые застежки
"молнии" внимания не привлекли, но запонки, металлический наконечник
фломастера и даже пистоны на шнурках ботинок - все исчезло.
Это не то чтобы удивляло - это ошеломляло.
Между тем густой зеленый туман пришел в движение. Он не клубился,
не таял, как это бывает при слабом ветре, - он медленно отодвигался
единой массой, словно лезвие гигантского бульдозера. Левая кромка
озера, оказывается, изгибалась, образуя стоячую гнилую бухточку, и на
том ее берегу круто вздымалась не то насыпь, не то стена, покрытая,
как и берег, сплошным ворсом влажных водорослей, словно только что
поднялась она из этой смрадно-сладковатой воды.
Туман отступал все дальше, оставляя перед собой замшелые замковые
ворота, легко вскинувшийся виадук на почти невесомых опорах,
приземистую башню, напоминающую не то старинное сооружение для
силосования кормов, не то огромную шахматную туру. И на всем -
однозначная пелена многовековой заброшенности.
Ну, теперь ясно Не Щучье это И вообще - не земное озеро.
Брякнулся на какую то тарелку, даже не обозначенную в космических
регистрах. Автоматы посадили, выбрался он в бессознательном состоянии,
движимый даже не человеческим, а каким-то звериным инстинктом
самосохранения, и, прежде чем окончательно прийти в себя на этом
берегу, побывал и чьих-то руках. Хотя руках - это полбеды. Беда - если
в лапах. С обладателями лап не очень-то договоришься.
Стена тумана стремительно откатывалась все дальше и дальше,
обнажая поверхность озера и пустынные берега, и Сергей уже раздумывал,
в какую сторону ему податься на розыски своего корабля - должен же
где-то поблизости находиться его "почтовый Экспресс"!
И тут из тумана показалось нечто, озадачившее даже его,
повидавшего не одно чудо на тех шести или семи десятках планет, куда
заносила его беспокойная должность космического почтаря.
Прямо из воды вздымалась гладкая зелено-клетчатая колонна,
напоминавшая одновременно минарет затопленной мечети и шею
доисторического диплодока, тщетно пытающегося дотянуться своей
непропорционально маленькой головкой до невидимого? солнца. Колонна
действительно венчалась странным сооружением, которое с большой
натяжкой можно было бы назвать головой и даже разглядеть глаза,
следившие за человеком в рваном комбинезоне с бесстрастным и неусыпным
вниманием.
И с того мига, как Тарумов ощутил реальность этого взгляда, юркие
мертвые глаза не упускали его больше ни на час, ни на секунду.
Кажется, на этой проклятой тарелке царил вечнозеленый день.
Мутноватое изжелта-зеленое небо не меняло своего оттенка, хотя с того
момента, как он пришел в себя, минуло часов шестнадцать-восемнадцать.
Чувство времени у Тарумова было развито очень остро, но если так будет
продолжаться, то он потеряет счет дням. С расстоянием дело тоже
обстояло неважно - Тарумов шел и шел, с трудом вытягивая ноги из
влажных длинноворсных "водорослей", и старался обмануть себя. Не
оглядываясь по получасу, но когда он все-таки оборачивался, то
оказывалось, что удалился от озера едва-едва километров на пять.
Насыпь и башня-тура уже сливались с холмистым берегом, но зрячий
минарет отчетливо проступал на глади озера, и ощущение сверлящего
взгляда с расстоянием нисколько не сглаживалось.
Сергей сделал еще один шаг, снова почувствовал под собой зыбкую
трясину пружинящих растений, но пугаться уже устал, и поэтому довольно
спокойно провалился в зелень выше колена. Хуже всего при такой ходьбе
приходилось шнуркам - они рвались уже десяток раз. И каждый раз
приходилось ложиться на живот и, разгребая эту, с позволения сказать,
траву, выискивать где-то в глубине ботинок. Когда этот периодически
повторяющийся процесс осточертел Тарумову до предела, он выбросил
шнурки и надрав изумрудных "волос" (порвать их посередине было почти
невозможно - резали руку, но с корнем выдирались легко, как и
настоящие волосы), он сплел себе новые шнурки. Ну вот усмехнулся
Сергей, первая ласточка невольной робинзонады. Хотя вольных робинзонов
он как-то припомнить не мог.
Устал он смертельно. Темные холмы с геометрически правильными
дугами не то песчаных обрывов, не то арочных входов в какие-то
светящиеся пещеры, до которых он стремился добраться, были все еще
далеко. Без отдыха он не дойдет. Надо ткнуться носом в первую же кочку
посуше и часок-другой подремать. Кто знает, может быть, после сна в
голове что-нибудь и прояснится, и он припомнит хотя бы ту зону
Пространства, где приключилось с ним это окаянство.
Тарумов устроился поудобнее между кочками, зажмурился - уж очень
мешал немигающий взор далекого стража и мгновенно заснул, как мог
заснуть только космолетчик, побывавший за свою долгую жизнь не в одной
передряге.
Проснулся он оттого, что в бок его толкали - легонько, словно
огромный страусиный птенец неуклюже пристраивался к нему под крылышко.
Еще не до конца сознавая, где он и что с ним, Сергей инстинктивно
отодвинулся, но с другой стороны к нему прижимался еще кто-то -
небольшой и теплый. Тарумов резко приподнялся и сел, подтянув колени к
подбородку, - два черных свернувшихся клубка лениво зашевелились и, не
развернувшись, покатились к нему и снова пристроились слева и справа.
Пинфины? Откуда?
Планета, на которой они сейчас находились, даже отдаленно не
напоминала красно-лиственные саванны Земли Ван-Джуды. Это он сообразил
даже спросонья. Значит, пинфины здесь тоже не по своей воле.
Или не значит?..
Пинфины, насколько помнил Сергей по двум пребываниям на Земле
Ван-Джуды, были отчаянными сонями и ждать их пробуждения было бы
бесполезной тратой времени. К тому же, звуковая речь этих маленьких
гуманоидов, добродушных, как дельфины, и неповоротливо-куцеруких, так
что издали они казались пингвинами аделями, лежала в области
ультразвука, и еще неизвестно, умела ли эта пара пользоваться той
примитивной азбукой жестов, которая возникла самопроизвольно в
процессе общения их с землянами, гораздо раньше, чем специалисты Земли
смогли предложить научно обоснованный вариант общего языка.
Так что с точки зрения экономии времени разумнее всего было бы
взять этих сонь на руки и продолжать свое путешествие к светоносным
пещерам. Да, но ведь есть еще и кто-то третий.
Третий?
Тарумов невольно поискал глазами среди волнистых зеленых
сугробов, но ничего не обнаружил. Тем не менее присутствие этого
третьего чужака он чувствовал всей своей кожей.
Он оттолкнулся от пружинящих кочек и поднялся. Острая резь в
затекших ногах - этого еще не хватало. Неужели поранился? Сергей с
тревогой осмотрел ноги - да нет, ерунда. Травяные шнурки, сплетенные
перед сном, высохли и стиснули ноги, как в знаменитом "испанском
сапоге". Надо будет учесть эту предательскую способность тутошнего
мха, если придет в голову сплести себе еще и галстук. Заснешь - и
придушит за здорово живешь.
Тарумов ослабил шнурки и выпрямился. Далеко позади тускло
посвечивало озеро, из которого торчала не то непомерно вымахавшая
камышина, не то вышка для прыжков. Было в этой каланче что-то
напряженное, полуживое, полуокостеневшее. Третий чужак. Ну-ну, гляди.
За погляд денег не берут, как говорили в те времена, когда на Земле
водились деньги. Он нагнулся и бережно поднял два пушистых теплых шара
Пинфины не шелохнулись - не то действительно спали, не то
притворялись.
Он шагал еще медленнее, чем до отдыха, оберегая своих непрошеных
спутников и стараясь не потерять равновесия. Со стороны, вероятно, он
был похож на журавля. Местность слегка подымалась светлые пещеры
располагались на склоне, уходящем в неистребимый зеленоватый туман.
Справа этот склон образовывал гигантские уступы, правильная кубическая
форма которых не оставляла сомнений в их рукотворном происхождении.
Дышать стало чуть труднее, хотя по отношению к уровню озера он
поднялся едва ли на десять метров. И еще хотелось есть. Зверски.
Когда Сергей подошел наконец к первой пещере, руки его совершенно
онемели. Так Нельзя. Должен был бы подумать о том что в пещере-то
может оказаться какая нибудь нечисть. А он, между прочим, безоружен. И
пинфины ведут себя странно - летаргия что ли?
Но пинфины вели себя как нельзя более естественно, он просто
забыл о их привычках. Когда Тарумов вплотную подошел к широкой арке,
из-под которой струилось ровное золотистое свечение, пассажир,
оседлавший его правую руку, мягко развернулся и требовательно протянул
крошечную ручку к той пещере, которая виднелась в метрах ста справа. А
затем ручка и блестящие лемурьи глаза снова исчезли внутри черного
клубка.
- Что, еще и туда? - возмутился Тарумов, спуская пассажиров на
мох. - Бог подаст, как говорили у нас в те времена, когда водились
боги. Пошли, пошли ножками!
Пинфины подняли на него темные печальные личики, и Тарумову
невольно припомнилось, что кто-то образно назвал эти существа
"обиженными детьми Вселенной". Ван-Джуда и вообще-то была поганой
планетой, а для таких крох она и вовсе не годилась. Земляне, едва
установив с аборигенами контакт, тут же предложили пинфинам
перебраться на соседнюю планету, гораздо более уютную и плодоносную. В
распоряжение "обиженных детей" было оставлено несколько разведочных
планетолетов, но природный консерватизм не позволял пинфинам
сдвинуться с насиженного места. Несколько совместных экспедиций с
землянами они предприняли. Но все дальнейшие шаги сводились к
