да должен был собираться согласно законам вероятности! - эта
беспроигрышная семерка на деле не выиграла ни разу. Ведь если бы это
случилось, то по тем же правилам победившая карта должна была навеки
исчезнуть из магической колоды, непостижимым образом заменившись другим
созвездием.
Семерка превратилась бы в шестерку, затем - в пятерку... Но этого не
происходило. Старинные легенды говорили о счастливчиках, которые
находились на волосок от удачи, и все-таки за полтора десятка веков ни
одна карта Материнского Сада не досталась никому в награду, продолжая
дразнить своей недоступностью. Чудеса? Не иначе.
Впрочем, стоило ли удивляться странной неприкосновенности волшебной
семерки карт, когда в магической игре с судьбой существовало и без того
достаточно чудес? Вот, например, исчезновение выигравшей карты - каким
образом они пропадают сразу во всех колодах Джаспера? И как, каким чудом
обозначение звездной системы, куда кто-то уже направил свой путь,
заменяется на символ совсем другого созвездия, снова одинакового во всех
колодах? На этот вопрос никто ответить не мог. Так предписывал Древний
Закон, родившийся одновременно с Уговором.
Тайны магических колод, однако, волновали только мальчишек вроде
Гаррэля. Закаленные мужи, каким был Асмур из рода Муров, не снисходят до
копания в происхождении сил, движущих их судьбой. К силе магического
закона присовокупить собственную мощь и разум - вот в чем доблесть и
честь. А не в сомнении.
Семь карт нежнейшей утренней масти, перламутрово мерцая, лежали перед
ним. Почему же до сих пор никто из славных командоров не позволил выиграть
ни одной из них?
Да потому, что это - тихие, благополучные созвездия, и ни одно из них
не потребует доблести и не принесет славы. Ищущему битвы покой ни к чему.
Командор произвел секундный смотр грозному строю темно-лилового
козырного войска и безжалостно изничтожил каждую из пленительных утренних
картинок. И то, что после этого осталось у него в руках, было по странной
случайности также одним семейством, и он мог предъявить эти ужасающие
карты всей пятеркой, что он и сделал незамедлительно:
- Безухая Русалка, Могильный Гриф, Трижды Распятый, Тлеющая Мумия...
и Костлявый Кентавр!
Почему карты расположились именно в такой последовательности?
Объяснить это он бы не смог.
Ему не нужно было переноситься туда, к застывшим в предстартовой
готовности кораблям - он и так до мельчайших подробностей представлял себе
эту девятку юношей, сидящих тесным кружком на остывающем камне звездной
пристани, и последние лучи заходящего солнца золотят брошенные его рукой
зловещие карты. И верхний из этих прямоугольников с траурными символами
созвездий - карта, именуемая Костлявый Кентавр.
Он, эрл Асмур, не желал и не добивался такой цели. Судьба.
- Гаррэль, седьмой сын Эля! - проговорил Асмур, как того требовал
древний ритуал. - Возвести остальным, что согласно предначертанию нам
выпала ночь, и на ее исходе мы отправляемся в путь... Цель - перед тобою.
Предначертание не оставило им ни дня, ни утра.
- Слушаю, могучий эрл! - прозвучал в ответ юношеский голос. И исчез.
Асмур снова был один в своем древнем исполинском замке.
2. НЕ ВСЕ, ЧТО СВЕТЛОЕ - СВЕТ, НЕ ВСЕ, ЧТО ТЕМНОЕ - ТЬМА
Он стоял перед черной чашей, в которой уже едва угадывались контуры
крылатого существа. Вечер был на исходе - собственно, он уже и не в счет.
Значит, остается всего одна ночь, да и то не полная. И мона Сэниа, с
которой он не успел проститься. Судьба.
Он опоясался мечом, взвесил на ладони тяжесть полевого десинтора.
Стоило ли его брать? На вечернем пути он вряд ли понадобиться, но Асмур
отнюдь не был уверен, что сумеет (или захочет) вернуться к полуночи в
родительский замок. Он накинул бархатный плащ, по рассеянности упустив из
вида, что закаленный боевой крэг нежностей не терпел. Когда Асмур
застегнул на плече драгоценный аграф, крэг поочередно разжал когти,
вытянул крылья из-под мягких складок материи и снова старательно уложил их
поверх плаща, прикрыв руки и плечи хозяина и ощутимо замкнув серебряные
когти на его запястьях. Пепельные тугие перья были почти неотличимы от
темно-серого бархата плаща и камзола, и зоркая легкая голова с серебристым
султаном укрывала белые волосы эрла, точно живой капюшон.
Крэг нервно подрагивал, укладывая еще плотнее перо к перу -
предчувствовал ночную дорогу. Разговор Асмура с Гаррэлем он слышал - но
вот угадывал ли он мысли человека?
Почти три десятка лет провели они вместе - Асмур и его крэг, но
ответа на этот вопрос мудрый эрл так и не знал. Он спустился на первый
этаж по витой лесенке, выточенной из целого ствола душистого дерева.
Семейная легенда гласила, что основание ее прикрывает вход в заклятое
подземелье, тянущееся под всем континентом. Проверить это было невозможно
- несколько веков назад прапрапрадед Асмура посадил на этом месте дерево,
а когда ствол достиг требуемой толщины, искусные сервы обрубили ветви,
выточили резные ступеньки и перильца, укрепили их чеканными накладками и
подпорками.
А потом вокруг лесенки возвели еще одну замковую башню. И не потому
ли, что в неистлевших еще корнях цепко хранилась древняя тайна, эту
лесенку, ведущую в вечерние покои, так любила его мать?..
Он в последний раз коснулся душистых перилец и шагнул в малую
переднюю, дверь из которой вела на конюшенный двор. Пара
сервов-чистильщиков, возившихся с его сапогами (из которых правый всегда
был почищен добросовестнее, чем левый), приветствовала хозяина неяркой
вспышкой голубых нагрудных фонарей - было известно, что эрл Асмур, сам
предельно молчаливый, шума и возгласов не любил. Но вот третий серв,
совершенно определенно валявший дурака в неположенном ему месте, попытался
незаметно ускользнуть за порог, никоим образом не поприветствовав хозяина.
Скверно, десинтор остался в гадальной, придется за ним возвращаться, а это
дурная примета.
Мысль эта была бесстрастна и не окрашена ни гневом, ни даже
раздражением. Он легко взбежал обратно, нашел оружие и, отпихнув
услужливых близнецов, бросившихся к нему с сапогами, тяжелым ударом ноги
распахнул дверь. Третий серв улепетывал, перекатываясь на кривых ножках, и
если бы не косой свет первой луны, которая уже успела взойти, Асмур
наверняка упустил бы беглеца. Но длинная тень мела двор, выдавая бегущего,
и шипящий всхлип десинторного разряда отразился от зубчатых щербатых стен.
Серв вспыхнул, как пустая канистра, и размазался маслянистым пятном
по известковым плитам. Крэг брезгливо поежился, и Асмуру передалось это
движение.
- Все правильно, дружище, - негромко проговорил он, - когда надолго
оставляешь дом, в нем все должно быть в порядке.
Теперь - дорога. Разумеется, он мог бы перенестись к цели своего
вечернего путешествия так же естественно и мгновенно, как на исходе ночи
они вдесятером отправятся к зловещим звездам Костлявого Кентавра. Но он
желал проститься с Джаспером, прекрасным и пустеющим Джаспером, который он
не променял бы и на все семь сказочных созвездий Материнского Сада, и
прощанье его состояло в том, чтобы омыть лицо серебристым лунным воздухом
и наполнить каждую клеточку тела памятью запахов и отзвуков, переливов
света и тяжести.
И когда кто-то из тех, кто последует за ним, утратит хотя крупицу
собственной памяти - долг его, командора Асмура, поделиться с ним, ибо
клад воспоминаний - единственное из сокровищ, которое нельзя уменьшить,
отдавая часть его ближнему.
Он подтянул отвороты походных сапог, сдернул с единорожьей головы,
прибитой над входом, плетеную из змеиных жил нагайку и послал в
сгущающуюся темноту гортанный, никаким сочетанием букв не передаваемый
звук - родовой клич Муров. И тотчас в ответ раздалось высокое,
нетерпеливое ржание - видно, конь застоялся и, угадывая дальние сборы
своего хозяина, страшился, что его с собой не возьмут.
- Ко мне! - крикнул Асмур, чтобы доставить ему удовольствие услышать
хозяйский приказ, а конь уже вылетал из конюшни, расправляя крылья и играя
блеском вороной чешуи.
Бесконечно длинным, грациозным прыжком преодолел он расстояние от
конюшенной башни до порога замка и опустился перед своим господином,
подогнув передние ноги и одновременно складывая боевую чешую, которая не
позволила бы никому постороннему не то что оседлать его, а даже
приблизиться к нему. Краем глаза Асмур отметил, что при этом движении
конь-таки ухитрился задеть отточенными, как бритва, защитными чешуйками
левое крыло крэга. Показалось, или они действительно не ладили? Во всяком
случае, если и показалось, то не в первый раз.
Крэг флегматично поднял крыло, расчесал когтем султан над теменным
глазом и также спокойно, игнорируя агрессивный выпад со стороны коня,
скользнул атласным опереньем по рукаву камзола и снова замер в своей
обычной зоркой недвижности.
- Ты мне побалуй - оставлю в самом тесном закуте, - пообещал Асмур, и
конь испуганно захлопал глазными заслонками. Окрик был риторическим - ему
в любом случае пришлось бы взять коня с собой, а последний просто не смел,
не мог, да что там говорить - генетически был не способен не повиноваться
хозяину, так как вел свою родословную от рыцарских коней основателя рода
Муров. Вероятно, надо было попросту приказать ему воспылать к крэгу
безмерным дружелюбием.
Но почему-то Асмур, не в первый раз озадаченный взаимоотношениями
между конем и крэгом, такого приказа не отдал. Нахмурившись, он наклонился
и стянул узлами пряди стремянной шерсти, выбивающейся из-под крупных
пластин чешуи. Вдел сапог в волосяную петлю, одним толчком очутился в
седельном гнезде. Все это мерно и неторопливо, как и подобает
владетельному эрлу. Не говоря уже о том, что, может статься, садился на
коня этот эрл в последний раз.
Ведь козыри - ночные...
Конь, игриво изгибая шею, расправлял крылья, подставляя их голубому
лунному свету. Делал это он, несомненно, в пику крэгу, который по
сравнению с конем казался куцым птенцом.
- Но-но, - примирительно сказал Асмур, похлопывая коня жесткой
перчаткой и одновременно проводя подбородком по тугим перьям, укрывавшим
наплечники камзола. - Поедем шагом.
Это относилось к обоим, но Асмур поймал себя на том, что он вроде бы
извиняется перед крэгом за недружелюбие коня. Да, неплохо было бы перед
походом до конца выяснить их взаимоотношения, да жаль - эта мысль
несколько запоздала. Оба они ему преданны, но, видят древние боги, до чего
же по-разному!
Конь предан, потому что он - конь, это у него в крови.
Крэг предан, потому что он верен Уговору, - то есть, самому себе.
Или всем крэгам?
Он тронул коня коленями, тот гордо пересек двор, миновал
величественный донжон, и копыта его мерно зацокали по ночной дороге,
брызжа тусклыми искрами. Замок с игольчатыми шпилями, кружевными виадуками
дамских мостков, по которым некому уже было гулять, с шатрами конюшен и
опалово-лунными бассейнами сиренников, с глухими коробками заброшенных
казарм и призрачными решетками чутких до одушевленности радаров медленно
отступал назад, в темноту, в прошлое и, возможно, в небытие.
Ведь козыри - ночные!
Солнце, послав в вышину традиционный зеленый луч, уступило
турмалиновую чашу небосвода веренице лун, и они окрашивали узкие поля
кормового бесцветника, окаймляющие дорогу, в печальные опаловые полутона.
За лугами следовали однообразные коробчатые корпуса нефтеперегонного
