территориальном контакте.
Тридцатого декабря двести сорок девятого года посадочный модуль
"Антареса", имея на борту ксенологов Григория Рафаэлянца и Веронику
Гордиенко и пилота Юрия Стасова, совершил посадку в заранее согласованном
с эглеанцами месте. На высоте десяти километров модуль подвергся нападению
огромного количества птиц, проводивших его до самой поверхности. Люди
могли выйти из корабля только через час после посадки, когда достаточно
остынет обшивка. Но они не успели этого сделать: на сорок второй минуте
страшной силы подземный толчок опрокинул модуль, а через десять минут
сгустившиеся тучи полностью закрыли видимость. Около часа удавалось
поддерживать неустойчивую радиосвязь - были очень сильные помехи - и
Стасов сообщил, что снаружи бушует гроза и в корабль постоянно бьют
молнии. Затем связь прервалась. Гроза продолжалась больше суток. На вызов
Вебера не отвечали ни земляне, ни эглеанцы. Потом тучи рассеялись, и
удалось увидеть то, что осталось от корабля.
Эглеанцы молчали четыре дня. Потом они дали картину погибшего модуля,
а следом - долгое-долгое, бесконечно долгое изображение стоящей на коленях
женщины в синей одежде и в синей повязке на глазах...
Дверь приоткрылась, и Вебер, чуть-чуть просунувшись в щель, спросил
шепотом:
- Ты спишь?
- Заходи, - сказал Лепешев.
Вебер ощупью нашел второе кресло и сел.
- Знаешь, Эрни, - сказал Лепешев, - мне кажется, ты задал единственно
возможный вопрос, на который можно ответить только отрицательно.
- "Правдиво ответить", хотел ты сказать, - поправил Вебер.
- Пожалуй, да, - сказал Лепешев. - Существенная разница.
- А если я тебе снюсь? - спросил Вебер.
Лепешев подумал, как надо ответить, если Вебер ему действительно
снится, и ничего не придумал.
- Не знаю, - сказал он. - А ты-то чего не спишь?
- Не хочу, - сказал Вебер. - То есть хочу, но не могу. Мысли всякие
посещают. О бренности бытия.
- Слушай, Эрни... - начал Лепешев. Мысль посетила и его. - Тебе не
кажется, что эглеанцы не способны лгать?
- То есть? - насторожился Вебер.
- То есть принципиально не способны. С их телепатией.
Вебер подумал.
- Пожалуй, да, - сказал он. - Да, конечно. Естественно... А как же
тогда вся эта ерунда?
- Не знаю... Но ведь пока ни в одной модели ситуации мы этот момент
не учитывали. Все время забываем, что они не люди.
- Вот-вот. У нас тут один деятель уже доказывал, что под красивой
маской скрывается чудовище, - сказал Вебер.
- Кто это?
- Ты его не знаешь.
- А санкций по отношению к чудовищу он еще не требовал? -
поинтересовался Лепешев.
- Пока нет. Но внутренне он к этому готов.
Они помолчали.
- Конечно, они не могут лгать, - сказал Лепешев. - Какая может быть
ложь, если все твои мысли известны окружающим? И история их должна идти
совсем по-другому.
- Эглеанской истории мы совсем не знаем, - сказал Вебер. - Сами они
ничего конкретного не сообщают, а спросить как следует я не могу. То есть
я спрашиваю, конечно, но как в вату. Может быть, у них нет понятия
истории?
- Должно быть, - сказал Лепешев, - как без этого? Есть же у них
картины явно в прошлом.
- Слушай, Женя, - сказал Вебер, - я знаю, что у тебя и нервы
покрепче, чем у меня, и вообще ты старше и опытнее, и умнее...
- За что я тебя особенно люблю, - перебил его Лепешев, - так это за
умение вовремя сказать тонкий комплимент.
- Не надо, я серьезно. Так вот, я их боюсь. Совершенно по-дурацки
боюсь, как маленьким темноты боялся. Люблю и боюсь. Раньше больше любил,
чем боялся...
- Это пройдет, - сказал Лепешев.
- Нет, - сказал Вебер. - Мы никогда не поймем их. Женя.
Стеклянная стена, вспомнил Лепешев. А вдруг это на самом деле
безнадежно?.. Любим мы поныть, вот что.
- Я скоро, должно быть, начну соглашаться со всеми этими старцами из
Совета, - продолжал Вебер. - Да и с Мак-Маганом тоже. Не по зубам орешек -
значит, свернуть экспедицию, уйти отсюда и никогда больше не показываться.
И морду кривить - мол, зелен виноград. И забыть все... Я удивляюсь только,
почему они именно тебя инспектировать прислали?
- Я сам удивляюсь. Мне намекнули, правда, что старцы считают меня
самым нейтральным и самым компетентным в этом деле.
- Почетно... А в общем-то, они ничем не рискуют. Чего не сумели
сделать за пять лет... Давай свет включим. Неуютно как-то без света.
Вебер зажег настольную лампу и с минуту сидел неподвижно, обхватив
колено сцепленными руками, и Лепешев только сейчас, хотя и пробыл с ним
сегодня весь день, работал и разговаривал, увидел, до чего же он устал и
осунулся, до чего же он весь на излете и держится уже только на долге да
еще, быть может, самолюбии - или что там у него вместо самолюбия...
- Ничего, Эрни, - сказал Лепешев. - Прорвемся.
- Как ты думаешь, - сказал Вебер, - Совет твердо решил сворачивать
экспедицию? Твое мнение будет иметь вес?
- Вряд ли, - сказал Лепешев. - Я - это формальность. Посуди сам: одна
цивилизация уничтожает один за другим три корабля другой цивилизации, при
этом каждый раз будто бы разрешая и даже приглашая совершить посадку.
Враждебные действия, нежелание контакта - все налицо. Следовательно,
имевшие место переговоры по крайней мере одной из сторон были неправильно
интерпретированы. Кстати, не сомневайся - уже появилась масса правильных
интерпретаций.
- А я и не сомневаюсь, - сказал Вебер.
Он протянул руку и взял со стола один из лежащих там альбомов,
положил его на колени и раскрыл. Перевернул несколько страниц, закрыл;
потом рывком поднялся, шагнул к Лепешеву и, держа альбом перед ним, стал
листать.
- Зачем они это сделали? - яростно шептал он, перебрасывая страницы.
- Зачем? Как они могли это сделать? Ну, как они могли, скажи? Зачем им
это?
В альбоме были репродукции эглеанских картин: золотисто-палевые
пейзажи, похожие на пламя свечей деревья, замысловатые узоры переплетенных
ветвей, воздушные мосты, водопады и фонтаны, прекрасные женщины, солнечные
дни и торжественные закаты, легкие города, холмистые равнины и горы, цветы
и птицы... В каждой картине, в каждом рисунке была та гениальная
недоговоренность, которая превращает лист бумаги, покрытый типографской
краской, в широко распахнутое окно в мир, каждый раз в новый, - и каждый
раз в такой же прекрасный и безбрежный, как все остальные...
- ...Зачем они так? Они ведь знали, что там люди. Они ведь знали...
- Может быть, это и не они, - сказал неожиданно для себя Лепешев.
- А кто? - горько усмехнулся Вебер. - Тайная оппозиция? Эти...
массоны? Плоско и старо.
- Масоны, - поправил Лепешев. - Нет, конечно... Представь себе, что
когда-то давно эглеанцы готовились к отражению вторжения. Была создана
система, уничтожающая все корабли, садящиеся на планету... Или даже не
так, а просто они выдрессировали соответствующим образом свою планетку. Но
вторжение не состоялось, о системе забыли. А теперь она сработала. А?
- Неплохо? - сказал Вебер. - Жаль, что мне не пятнадцать лет.
- Жаль, - сказал Лепешев. - Я тоже чувствую, что ты многое успел
утратить.
- Хотя почему бы и нет? - сказал Вебер. - Во всяком случае, в эту
версию все укладывается. Если бы ее удалось доказать... Слушай, а может,
Эгле - тоже планета Предтеч?
- В смысле, что сами эглеанцы - это уже цивилизация второго порядка?
- Естественно. Им же все-таки не миллион лет. Я к тому, что эта
оборонительная система была оставлена предтечами, они такие штучки любили.
- Я тебя понял. В таком случае, эглеанцы вообще ничего про нее не
знают. Но все равно надо попробовать спросить.
- Я спрошу. Подумаю вот, как лучше сформулировать, и спрошу, - сказал
Вебер.
- И вообще, попробуй порасспросить их о прошлом, - сказал Лепешев. -
Нутром чую, там должно быть что-то интересное.
- Да, наверное, - согласился Вебер. - Корни должны быть там.
- Ты с этим запросом долго провозишься? - спросил Лепешев.
- Часа три минимум. - Вебер взглянул на часы. - Давай к половине
шестого...
- В рубку или к тебе?
- Лучше сразу ко мне.
В дверях Вебер обернулся.
- Слушай, а при чем тогда эти птицы? - спросил он.
Лепешев пожал плечами. Про птиц он забыл.
На самом деле, причем тут птицы? Птицы в схему не укладываются.
Да в какую схему? Нет еще никакой схемы, голая эвристика при полном
отсутствии логики.
На одной логике тоже далеко не уедешь, напомнил он себе. Компьютеры
сдались.
А все-таки давай попробуем по порядку...
Итак: благоустроенная планета. Чертовски благоустроенная, даже
эквивалент подобрать трудно. Подарок судьбы или рукоделие? Скорее
последнее, но точно не знаем.
Уничтожили три корабля - после посадки на планету. Что это за оружие
такое, которое дает врагу время на посадку? Да и не только на посадку:
первый корабль был атакован через сорок две минуты, второй - через
двадцать девять, третий - через восемнадцать. Нет, если это и оружие, то
крайне несовершенное. Кроме того, механизм действия: в первом случае -
атмосферное электричество, во втором - солнечные лучи, сконцентрированные
гигантской воздушной линзой, в третьем - гравитация. И существенный ущерб
нанесен самой планете, об этом мы как-то забываем.
Да, и птицы. Странные такие птицы, раньше они на глаза не попадались.
Эглеанцы любят изображать птиц, но таких я что-то не припомню...
Ну-ка, еще раз. Благоустроенная планета - корабли - птицы... Все?
Оружие - несовершенное. Так. Сокращается время реакции. Так. Что еще?
Королева Эгле, у которой сожгли змеиную шкуру...
Слово-то какое - реакция... неплохо оно в этом контексте звучит.
Ну-ка, ну-ка! Нет, ничего. Пустота. Свинцовая пустота.
Значит, так, сказал себе Лепешев. Сейчас ты ляжешь и проспишь ровно
три часа. Когда встанешь, ты уже будешь все знать. Ты и сейчас уже все
знаешь, осталось только уяснить это...
Он лег, не раздеваясь, и мгновенно уснул.
Ему что-то снилось, ярко и беспорядочно, но, проснувшись, он сразу
все забыл.
Голова была ясной, как после долгого отдыха, и как с ним всегда
бывало на новых местах, он не сразу понял, где находится. Только сев и
увидев два пустых кресла, горящую настольную лампу и открытые альбомы на
журнальном столике, он все вспомнил.
Он подошел к иллюминатору. Станция опять проходила над дневной
стороной планеты, и, вглядываясь в контуры материков и островов, напрягая
зрение, чтобы различить города и сады, Лепешев испытывал острую горечь и
тоску, потому что теперь он знал и понимал все, что произошло, и это
знание и понимание навсегда закрывали для него и всех остальных людей
дверь в этот чудесный мир...
Но разве можно так, чтобы - навсегда? И даже не потому, что это нам
нужно, жизненно нужно, что не одну сотню лет человечество стремится
рассмотреть себя со стороны, дать объективную оценку целям и методам, и
вот, наконец, встретило обладателей искомой, такой далекой от нашей, точки
зрения... Все равно мы вернемся сюда, не можем не вернуться, вернемся,
вооруженные новыми знаниями и новым опытом, и начнем все сначала, - и,
может быть, с большим успехом. Но это будет уже потом - и без меня...
Он встретил Вебера в коридоре - Вебер почти бежал навстречу, держа в
вытянутой руке несколько фотографий.
- Вот посмотри, - возбужденно заговорил он, - посмотри, это совсем
новое, это не то, что я спрашивал, но они никогда раньше...
Забавно, подумал Лепешев, разглядывая фотографии, только успел родить
