КОПЧЕНЫЙ. Стихотворение это мое! Про бельчонка! Ну нельзя
же так! Я же просил! Ну зачем вы?
НАТАХА. А че за бельчонок-то? Расскажи!
КОПЧЕНЫЙ. Зачем вам?
НАТАХА. В дороге же интересно! Давай!
КОПЧЕНЫЙ. Да у меня же когда-то бельчонок жил. Он был
совсем маленький. В лесу я его поймал, когда родители за
клюквой ушли. Они меня оставили, значит, машину сторожить. Ну я
сидел и от скуки стал наблюдать. И тут он сорвался, значит, со
ствола сосны прямо, ну и я за ним побежал, побежал, значит, во
всю прыть. А он так испугался, что не смог уже взобраться на
дерево-то, понимаете, снова, только крутился вокруг ствола,
пока я его не схватил. Лучше бы, наверно, он убежал, но это я
только сейчас понимаю, а тогда... Ну, в-общем, был он совсем
дикий. Поэтому и назвал я его Чингачгуком. А потом... Есть он
только на третий день начал. Сунул я ему тогда в такую старую,
знаете, всю потрескавшуюся сумочку, - была такая у матери,
конфету, "Школьную", и он начал ее лизать... Для меня это было
как чудо! И так вот постепенно он и приручился. Долго у него
потом не было клетки, и вот, значит, когда я приходил из школы,
он бросался ко мне на спину, коготки свои растопырит, и
крутится на мне как вокруг ствола точно сосны. Спина у меня
тогда поэтому всегда была исцарапанная такая. Зато как
завидовали мне все! Друзья там всякие приходили ко мне после
школы, ну и я показывал им, как бельчонок мой по карнизу
прыгает. О, он так уморительно лазил по шторам! Кресла эти,
знаете, в зале всегда были разодранными, потому что он
постоянно вокруг них крутился... Шесть торчала - во! А когда
потом отец построил для него клетку, большую такую, на ползала,
он каждое утро будил нас, прыгал, знаете, так, с места на место
- туда-сюда, туда-сюда, хотя у него даже колесо было, но он его
не любил. Ну, и очень любил он грызть арбузные корки всякие,
морковь там, сухари... Потом уже мы нашли на шкафу засушенные
грибы, он, видно, воровал их, когда из леса мы их приносили...
Ну, в-общем, прожил он у нас где-то полгода...
НАТАХА. А дальше-то? Че, блин, замолчал?
КОПЧЕНЫЙ. А однажды в воскресенье клетку я мыть стал, ну и
выпустил его, а сам пошел за тряпкой на кухню...А дверь,
значит, закрыл неплотно... Ну, он и увязался прямо за мной
следом... Прыг-прыг, прыг-прыг... С пола на табуретку, с
табуретки на стол, со стола на край, знаете, плиты этой, снова
на стол, и... представляете, прямо на крышку, она была еще
приоткрыта, а там кастрюля, ну в которой мать курицу варила...
Там был, представляете, кипящий бульон?! Ну, он не сразу
выпрыгнуть смог оттуда, а когда смог, сразу в угол под комод...
Ну, через несколько часов вытащил я его оттуда... И вместо
моего Чингачгука это теперь было какое-то существо вроде крысы.
Облезлый жирный мех, знаете, такой... Тьфу!Я долго плакал, я
был потрясен, но даже тогда, знаете, все равно надеялся, что он
поправится... Смазывал его мазью Вишневского, а он мучился от
боли. Вы не поверите, но тогда я даже видел на его глазах
слезы. Представляете? Он понимал, что я хочу ему помочь. Он
плакал вместе со мной. Он хотел жить. Но это было уже
невозможно, хотя я и не верил в это. Ну а потом он промучился
два дня, и все это время я думал, что он выздоровеет. А на
третье утро после этого я подбежал к клетке, но его там уже не
было. Я кинулся к матери. "Где он? Где?" А она - "Все! Ночью он
умер!"- сказала, ну и дала мне коробку. Это была коробка,
знаете, такая - из-под обуви "Цебо". Она сказала отнести ее на
помойку. Ну я вышел во двор. Картонная коробка эта серая с
надписью "Цебо" была у меня под мышкой. Ну а тогда была зима.
Было холодно и серо. Снег, наверно, оставался таким же белым,
но для меня весь мир стал каким-то, знаете, серым и
безжизненным. Поэтому и снег, казалось, который шел в этот
день, был серого цвета...Ну, в-общем, шел я по двору...Шел,
сжимая эту коробку... А в ней что-то было. Я открыл, значит,
эту крышку и увидел моего бельчонка. Нет, не его, а то, что от
него осталось. Это было уже крошечное скрюченное тельце. Это
был уже не он. Нет, не он. Я бережно закрыл крышку, осторожно
положил коробку в контейнер и пошел, постоянно оглядываясь
назад. Потом я долго отказывался есть, я не хотел жить... Как
так, почему в мире возможна такая несправедливость? Почему не
стало живого существа, такого веселого, такого мягкого? Почему?
Это ведь человек может быть плохим или хорошим, а животное не
может... Ночью я представлял, как серый картонный гробик
находят на свалке мусорщики, и топчут-топчут-топчут своими
грязными резиновыми сапогами. Меня уже хотели отвести ко врачу,
но где-то через три дня я стал понемногу забывать о
бельчонке... Вот... А теперь уже прошло много лет, но и сейчас,
наверно, в моей жизни не было более сильного потрясения, чем
это...Зачем я его приручил? Дикое животное - оно и есть
дикое... Вот!
НАТАХА. Да... История! Трагедия, блин, жизни! Смерть
бельчонка в кастрюле с супом!..
МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!
КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим
бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но
приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался
диким, и полностью его приручить невозможно...
НАТАХА. Да, блин, рассказываешь ты интересно... А
все-таки, где же твои документы, ну бумаги там всякие для
контрактов этих? Покажи хоть что-нибудь! Ты хоть чего продаешь?
МУСЬКА. Куриные окорочка? Ножки Буша?
КОПЧЕНЫЙ. Нет. Ворую я. Езжу туда-сюда. И у таких, как вы,
деньги таскаю...
МУСЬКА. Чего? Кончай лапшу на уши вешать!
НАТАХА. Серьезно, что ли?
МУСЬКА. Да нет, врет он! Ну скажи, что врешь!
НАТАХА. Муська, не приближайся к нему!
КОПЧЕНЫЙ. А чего мне было делать? Как бельчонок умер, все
у меня сразу пошло под откос... Я тогда в шестом классе
учился... Что-то во мне словно надорвалось... Со шпаной
связался... Из школы меня отчислили за неуспеваемость...
Родители на меня рукой махнули ... Терпели, терпели, и не
вытерпели - из дома выгнали... Скитался, воровал... Пока
Матильду мою не встретил... Думал, все, новую жизнь начну...
Купил дом до армии, завод помог... Правда пришлось его снимать
- бревна подгнили... Тесть делал сруб, а я бутылки принимал
из-под шампанского... Фундамент заливали... Шампанские бутылки
в цементе, и, вот так вот, горлышками во двор... Стекло-то
кондовое, прочное... Потом, правда, ветер свистел по ночам, аж
жутко было... Я ведь смышленый, у меня даже счетчик в другую
сторону крутился. И отопление свое сделал. Загнал в трубы
трансформаторное масло, оно не охлаждается... Жили вроде
ничего... И любовь, и согласие - все было... Ан нет... Не смог!
Свободная жизнь манит! Не могу терпеть, когда тебя пилят... А
сейчас вот, чтоб прожить как-то, этим вот решил попробовать
промышлять, та не мое это, душой чувствую, а денег никак
зарабатывать не могу...
НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра,
когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой
станции сошел, а?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то...
НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?
КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет
занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из
коммерсантов, их же сейчас много ездиит...
НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..
КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто... А как вы
вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать... Лежал,
а внутри все дрожало от напряжения... Не смог бы я все равно...
Боюся сильно... Людей мне жалко...
ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается,
неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.
НАТАХА. Куда ты?
ЕГОРКА. Пойду попыхаю... ( Делает неловкие движения.
Выходит.)
НАТАХА. Врешь ты, что первый... Сам, блин, наверно, только
этим и занимаешься... А зачем тебе деньги-то? Что бы делать
стал?
КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня... Не сказал я... Малютка...
Анюта - зовут... Три годочка ей... И ничем я не могу ей
помочь... Кормить нечем... Даже на молоко, и то с трудом
хватает... Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не
вовремя...
НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь
зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!
КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня... С судимостью я... Давно уже
отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю...
НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки
тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют... Послушаешь, так
все такие страдальцы... Куда бежать?!
МУСЬКА. ( Роется в карманах джинсов и достает пачку денег,
перетянутую резинкой ) На!..
КОПЧЕНЫЙ. Мне?
НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?
МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!
КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять... Так много!
МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?
НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без
денег!
МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!
НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее... шмотки
покупать... А он пусть работает! Давай мне сейчас же! (
Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин,
ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои
пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их
прикарманивают... Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила
уже! Должна, блин, наверно, научиться...
МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!
НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше... Что ты
будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин,
на кухне тараканьи бега!
МУСЬКА. У меня же тоже дочь... тоже такая! Без отца!
НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они,
мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими
баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась!
Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала,
а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно... Че ты, хочешь,
чтоб с тобой такое же было?
МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила...
НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в
каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж
от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала... Ты уже
вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть
стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба... Что-то
я так распереживалась, что валерьянки попить надо... Совсем
нервная стала... Из-за тебя! ( Нагибается и лезет в авоську.
Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и
останавливается.) Никак - Анна Каренина!
МУСЬКА. Че там? Случилось, что ли, чего?
КОПЧЕНЫЙ. Да вроде станция...
Он хватается обеими руками за ручку, и всем своим телом
повисает на ней. НАТАХА напрягается. Окно приоткрывается.
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Парни, берите минералку сорокоградусную!
Есть хлебный напиток! Свежий!..
МУСЬКА. Ой, я аж испугалася! Откуда она взялась, бабка
эта? Ночь ведь уже!?
КОПЧЕНЫЙ. Летучий голландец будто...
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Пенсию не плотят, внучка, вот ночами и
торгую... Днем стыдно... Берите напитки!..
НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас
еще осталося. ( МУСЬКЕ ) Вот кому дать можно... немного... Ну
да ладно, давайте допьем, что ли... Ой! Сколько не ездила,
такого еще не было... Первый раз привелось ехать с квартирным
вором... Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на
