из ее рта, соединяет со своей и оставляет на столике, Соскальзывая в тепло
Сониного тела, в тяжелый, без сновидений сон. Газовая косынка, медленно
сворачиваясь, горит без огня на краю пепельницы и падает на ковер рядом с
кучей одежды и рюмкой коньяка. Часть публики кричит и скапливается на
нижних ступенях; проконсул заканчивает приветствие и делает знак страже
расчистить проход. Ликас, первым поняв в чем дело, указывает ему на
дальнюю часть старого матерчатого навеса, который рвется у них на глазах и
дождем искр осыпает публику, суматошно толпящуюся у выходов. Выкрикнув
приказ, проконсул подталкивает Ирену, неподвижно стоящую спиной к нему.
"Скорее, пока они не забили нижнюю галерею", - кричит Ликас, бросаясь
вперед, обгоняя жену. Ирена первая почувствовала запах кипящего масла:
загорелись подземные кладовые; сзади навес падает на спины тех, кто
отчаянно пытается пробиться сквозь толщу сгрудившихся людей, запрудивших
слишком тесные галереи. Многие, десятки, сотни, выскакивают на арену и
мечутся, ища другие выходы, но дым горящего масла застилает глаза, клочок
ткани парит у границы огня и падает на проконсула, прежде чем он успевает
укрыться в проходе, ведущем к императорской галерее. Ирена оборачивается
на его крик и сбрасывает с него обугленную ткань, аккуратно взяв ее двумя
пальцами. "Мы не сможем выйти, - говорит она. - Они столпились внизу, как
животные". Тут Соня вскрикивает, стараясь высвободиться из пламенного
объятия, обжигающего ее во сне, и ее первый крик смешивается с криком
Ролана, который тщетно пытается подняться, задыхаясь в черном дыму. Они
еще кричат, все слабее и слабее, когда пожарная машина на всем ходу
влетает на улицу, забитую зеваками. "Десятый этаж, - говорит лейтенант. -
Будет тяжело, дует северный ветер. Ну, пошли".
