Хулио Кортасар
Все огни - огонь
Рассказ (Из книги "Все огни - огонь")
Перевод В. Спасской
Какой будет когда-нибудь моя статуя, иронически думает проконсул,
поднимая руку, вытягивая ее в приветственном жесте, каменея под овации
зрителей, которых не смогли утомить двухчасовое пребывание в цирке и
тяжелая жара. Это миг обещанной неожиданности; проконсул опускает руку и
смотрит на жену, та отвечает ему бесстрастной улыбкой, приготовленной для
публичных празднеств. Ирена не знает, что за этим последует, и в то же
время как будто знает, даже неожиданность становится привычкой, когда
научаешься сносить капризы хозяина с безразличием, бесящим проконсула. Не
глядя на арену, она предвидит, что жребий уже брошен, предчувствует
жестокое и нерадостное зрелище. Винодел Ликас и его жена Урания первыми
выкрикивают имя, подхваченное и повторенное толпой. "Я хотел сделать тебе
приятную неожиданность, - говорит проконсул. - Меня заверили, что ты
ценишь стиль этого гладиатора". Хозяйка своей улыбки, Ирена благодарит
наклоном головы. "Ты оказала нам честь, согласившись сопровождать на эти
игры, хотя они тебе и наскучили, - продолжает проконсул, - и справедливо,
чтобы я постарался вознаградить тебя тем, что больше всего тебе по вкусу".
"Ты соль земли! - кричит Ликас. - По твоему велению на нашу бедную
провинциальную арену нисходит тень самого Марса!" - "Ты видел только
первую половину", - говорит проконсул, касаясь губами чаши с вином и
передавая ее жене. Ирена делает долгий глоток, и легкий аромат вина словно
отгораживает ее от густого и въедливого запаха крови и навоза. В разом
наступившей выжидательной тишине, которая безжалостно очерчивает его
одинокую фигуру, Марк идет к середине арены; его короткий меч поблескивает
на солнце там, где сквозь дыры в старом холщовом навесе пробивается косой
луч, и бронзовый щит небрежно свисает с левой руки. "Ты выставишь против
него победителя Смирния?" - возбужденно спрашивает Ликас. "Кое-кого
получше, - отвечает проконсул. - Я хотел бы, чтобы твоя провинция помнила
меня за эти игры и чтобы моя жена хоть раз перестала скучать". Урания и
Ликас аплодируют, ожидая ответа Ирены, но она молча возвращает чашу рабу,
как бы не слыша вопля, которым толпа приветствует появление второго
гладиатора. Стоя неподвижно, Марк тоже словно не замечает оваций,
встречающих его соперника; концом меча он легко касается своего
позолоченного набедренника.
"Алло", - говорит Ролан Ренуар, протягивая руку за сигаретой, - это как
бы неизбежное продолжение жеста, которым он снимает трубку. В телефоне
потрескивает" там какая-то путаница, кто-то диктует цифры, потом тишина,
еще более глухая на фоне молчания, что льется в ухо из телефонной трубки.
"Алло", - повторяет Ролан, кладя сигарету на край пепельницы и нашаривая
спички в кармане халата. "Это я", - говорит голос Жанны. Ролан утомленно
прикрывает глаза и вытягивается поудобнее. "Это я", - ненужно повторяет
Жанна. Ролан не отвечает, и она добавляет: "От меня только что ушла Соня".
Ему надо посмотреть на императорскую ложу, сделать традиционное
приветствие. Он знает, что должен это сделать и что увидит жену проконсула
и самого проконсула и, быть может, жена проконсула улыбнется ему, как на
предыдущих играх. Ему не надо думать, он почти не умеет думать, но
инстинкт подсказывает ему, что это плохая арена - огромный медно-желтый
глаз, грабли и пальмовые листья кривыми дорожками исчертили песок в темных
пятнах от прошлых сражений. Накануне ночью ему приснилась рыба, ему
приснилась одинокая дорога меж рухнувших колонн; пока он одевался, кто-то
шепнул, что проконсул заплатит ему не золотыми монетами. Марк не стал
спрашивать, и человек злобно рассмеялся и ушел, пятясь, не поворачиваясь к
нему спиной; а потом другой сказал, что то был брат гладиатора, которого
Марк убил в Массилии, но его уже подталкивали к галерее, навстречу крикам
толпы. На арене невыносимо жарко, шлем тяжело давит голову, отбрасывая
солнечные блики на навес и ступени. Рыба, рухнувшие колонны; неясные сны,
провалы памяти в миг, когда, казалось, он мог бы их разгадать. А тот, кто
одевал его, сказал, что проконсул заплатит ему не золотыми монетами;
пожалуй, жена проконсула не улыбнется ему сегодня.
Крики толпы сейчас не трогают его, ведь это аплодируют другому, правда,
меньше, чем Марку минуту назад, но к аплодисментам примешиваются возгласы
удивления, и он поднимает голову, смотрит на ложу, где Ирена,
повернувшись, говорит с Уранией, где проконсул небрежно делает знак рукой,
и все тело его напрягается, рука сжимает рукоять меча. Ему достаточно
скользнуть взглядом по противоположной трибуне; его противник выходит не
оттуда; со скрипом поднимается решетка темного коридора, из которого на
арену обычно выбегают хищники. Марк видит, как из тьмы появляется
гигантская фигура вооруженного сетью нубийца, до тех пор незаметного на
фоне мшистого камня; вот теперь каким-то шестым чувством Марк понимает,
что проконсул заплатит ему не золотыми монетами, и угадывает значение рыбы
и рухнувших колонн.
И в то же время ему неважно, что произойдет между ним и нубийцем, это
его работа, все зависит от умения и от воли богов, но тело его еще
напряжено, словно из страха, что-то внутри вопрошает, отчего нубиец вышел
из коридора для хищников, и тот же вопрос среди оваций задает себе
публика, и Ликас спрашивает то же у проконсула, а проконсул молча
улыбается, наслаждаясь всеобщим удивлением, и Ликас смеется, и протестует,
и считает, что обязан поставить на Марка; еще до того, как раздастся
ответ, Ирена знает, что проконсул удвоит ставку в пользу нубийца, а потом
благосклонно взглянет на нее и прикажет подать ей охлажденного вина. И она
отопьет вино и примется обсуждать с Уранией достоинства нубийца, его рост
и свирепость; каждый ход предусмотрен, хотя подробности неизвестны, может
не быть чаши вина или гримаски Урании, когда она станет громко восхищаться
могучим торсом великана. Тут Ликас, большой знаток по части цирковых
сражений, обратит их внимание на то, что шлем нубийца задел за шипы
решетки, а она поднята на два метра от земли, и похвалит непринужденность,
с какой боец укладывает на левой руке ячеи сети. Как всегда, как с той уже
далекой брачной ночи, Ирена прячется в самый дальний угол самой себя, хотя
внешне она снисходительна, улыбается, даже выглядит довольной; и в этой
свободной пустой глубине она ощущает знак смерти, который проконсул облек
в форму веселой неожиданности, знак смерти, который могут понять лишь она
и, быть может, Марк, но Марк не поймет - грозный, молчаливый, не человек,
а машина; теперь его тело, что она возжелала прошлый раз в цирке (и
проконсул угадал это, ему не нужны провидцы, он угадал это, как всегда, в
первый же миг), заплатит за простую игру воображения, за бесполезный
взгляд - глаза в глаза - поверх трупа тракийца, искусно убитого точным
ударом в горло.
Перед тем как набрать номер Ролана, рука Жанны пролистала страницы
журнала мод, коснулась тюбика с успокоительными таблетками, шерсти кота,
свернувшегося клубком на диване. Потом голос Ролана произнес "Алло", его
чуть сонный голос, и вдруг Жанна почувствовала, что она смешна, что она
скажет Ролану именно те слова, которые приобщат ее к сонму телефонных
плакальщиц, в то время как единственный и ироничный слушатель будет курить
в снисходительном молчании. "Это я", - сказала Жанна, но сказала это
больше себе самой, чем молчанию на другом конце провода, на фоне легких
попискиваний. Она посмотрела на свою руку, рассеянно приласкавшую кота,
перед тем как набрать цифры, кто-то далекодалеко диктует номера, а его
собеседник молчит и послушно записывает, отказываясь верить, что эта рука,
мимоходом дотронувшаяся до тюбика с таблетками, - ее рука, мимоходом
дотронувшаяся до тюбика с таблетками, - ее рука, ее голос, который только
что повторил "Это я", - ее голос, звучащий на пределе, у самой границы. Во
имя собственного достоинства замолчать, медленно положить трубку на место,
остаться в незапятнанном одиночестве. "От меня только что ушла Соня", -
говорит Жанна, и граница перейдена, начинается смешное, маленький, с
удобствами ад.
"А-а", - говорит Ролан и чиркает спичку. Жанна ясно слышит этот звук,
она словно видит лицо Ролана: он втягивает дым, слегка откинувшись назад,
прикрыв глаза. Поток сверкающих ячеек как будто вылетает из рук черного
гиганта, и Марк точным движением уклоняется от падающей сети. В прежние
разы - проконсул знает это и поворачивает голову так" чтобы только Ирена
видела его улыбку, - он использовал эту долю секунды, самый уязвимый миг
для всякого бойца с сетью, чтобы отразить щитом угрозу длинного трезубца и
молниеносным движением броситься вперед, к обнаженной груди противника. Но
Марк не нападает, он стоит слегка согнув ноги, будто вот-вот прыгнет, а
нубиец ловко собирает сеть и готовится к новому броску. "Он погиб", -
думает Ирена, не глядя на проконсула, который выбирает сласти на подносе,
протянутом Уранией. "Он уже не тот, что прежде", - думает Ликас, жалея о
верном проигрыше.
Марк чуть пригнулся, следя за вращательным движением нубийца; он
единственный, кто еще не знает того, что предчувствуют все, он просто,
сжавшись, выжидает другой случай, смутно растерянный от того, что
пренебрег наукой. Ему понадобится время, быть может, в часы возлияний,
которые следуют за триумфами, он поймет отчего проконсул собирается
заплатить ему не золотыми монетами. Угрюмо ждет он нового подходящего
мига; кто знает, вдруг в конце, когда он поставит ногу на труп нубийца, он
снова увидит улыбку жены проконсула; но об этом думает не он, и тот, кто
думает это, уже не верит, что нога Марка станет на грудь заколотого
противника.
"Ну, решайся, - говорит Ролан, - или ты хочешь, чтобы я весь вечер
слушал этого типа, который диктует цифры бог знает кому?
Тебе его слышно?" - "Да, - говорит Жанна, - слышно, как будто очень
издалека. Триста пятьдесят четыре, двести сорок два". На миг все
замолкает, кроме далекого монотонного голоса. "Во всяком случае, - говорит
Ролан, - он использует телефон по делу". Ответ можно предусмотреть, скорее
всего, это будет первая жалоба, но Жанна молчит еще несколько секунд и
повторяет: "От меня только что ушла Соня. - Она колеблется и добавляет: -
Наверное, она скоро будет у тебя". Ролана это бы удивило, Соне незачем
идти к нему. "Не лги", - говорит Жанна, и кот выскальзывает из-под руки и
смотрит обиженно. "Это вовсе не ложь, - говорит Ролан. - Я имею в виду
час, а не сам факт ее прихода. Соня знает, что я не люблю, когда ко мне
приходят или звонят в это время". Восемьсот пять, издалека диктует голос.
Четыреста шестнадцать. Тридцать два. Жанна закрывает глаза, выжидая, когда
этот безыменный голос сделает первую паузу, чтобы сказать единственное,
что остается сказать. Если Ролан повесит трубку, у нее будет еще этот
голос в глубине телефона, она сможет держать трубку у уха, все ниже и ниже
соскальзывая на диван, поглаживая кота, - он снова устроился у ее бока, -
играя с тюбиком таблеток, слушая цифру до тех пор, пока другой голос тоже
не устанет, и уже не будет ничего, абсолютно ничего, только сама трубка,
которая покажется вдруг такой тяжелой, мертвый предмет, годный лишь на то,
чтобы отложить не глядя. Сто сорок пять, сказал голос. И где-то еще
глубже, точно крохотный карандашный набросок, кто-то, быть может очень
робкая женщина, спрашивает между двумя щелчками: "Северный вокзал?".
Ему удается вторично выпутаться из сети, но он плохо рассчитал прыжок
назад и поскальзывается на влажном пятне. Отчаянным движением меча,
которое заставляет зрителей вскочить с мест, Марк отражает сеть и
одновременно приподнимает левую руку со щитом, встречая удар трезубца.
Проконсул пропускает мимо ушей возбужденные комментарии Ликаса и
поворачивает голову к Ирене, сидящей неподвижно. "Сейчас или никогда", -
говорит проконсул.
"Никогда", - отвечает Ирена. "Он уже не тот, что прежде, - повторяет
