заставление, кроме самозаставления. Тем самым вопрос о
правомерности насилия ставился неверно. Поэтому и ответ Л. Н.
Толстого не мог быть верным.
Ошибка Толстого и его последователей не только в
неправильном толковании термина, но и в том, что они "отвергают
всякое внешнее понуждение и пресечение как насилие. Вообще
говоря, термины "насилия" и "зла" употребляются ими как
равнозначные настолько, что самая проблема непротивления "злу
насилием" формулируется иногда как проблема непротивления "злу
злом" или воздаяние "злом за зло"" [ 169]. Естественно, что
такая постановка вопроса уже предполагает отрицательный ответ.
Заставление и зло - это не одно и то же. Государство,
например, применяет психическое заставление в виде издания
законов, тем самым удерживая колеблющегося человека от
совершения нарушения. Здесь одна форма заставления (психическое
внешнее заставление) воздействует на другую (внутреннее
самозаставление). Психическое заставление окружает человека с
момента его рождения: в начале в форме родительского
воспитания, позднее сюда добавляются преподаватели в учебном
заведении, коллектив, друзья, окружение. "Все люди непрерывно
воспитывают друг друга - хотят они этого или не хотят..." [
170]. Где же здесь можно усмотреть какой-то вред? Сам человек
как личность не смог бы состояться, если бы был с момента
рождения изолирован от такого психического воздействия.
Но только психического заставления бывает, к сожалению,
не всегда достаточно. Человек может все-таки пойти на
совершение преступления, несмотря на все предшествующее
воспитание, осуждения, угрозы. Что же с таким человеком делать?
Возможны два варианта: предоставить ему свободу совершить
преступление или применить к нему физическое воздействие для
предотвращения преступления. Толстой, по словам Ильина,
предлагает первый вариант, сам Ильин настаивает на втором.
Применение физического воздействия, предостерегает Ильин,
возможно только как последняя степень заставления, крайнее
средство. Его можно применять только тогда, когда
самозаставление бездействует, а одного психического заставления
оказывается недостаточно.
Само по себе физическое заставление, как чисто внешнее
действие, не может быть ни злым, ни добрым. Оно лишь средство.
Оно подобно лекарствам, которые при передозировке или
неправильном использовании могут принести вред. От этого
лекарства не становятся злыми. Зло идет только от человека,
который со злым намерением отравить, сознательно вводит
смертельную дозу. Тот момент, что физическое заставление
производится вопреки воле заставляемого, также не является
отрицательным признаком. "Так, строжайший запрет самовольному
ребенку ехать на лодке в бурное море, запрет, сопровождаемый
угрозою запереть его и, наконец, завершающийся ввиду
непослушания осуществлением угрозы, невозможно признать
злодеянием..." [ 171]. Не является отрицательным признаком и
то, что это заставление именно физическое, что оно воздействует
на тело заставляемого, а тело человека кто-то может
рассматривать как на нечто неприкосновенное. "...Тело человека
не выше его души и не священнее его духа" [ 172].
Злобное насилие - понятие более узкое, чем понятие
заставления. Оно характеризуется противодуховностью и
противолюбовностью, т. е. внутренними, а не внешними
признаками.
Основную проблему своего исследования Ильин
формулировал так: "о духовной допустимости сопротивления злу
посредством физического понуждения и пресечения" [ 173].
Для правильного ответа на этот вопрос необходимо
наличие пяти условий:
1. Должно быть подлинное зло, т. е. злая человеческая
воля, проявляющаяся в физическом действии.
должен видеть совершающееся зло и воспринимать его именно как
зло.
3. Сам вопрос должен ставиться от лица человека,
обладающего подлинной любовью к добру [ 174].
4. Вопрос должен ставиться от лица человека, имеющего
реальную возможность для активных действий.
5. Должна быть такая ситуация, что ни самозаставление
злодея, ни психическое заставление других людей не способны
воспрепятствовать злодеянию. Т. е. физическое заставление
должно быть необходимым.
Как решает вопрос Толстой? "...Л.Н.Толстой и его
последователи стараются прежде всего обойти эту проблему или
снять ее с обсуждения. Под видом разрешения ее они все время
пытаются показать ищущей душе, что такой проблемы совсем нет;
ибо, во-первых, никакого такого ужасного зла нет, а есть только
безвредные для чужого духа заблуждения и ошибки, слабости,
страсти, грехи и падения, страдания и бедствия; во-вторых, если
бы зло обнаружилось в других людях, то надо от него отвернуться
и не обращать на него внимания, не судить и не осуждать за него
- тогда его все равно что не будет; в-третьих, любящему
человеку эта проблема и в голову не придет, ибо любить - значит
жалеть человека, не причинять ему огорчений и уговаривать его
самого, чтобы он тоже любил, а в остальном не мешать ему, так
что любовь исключает даже "возможность мысли" о физическом
сопротивлении; в-четвертых, это проблема пустая, потому что
нравственный человек заботится о самосовершенствовании и
предоставляет другим свободу самоуправления, отвращая от них
свою волю и усматривая во всем происходящем "волю Божию", и,
наконец, в-пятых, если уже бороться с внешним злом, то всегда
есть другие, лучшие и более целесообразные средства и меры" [
175].
Ильин пытается вскрыть основы миросозерцания Толстого,
из которых вытекают его ошибки в решении проблемы сопротивления
злу. "В центре всех "философических" исканий Л. Н. Толстого
стоит вопрос о моральном совершенстве человека... Все
миросозерцание Л. Н. Толстого выращено им из морального
опыта... Моральность стала высшей, самодовлеющей и единственной
ценностью, пред которой обесценилось все остальное" [ 176].
Идея "любви", выношенная и выдвинутая Толстым есть, по
существу, "чувство жалостливого сострадания" [ 177], есть
скорее "настроение", самоуслаждение [ 178], сентиментальная
любовь. Любящий, согласно Толстому, "любит" только до пределов
своей моральной праведности. За спасение "любимого" он согласен
отдать, в крайнем случае, свою жизнь (предложить убийце убить
себя вместо любимого человека), но не свою моральную
безукоризненность. Он готов защищать любимое существо лишь до
тех пор, пока не окажется необходимым физическое
противодействие, которое для него морально запретно, как
греховное, постыдное насилие [ 179]. Любовь, провозглашенная
Толстым в известном смысле бездуховна и противодуховна [ 180].
Мораль для Толстого выше религии, выше науки, культуры,
искусства, государства и права, и Толстой отвергает все эти
понятия. "Неизбежным выводом изо всего этого отвержения
является, наконец, и отрицание родины, ее бытия, ее
государственной формы и необходимости ее обороны [ 181].
Моральное братство обЦемлет всех людей без различия расы и
национальности и тем более независимо от их государственной
принадлежности; братского сострадания достойны все, а "насилия"
не заслуживает никто; надо отдать отнимающему врагу все, что он
отнимает, надо жалеть его за то, что ему не хватает своего, и
приглашать его к переселению и совместной жизни в любви и
братстве. Ибо у человека нет на земле ничего такого, что стоило
бы оборонять на жизнь и смерть, умирая и убивая" [ 182].
Согласно Толстому, "страдание есть зло". "Если страдание есть
зло, то и причинение страданий (насилие!) есть зло. Наоборот,
отсутствие страданий есть добро, а сочувствие чужим страданиям
есть добродетель. Этим определяется и судьба нашей основной
проблемы: в борьбе с страданием - допустимо ли причинять новые
страдания, умножая и осложняя их общий обЦем и состав? Ответ
ясен... "Сатану" нельзя изгнать "сатаною"; "неправду" нельзя
очистить "неправдою"; "зло" нельзя победить "злом"" [ 183].
Ильин же, вопреки Толстому, утверждает, что существуют
ценности более высокие, чем страдание или наслаждение отдельной
личности, чем даже сама личность и ее мораль.
Учение Толстого Ильин называет сентиментальным
нигилизмом [ 184]. Человек, по Толстому, должен жить,
завернувшись в себя; весь внешний мир должен отойти на второй
план; для него ""борьба всегда останется борьбой, т. е.
деятельностью, в корне исключающей возможность признаваемой
нами христианской нравственности". И потому все формы и
разновидности этой борьбы людей друг с другом предосудительны и
запретны: и хозяйственная конкуренция, развивающая технику и
материальную культуру; и борьба, возгорающаяся из-за половой
любви; и общественно-политическая борьба за право и за власть"
[ 185]. Толстой предлагает упростить всю жизнь людей,
отказавшись от использования современных достижений науки и
техники, отказавшись от собственности на землю, наемного труда,
культуры, власти, законов, половой любви, денег, мясоедения,
армии и так далее.
Ильин пишет: "Если это религия, то религия, связующая
не человека с Богом, а человека с человеком, и притом связующая
неверно и некрепко... Настоящая религия начинается от Бога и
идет к мироприятию; а это учение начинается от человека и идет
к мироотвержению" [ 186].
Что думает сам Ильин о данной проблеме?
Прежде всего, по Ильину, сопротивление злу должно
проистекать из любви, а не из ненависти, как казалось бы. Чтобы
это понять, надо обратиться к двум первым евангельским
заповедям Христа о любви. Первая из них и самая важная -
"Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой
твоей и всем разумом твоим". Вторая - "Возлюби ближнего, как
самого себя" [ 187]. Первая заповедь предшествует второй и,
кроме того, названа в Евангелии самой важной. Это значит, что
выполнение второй заповеди невозможно, если не выполняется
первая заповедь. Первая заповедь является критерием для второй.
Т. е., если твой ближний совершает богопротивное дело, то это
не значит, что надо его любить как самого себя и, если не
поощрять его, то хотя бы не противиться ему.
Нельзя ссылаться здесь на заповедь Христа, учившего
прощать врагов и прощать обиды. Из Евангелия от Матфея: "Вы
слышали слова: "Люби ближнего своего, но ненавидь врага
своего". Я же говорю вам: Любите врагов своих и молитесь за
тех, кто преследует вас, и тогда будете детьми Отца Небесного.
Он - причина того, что солнце сияет над злыми и добрыми людьми,
Он посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если любите
вы только тех, кто вас любит, то разве заслуживаете вы награду?
Даже сборщики налогов поступают так же. И если вы приветствуете
только своих собратьев, то разве поступаете иначе, чем все
остальные? Разве язычники не поступают так же? Итак, будьте
совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный" [ 188]. Христос
имел здесь в виду только личных врагов человека, Христос
никогда не учил прощать врагов Бога. Христос учил прощать
только своим личным обидчикам.
Конкретные обиды, наносимые конкретными людьми лично
тебе, всегда больно ранят и вызывают чувство мести. Но
реализация этого чувства, т. е. принятие физических мер к
отмщению, а также вся подготовка этого мероприятия сильно
отвлекают человека от его прямых задач. Даже сами мысли о мести
