Атака повторилась. Девушка вырубила питание, но ничего не
изменилось. Игра в настоящее не имела выхода. Помнится, дядя
что-то говорил на эту тему. Лилит выдернула шнур из розетки.
Бесполезно.
Атаки накатывались одна за одной.
- Ух-х-х!..
Перевела дух Лилит. Никого. Кажется все уровни пройдены.
Кошмар закончился. В голубом небе ни облачка. Краски вернулись,
и Радужный Город рисовался перед ней сказочным тортом. Впереди
самое вкусное - настоящее. Так быстрей убрать последние
преграды!
Прицел на сталагмиты башен.
Бам-ц!
Радужного Города не стало.
Прицел на радугу.
Бам-ц!
И весь мир отпрыгнул - поменялся масштаб.
Прицел на Землю.
Бам-ц!
И нет ее.
На Луну, на Солнце, на звезды.
Бам-ц!
Бам-ц!
Бам-ц!
Тень упала на девочку. Потянуло ледяным холодом, как от
облака. Лилит подняла голову. Черно в узком стрельчатом окне.
Ни декорации кипариса, ни фонариков звезд. Не стучат яблоки в
саду. В мире ни звука. Только безумно колотится девичье
сердечко. Лилит затрясло, маленькую, смертельно уставшую
девчушку, обреченную белую пешку в большой игре. Клавиатура не
работала. И Лилит уже догадывалась, что это означает. Пальцы
постучали в пластмассовые квадратики: тук-тук тук. Бесполезно.
Лилит забилась под стрельчатое окно. Ее бил озноб. Она ждала
прихода неизбежного.
Настоящее не заставило себя ждать. Кукла в уголке
экранчика дернулась - включился автономный режим - угловато
развернулась к Лилит, сверкнув мертвыми глазами-стекляшками,
навела оружие. Жалкая, лишняя, дрожащая нотка под окном.
Мертвые глаза-стекляшки. Черная точка дула. Время закрывающего
выстрела пришло.
Бам-ц!
И света не стало.
Вадим Кирпичев. Экспертиза
- Здрасьте, я принес вам проект модифицированного
перпетуум мобиле!
Люська хихикнула и уткнулась в пишущую машинку. Вздохнув,
я отодвинул рукопись.
Пиджак помят. Глаза сверкают. В руке черный портфелище, от
габаритов которого у меня разом заныли все зубы. В таких баулах
наши кулибины из глубинки таскают чертежи фотонного движка,
вырезку из районной газеты с заголовком "Есть умельцы в Великих
Кочках!" и грязные носки в полиэтиленовом пакете.
- Не может быть.
- Точно, вам говорю!
"Чайник" аж пыхтел от распиравших его эмоций, Новенький,
бурлящий энтузиазмом "чайник", еще не битый по инстанциям да
редакциям.
- Хорошо, хорошо. Пусть будет вечный двигатель. Но не
ослышался ли я? Вы сказали - модифицированный?
- Еще как!
- Это грандиозно. Но почему так скромно? Может, все-таки
усовершенствованный.
- Надо подумать... знаете, так точнее. Как приятно
встретить в редакции умного человека!
Мужик бросился обнять родственную душу.
- Кстати, кто вы по профессии?
- При чем здесь профессия? Ну лесник.
- Лесник... н-да.
- Моя изба на Лысом Холме стоит. Слыхали?
- Извините.
- Всего час делов от города - места сказочные. Если
понадобится душой угомониться, приезжайте. По траве босиком
пошлепаете, на холм поднимитесь. Там у меня сюрприз
приготовлен!
Глаза мужика горели. Вдруг остро захотелось куда-нибудь к
ручейку из нашего цементного мешка.
- Банька?
- Ха! Моя упрощенная действующая модель перпетуум мобиле.
Наваждение сгинуло.
- Понятно. Что, она у вас там воду в бочку качает? Пилу
приводит в движение?
- А вы откуда знаете?
- Так. Давайте ваш опус, и до понедельника, Неделя трудная
- раньше я экспертизу не проведу. Постойте... как называется
место вашего творчества? Лысый Холм? Не о нем ли ходят разные
слухи?
Мужик потупился.
- Он самый. Это о нас брешут.
- Ведьмы, лешие, аномальные явления...
Гость совсем помрачнел, глаза его дико сверкнули.
- Суеверия все. Ну вылетают самолеты из-под земли -
военные шалят, а так обычный кедрач и вообще...
- Товарищ, у вас совесть есть?
В разговор вЦехала наша Тамара. Голос негромок, но
парализующ. Прежде чем осесть в редакции, она работала
буфетчицей.
Мужик ей ответил улыбкой. Наивный.
Тамара смотрела в упор. Куда там немецкой овчарке, хотя до
воспитательницы детского сада не дотягивала.
- Не мешайте Василию Сергеевичу работать. Вам русским
языком сказано - приходите через неделю!
Мужик подставил вторую улыбку. Совершенно благостную. И
сгинул, как пришел.
Одобрительно кивнув Тамаре, я стал трясти портфель над
головой. Подумал. Бросил на стол. Пару раз заехал с правой,
врезал с левой, прошелся серией. Затем швырнул на пол и стал
энергично пинать ногами.
- Чем вы таким интересным занимаетесь, Василий Сергеевич?
- Люсьен удосужилась поднять бровку.
- Разве не видно, Люся? Провожу экс-пер-ти-зу.
ОбЦяснять было трудно - дыхания не хватало. Я уже прыгал
на портфеле двумя ногами.
Завершив экспертизу, пристроил портфель возле стола. Пусть
теперь докажет, что я не пыхтел над его рукописью.
- Василий Сергеевич, миленький, и это вся экспертиза?
- Отчего же, могу сжечь автора на костре.
Одно удовольствие - наблюдать за личиком Люсьен. На нем
легко читался ход битвы между генами Евы и средним техническим
образованием. Битва не затянулась.
- Вы совсем не заглянете в портфель? А вдруг там настоящий
вечный двигатель? Или что-то необыкновенное и удивительное?
- Гм... Необыкновенное и удивительное. Люся, вы помните,
чего нам стоил последний визит изобретателя перпетуум-мобиле?
Пропажи двух лампочек: в коридоре и в мужском туалете. Причем
вторую упер из-под зацементированного колпака!
"Необыкновенное и удивительное! Для меня, редактора
молодежного журнала со стажем? Для человека, который еще
пятнадцать лет назад в один день бросил курить и доказывать
теорему Ферма? Мне за сорок - полжизни ушло на суету. И тратить
время на безумные прожекты? Нет. Я буду работать над рукописью
по истории промышленности Урала восемнадцатого века. Вот чем
надо заниматься! Настоящим, реальным, полезным делом. Неужели
непонятно?" У меня всегда получались бесподобные монологи. Про
себя, молча. Да и что можно обЦяснить такой молоденькой и
симпатичной сотруднице? Вздохнуть и пожать плечами.
Уходя домой, невольно обратил внимание на лампочки. Все
целы. Но даже это меня не насторожило.
Входная дверь скрипнула в полночь.
- Беги, встречай своего балбеса, - кивнул я жене.
Мне надо было успокоиться. Сыну предстоял вступительный
экзамен в институт, а наш дурачок по дискотекам шлялся. У
знакомых в прошлом году сыновья не поступили, потом
бездельничали. В итоге: один - мотоциклист, второй - наркоман.
А дружки дебильные? А подружки? Слов нет!
Успокоился как мог и поторопился сменить жену на кухне.
Сын читал газету, жевал бутерброд с колбасой, хрустел
печеньем и прихлебывал компот. Все одновременно.
- О чем ты думаешь, Игорь?
- Наши в финале продуют, папочка.
- Ты дурачка не строй. Золотая медаль не карт-бланш на
глупости. Где шлялся?
И пока Игорь, закатив глаза, любовался лампочкой, я ужасал
его судьбами своих старых друзей, талантами грозивших небесам и
пошло спившихся, волочил на обозрение по ступеням десятилетий
скелеты предков, сгубивших себя водкой и заоблачными
мечтаниями, предрекал Игорю стезю тысяч наших российских
недоучек, пустивших жизни в распыл на ерунду: поиски снежного
человека, лудеж в сараях гравитационных движков, написание
трактатов по обустройству всего мира - на весь этот "расейский"
интеллектуальный алкоголизм.
В заключение припугнул ребенка последним сумасшедшим.
- А что? Здорово! Вечный движок - это по-нашему. Раз-два -
и решены все проблемы!
Если я и повысил голос, то на полтона... И почему утром со
мной жена не разговаривала?
Очередной понедельник начался в издательстве, где
благополучно угробил полдня. Снова нелады с бумагой. В редакцию
добрался голодный, злой. И что я вижу...
Тамара лежала на полу, на мятом пиджаке. Краснорожий
сибирский мужик вовсю медитировал лапищами над бюстом моей
сотрудницы. Люсьен вела себя скромнее: разбросав на стороны
света руки и ноги, она принимала нирвану прямо на столе
начальника. На моем то бишь.
Когда паника рассаживания стихла и сквозь облако
французских духов стали проявляться предметы, я повернулся к
гостю.
- Так вы и лечите еще?
Здесь загалдели мои дамы, мол, он чудесным образом снимает
головную боль (скорее оригинальным) и снимает не только ее
(хорошо бы - только).
Жест получился императорским. Все смолкли.
Вы не ответили на мой вопрос.
- Пытаюсь.
Смущенным мужик не выглядел.
- И многих исцелили?
- Некоторых.
- Понимаю. Что за пустяки для человека, преподнесшего миру
перпетуум-мобиле. Извините - модифицированный перпетуум-мобиле.
Помолчали.
Молчать мужик умел.
Врать расхотелось.
- Приходите-ка еще через недельку. Не смотрел я ваш опус -
со временем туго.
- Знаю. У вас ведь важные дела.
И будь я проклят, если в глазах мужика не мелькнуло что-то
похожее на насмешку.
Тамара подхватила целителя под локоток и, тараторя,
заглядывая в лицо, повела к выходу.
Чего-то я не понимал. "Чайник" - существо трепетное. Нет у
него права на умный взгляд. Прибавьте темное место жительства,
замашки экстрасенса - чем черт не шутит!
Заглянуть в бумаги?
Черный портфель, словно подслушав мои думы, высунул свою
радостную морду. Я решительно нагнулся и со всего маху локтем
впечатался в острый угол стола.
- О, мама мия!
Я вдруг понял в с е. Еще презрительно кривил губы, еще
распинался на вольтовом столбе, а тайну мужика, секрет его
взгляда знал. Как только сразу не догадался? Он из староверов.
Будут очи лучиться, если не пить, не курить да телик сменить на
закаты.
Хорош редактор - чуть было не взялся за экспертизу вечного
двигателя! Локоть заныл нестерпимо. Слава Богу, я начальник, а
босс всегда может поднять себе тонус работой.
О, как я орал! Грозный и неумолимый, как железнодорожное
расписание, нависнув над бедными женщинами, я громыхал, я
указывал, я буквально стирал в порошок своих подчиненных. В
общем, руководил. Люся затихла мышонком. Тамара поедала меня
восхищенным взглядом. Она обожала такие минуты. Поставив своих
дам на место по крайней мере на год, я закопался в рукопись.
Прошло минут пять. По чадящей мастерской восемнадцатого
века разлился запах растворимого кофе и, растолкав тени мужиков
да баб, перед глазами нарисовалась джинсовая юбка. И девчачьи
коленки.
- Василий Сергеевич, - Люся заерзала на краешке стола.
- Чего?
- Ваш кофе и бутерброд.
- Спасибо.
- Василий Сергеевич, миленький, Посмотрите его бумаги...
Я потер локоть.
- И не подумаю.
- Хотя бы таблицы.
- Люся! Что сие значит?
- Я утром случайно заглянула в портфель, одним глазочком.
Знаете, после этого совсем зауважала - я там ничего не поняла!
Что-то о вакууме...
- Это все?
- В том-то и дело. В дырке подкладки я нашла его
моментальное фото. Никогда не догадаетесь, где он снят!
- Швы не забыла распороть?
Люсьен отмахнулась и для пущего эффекта вытаращила глазки
- зрелище, доложу вам, не для холостяков.
- Он снят на фоне Эйфелевой башни, Василий Сергеевич!
- Ясно. Там, слева, плюшевые львы должны быть - у
кооператоров снимался.
- Да ну вас. Это настоящий Париж - мне ли не знать. Париж
- это...
Кто есть и откуда пошли люди русские? Величайшая загадка
