боевые машины робогов.
- Осторожно, Ваня!
Сбоку бодро налетел паровик-кулачник.
- О-го-го, хомо вульгарис! Сейчас я раскваш твой
физиономий!
Поршнем с фонарный столб кулачник попытался меня
проткнуть, молотом послать в нокаут. Любимая забава -
робогенок-паровичок лишь свистнул в моих бронированных лапах. А
по капрону травы уже катили огнепалы. Металл с нарастающей
силой гудел под ногами. Планета бралась за дело всерьез.
Мы взбежали на пригорок, за которым был спрятан
космический бот. Светило закатилось за левый угол горизонта, и
сразу стемнело. Мне лететь, а я все не мог налюбоваться ладной,
крепкой фигуркой Джейн. Нет, такая не для калифорнийских
большевиков.
- Джейн, милая, - расстреляв тройку титанозавров, я ткнул
дымящимся стволом в знакомую звездочку, - этот огонек Солнце.
Это самая прекрасная звезда галактики, Джейн! Там твоя планета
и твоя родина. Другого такого шанса не будет - полетели вместе.
На голову свалился огнедышащий семикрыл, шныряли механизмы
самого свирепого вида.
- Я боюсь, Ваня. Мне так спокойно живется при коммунизме.
Здесь так хорошо мечтать, писать картины...
Ревели шестикрышники, бесновались и швырялись плазмой
огнепалы, а я все пытался докричаться:
- Ты живая женщина, Джейн! Брось свои пейзажики, этот
вымороченный, фантастический мир. Счастье женщины на Земле. Там
желтые поля, зеленые луга, голубые реки. Там настоящая жизнь и
работа. Там есть больницы, Джейн! Летим...
Башенник прыгнул. Я вскинул ствол и огненная дуга зашипела
у наших ног.
- Джейн, решайся!
- А замуж возьмешь?
Ого! Быстрота реакции моя.
- Это исключено. Женитьба погубит мою карьеру.
- Тогда, Ваня, лети-ка на Землю сам.
- Джейн!
- Ваня!
Она зарыдала. Белокурые волосы разметались по моему плечу.
И тут я впервые в жизни вздрогнул. Звезды стали гаснуть.
Конструкция планетарных масштабов поднялась на горизонтом и
сворачивала небо в трубочку. Планету затрясло от напряжения -
аквариум накрывался. Но затрясся я от шепота милой Джейн.
- Весь мир мне не нужен без тебя, Ваня.
- Ну не могу я жениться!
- Тогда прощай.
Планетарная челюсть захлопывалась. Скатывались последние
песчинки судьбы. А я смотрел в сверкающие звездами глаза Джейн
и терзался выбором. Весь мир, с его славой, дорогами и
подвигами, или лучшая женщина этого мира? Дальние Миры или
пеленки? Быть или жениться на американке? А враги наседают! И
нет ни секунды на раздумья! Ну почему человек никогда не готов
к такому выбору?
Джейн прижалась к моей груди изо всех сил - так прощаются
навек. Улыбнулась сквозь слезы удивительной улыбкой. Но я уже
сделал свой выбор. Когда планета дожевывала последние звезды,
бот таки выскочил на орбиту.
x x x
Мы с пацанами переглянулись и дружно уставились на деда.
Хоть бы хны. Чистит веточкой ферцингорейку, да знай себе в усы
ухмыляется. Уж не рехнулся ли? Рассказ закончить и то толком не
сумел. Странно. Не похоже на деда. Он у меня ничего,
крепенький. А с годами даже умней становится. Вообще, я
заметил, что за последнее время все мои предки здорово
прибавили в интеллекте. Кроме отца, конечно.
- Дед, и ты не смог победить коммунизм?
На этот раз Колька переборщил - дедушка багровел на
глазах.
- Не болтай чепуху. Лучше запомни раз и навсегда:
российский косагр не может не выполнить задания!
- А Штаты?
- Ха! Штаты! Я не зря зажигал все лампочки. На обратном
пути мы с Васькесом смонтировали шикарный фильм. Когда миллионы
янки увидели ковбоя, крушащего из кольта унитазный бачок, -
тронулись все сейсмографы мира. Америка хохотала, как
сумасшедшая. С коммунизмом в ней было покончено навсегда.
- А Джейн ты взял на Землю?
Кольке, к его смелости, еще бы кое-чего добавить.
- Хватит вам лясы точить, ужинать бегом!
На крыльце показалась белая как лунь бабушка Женя и
подмигнула любимому внуку. Это мне! Простила! И тут я все-все
понял. Словно в голове лампочка зажглась. И вскакивая с травы,
настоящей, не капроновой, и взлетая на крыльцо, я
точно-преточно знал: самый любимый человек сейчас обнимет меня
и улыбнется своей удивительной, волшебной улыбкой. Улыбкой
ценой в мир!
Последним поднялся дед.
Вадим Кирпичев. Практик
Суха теория, мой друг,
Но древо жизни вечно зеленеет!
"Фауст" И.Гете.
Автоклав в углу лаборатории зачавкал и затрясся, словно
некое чудовище билось внутри. Впрочем, так оно и было.
Практик зевнул.
В Академии Евгеники его все называли Практиком. Он был
лучшим экспериментатором Академии, никогда не жаловался на
аппетит и имел толстые ляжки русского поэта. Себя Практик
называл реалистом и реформатором. Реалистом по жизни и
реформатором человеков. И как всякий реформатор Практик имел
мечту, точнее цель: сотворить Сверхразум, то есть решить задачу
непосильную даже для Создателя. Практик был обычным русским
человеком.
Зашедшая лаборантка положила на стол конверт, покосилась
на бурлящий автоклав и быстро удалилась, выдав каблучками
крещендо.
Почему у дур красивые ноги? Практик задумчиво уставился ей
вслед. Сколько раз можно обЦяснять, что Сверхразум не опасен
для человека! Человеку нечего опасаться Сверхразума-одиночки.
Чего бояться неандертальцам, создавшим в своей пещере
гомо-сапиенса? Смешно! Сверхразум опасен только для себя
самого. Это даже теорехтики признают...
Практик покосился на письмо. Оно было от знакомого
теоретика, теорехтика, как называл их всех наш Практик. Ишь:
"Срочно!!!" Чего такого срочного может быть в их пустых
измышлениях?
Автоклав зарычал с новой слой. На этот раз в рев вплелись
незнакомые, нежные , но почему-то тревожащие нотки.
Решающий эксперимент по созданию Сверхразума. Решающий...
сколько их уже было таких. Конец всегда один. Из автоклава
появлялся Сверхразум, очередной задохлик, головастик на тонких
ножках с немыслимо высоким коэффициентом интеллекта, озирал
окрестность печальными очами и... инфаркт, криз, кровоизлияние
в мозг. Еще ни один не протянул больше минуты. Причина? В ее
обЦяснение уже написаны десятки диссертаций, то есть толком
никто ничего не знал. Ясно было одно: Сверхразум и жизнь не
очень-то совместны.
Практик хохотнул, шлепнул себя по ляжке. Сегодня! Сегодня
все изменится. Сверхразум не сдохнет, и все благодаря его,
Практика, гениальной идее: Сверхразуму требуется сверхоболочка,
обычное человеческое тело здесь не годится. Поэтому в
сегодняшнем эксперименте запущен процесс самоорганизации.
Сверхразум сам сочинит себе тело, в котором ему вольно жить!
Вот так. Просто. И гениально! До такого горе-теорехтикам не
додуматься...
Автоклав взревел. Кусочки бетона посыпались на пол.
Практик напрягся. Аналогия с неандертальцами уже не
успокаивала. Мало ли в какого монстра самоорганизуется этот
головастик? Еще раз оглянувшись, Практик распечатал письмо.
По мере чтения ухмылка вернулась на лицо нашего Практика,
и она становилась все шире. Что за чушь! Ну и насочиняют же эти
горе-теорехтики!
В письме высказывалось предположение, что Сверхразум
все-таки может быть опасен для человека, правда, с неожиданной
стороны. Мол, защитой разума от невыносимой горечи мироздания
является секс. Поэтому жизнеспособный Сверхразум будет
сверхгиперсексуальным. В заключение теоретик просил принять все
меры предосторожности при работе с таким либидо.
Практик захохотал. Захохотал громко. От души. Такого он не
ожидал даже от теорехтика.
Он еще смеялся, когда стальной люк отлетел в сторону и из
автоклава выбралось волосатое чудовище с десятками хлещущих по
воздуху щупалец. Когда же лицо Практика было вмято в
лабораторный журнал, а брюки рухнули вниз, будто к поясу
прицепили двухпудовую гирю, Практик вдруг остро почувствовал,
что это были вовсе не щупальца...
Вадим Кирпичев. Убей цивилизацию!
Кровавое, на полнеба солнце опускалось в озеро.
- Лилит, сзади!
Гигантский крокодил выскочил из осоки и с невероятной для
такой туши прытью помчал к девушке. Взмах челки. Немой крик в
профиль. Прыжок пресмыкающегося. Всплеск. И никого на
безжизненном берегу. Только кровавые блики заката пляшут на
воде.
Запыхавшийся парнишка пулей вылетел на обрыв.
- Ах ты морда чемоданная!
Лилит изо всех сил лупила кулачком по бородавчатой морде
крокодила. Тот, вжавшись в песок, виновато жмурился и вилял
хвостом.
- Алик, просила же, не надо толкать меня в воду! Неужели
нельзя игровые инстинкты сдерживать?
Алик вытаращил на девушку глазища, а хвостом так замотал,
что снес молодую березку. Кучерявый паренек сбежал по откосу.
- Лилит, я здесь ни при чем.
- Ты, Адам, вечно ни при чем. Угораздило меня связаться с
дураками.
- Пожалуйста, не бесись, Ли. Ничего страшного - обычная
игра. И почему ты всегда нервничаешь? В прошлом месяце хотела
получить медаль, стать чемпионкой округа, а теперь чего?
Девушка покосилась из-под светлой челки, махнула рукой.
-Тебе, мальчишке, этого никогда не понять. Ни-ког-да.
- Почему?
- Потому. Ты примитивный мужчина. И все и всегда для тебя
будет игрой. Просто - игрой. А я настоящего хочу! Настоящего...
Пунцовые пятна вдруг проявились на персиковых скулах
Адама. Он отвел взгляд от мокрой футболки Лилит. Облепившая
девичьи груди белая ткань уже ничего не скрывала. Скорее
наоборот.
Голос юноши охрип.
- Не думай, Лилит, насчет настоящего я очень хорошо тебя
понимаю. Покажи, а?
Белая ткань натянулась парусом. Мелькнул плоский живот -
руки пошли вверх. Полоска между юбчонкой и футболкой
становилась все шире. С такой неизбежностью расходятся причал и
борт отчалившего корабля. Корабль все дальше. Парус футболки
все выше. Наконец на свет выпрыгнули груди шестнадцатилетней
девушки. Налитые. С коричневыми, глиняными сосками,
вылепленными еще из т о й глины.
- Ну как, настоящие?
Лилит с интересом изучала лицо паренька, не забывая
следить за его руками. Адаму не хватило мгновенья. Захохотала,
отпрыгнула, закрутила футболку над головой, показала язык и с
разбегу влетела на плывущую в гору тропинку. Издалека еще
помахала своим белым флагом. Адам нашелся - ответил протянутой
рукой, добродушно улыбнулся. Потом обнял Алика и бросился с ним
в воду.
Прошло пять минут. Странно и пусто на вечернем берегу - ни
примятой травы, ни поваленной березки. Исчезли любые следы. В
подсвеченных голубым светом небесах зажглись первые звезды. Они
дрожали. Звезды всегда дрожат, когда маленькая девочка
отправляется в поход за настоящим.
Тропка почти бесшумно стекала, шуршала вверх, вихляя по
цветущему склону. Мимо проплывали живые изгороди из жасмина и
снежноягодника, за ними газоны цветущего крокуса, а дальше
пылало разноцветье георгин, настурций, пролеска. Пологим
откосом распахивались поля ириса, опушенные по краям полевой
ромашкой. А впереди льдистыми террасами поднимались заросли
хризантем, фантастическим пожаром горели флоксы. Удивительный,
красочный, забывший о временах года мир.
Налетел теплый ветерок и вмиг просушил светлые локоны
Лилит. Закружил, заструил вокруг ног, прогрел юбку, давно
натянутую футболку и стих. Девушка не улыбнулась. Морщинка на
чистом лобике не разгладилась. Лилит спорила. Никого рядом?
Пустяки. Всегда можно поспорить с собой.
