мышления, как можно разгадать, что таится внутри корабля? И что можно
сделать?
Такие варианты решения стояли перед Гардом, и третий вариант вовсе не
был никаким решением... и внезапно его руки поняли то, что не смогла
понять голова. Они потянулись к бутылке, спрятанной под деревом. Самое
правильное решение - напиться, несмотря на то, что часы показывали только
полдевятого утра.
Что-то будто кольнуло его в висок.
Он оглянулся.
За спиной стояла Бобби.
Рот Гарднера от неожиданности приоткрылся. Он помахал перед глазами
рукой, как бы отгоняя видение. Но Бобби не исчезла. Она была вполне
реальной, хотя и потеряла большую часть волос на голове, а скулы ее были
плотно обтянуты кожей; она напоминала человека, случайно выздоровевшего от
неизлечимой болезни. Ее правая рука была перевязана. И...
...и на ее лицо был нанесен грим. Грим, до неузнаваемости меняющий ее
облик. Но это она... это Бобби... это не сон...
Его глаза внезапно наполнились слезами. Только сейчас он понял, как
одинок был без нее.
- Бобби? - спросил он. - Это действительно ты?
Бобби улыбнулась той самой хорошо знакомой ему улыбкой, которую он
так любил. Это была она, Бобби. Бобби, его любимая.
Он подошел к ней, обнял, положив голову ей на плечо. Ему уже давно
хотелось это сделать.
- Привет, Гард, - сказала она и заплакала.
Он заплакал тоже. Он поцеловал ее. Поцеловал ее. Поцеловал.
Она обняла его здоровой рукой.
- Но Бобби, - говорил он, целуя ее, - ты не должна...
- Тсс. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.
Они целовались, и ее блузка как бы случайно расстегнулась, и под ней
показалось тело, белое и худое, с отвисшей грудью и торчащими ключицами,
но он любил ее и целовал ее, и слезы текли по их лицам.
Гард, мой дорогой, любимый, всегда мой
тссс
О как я люблю тебя
Бобби, я люблю
люблю
поцелуй меня
поцелуй
да
Под ними хрустели еловые иголки. Счастье. Ее слезы. Его слезы. Они
целовались, целовались, целовались без остановки. Встретив ее, Гард понял
одновременно две вещи: как ему ее не хватало и что в лесу не поет ни
единая птичка. Лес мертв.
Но они продолжали целоваться.
Воспользовавшись своей рубашкой вместо тряпки, Гард стер со своего
лица ее грим. Неужели она намерена прямо сейчас заняться с ним любовью?
Что ж, если она хочет...
Они оба сейчас представляли лакомый кусочек для комаров и москитов,
но Гарднер не получил ни одного укуса и был также уверен, что и Бобби не
укусил никто. Это не только грозное оружие, - думал он, глядя на корабль,
- но еще и отличный репеллент: отпугивает всех насекомых.
Он вновь натянул рубашку и коснулся лица Бобби, пробежал пальцами по
щеке, стирая грим. Большая часть его, правда, уже была смыта слезами.
- Я ненавижу тебя, - прошептал он.
Ты любишь меня, - ответила она.
- Что?
Ты все услышал, Гард. Я знаю, что услышал.
- Ты сердишься? - спросил он, уверенный, что между ними вновь
воздвигнется барьер, уверенный, что все закончится, потому что самые
лучшие вещи когда-нибудь кончаются. И ему было грустно от этой
уверенности.
- Именно поэтому ты не хочешь разговаривать со мной? - Он помолчал. -
Я не упрекаю тебя. Ты имеешь право так вести себя, женщина.
- Но я говорила с тобой, - сказала она, и, хотя ему было стыдно за
то, что он солгал ей, он был рад слышать в ее голосе разочарование. -
Говорила мысленно.
- Я не слышал.
- А раньше слышал. Ты слышал... и ты отвечал. Мы говорили, Гард.
- Тогда мы находились ближе к... к этому, - он указал рукой на
корабль.
Она слегка усмехнулась и прижалась щекой к его плечу. Грим все больше
стирался, обнажая бледную, полупрозрачную кожу.
- Разве я могу ненавидеть тебя?
- Нет. Да. Немного, - она улыбнулась и в этот миг стала давно и
хорошо знакомой ему Бобби Андерсон. И все-таки по ее щекам бежали слезы. -
И все же это хорошо, Гард. Мы сохранили самое лучшее в себе напоследок.
Он очень нежно поцеловал ее, но теперь ее губы были другими. Губы
Новой и Усовершенствованной Бобби Андерсон.
- И все же ни мне, ни тебе не хочется сейчас заниматься любовью.
- Я знаю, что выгляжу усталой, - сказала Бобби, - и потеряла свою
прежнюю привлекательность, как ты, наверное, успел заметить. Ты прав: мне
не хочется сейчас делать никаких физических усилий.
Черт бы тебя побрал, - выругался про себя Гарднер, отгородившись
мысленно от Бобби, чтобы она не могла услышать его мысли.
- Лечение было... радикальным. После него остались некоторые проблемы
с кожей и количеством волос на голове. Но все это постепенно
восстанавливается.
- Ох, - выдохнул Гарднер, думая при этом: Ты все еще не научилась
правдоподобно лгать, Бобби. - Что ж, я рад, что с тобой все в порядке. Но
тебе понадобится еще немало дней, прежде чем ты окончательно встанешь на
ноги...
- Нет, - спокойно ответила Бобби. - Пришло время для финального
рывка, Гард. Мы уже почти у цели. Мы начали это с тобой - ты и я...
- Ты начала это, Бобби. Ты нашла этот корабль. Вместе с Питером,
помнишь?
При напоминании о Питере на лицо Бобби набежала тень, но тут же
исчезла.
- Ты появился почти сразу же. Ты спас мне жизнь. Без тебя я сейчас не
была бы здесь. Так давай же закончим это вместе, Гард. Я думаю, нам
осталось выкопать не более двадцати пяти футов.
Гарднер понимал, что она права, но внутренне он не принимал такую
постановку вопроса. У него внезапно заныло сердце.
- Если ты так считаешь...
- Что ты говоришь, Гард? Осталось всего чуть-чуть. И мы вместе. Ты и
я.
Он задумчиво посмотрел на Бобби, а вокруг не было слышно ни единого
птичьего голоса.
Какое же нужно принять решение? Как сделать правильный выбор?
Убежать? Вызвать полицию? Как? Какие еще идеи, Гард?
И внезапно к нему пришла идея... или, во всяком случае, ее отблеск.
Но даже отблеск - это лучше, чем ничего.
Он похлопал Бобби по руке:
- Ладно. Я согласен.
Бобби улыбнулась шире... и вдруг на лице ее появилось удивленное
выражение:
- Интересно, сколько же он еще оставил тебе времени?
- Кто он?
- Волшебник-Зубодер, - пояснила Бобби. - Наконец и ты потерял зуб.
Вот здесь, прямо по центру.
Изумленный и немного испуганный, Гард поднес руку ко рту, уверенный,
что еще вчера зуб был на месте.
Вот это и случилось. Через месяц работы возле этой чертовой штуки его
иммунитет наконец перестал срабатывать. Теперь и он стоит на пути
"превращения" во что-то Новое и Усовершенствованное.
Он начинает "превращаться".
Гарднер с трудом выдавил из себя ответную улыбку:
- Я не заметил.
- А еще что-нибудь ты чувствуешь?
- Нет. Пока нет. Так ты говорила, что хочешь выполнить кое-какую
работу?
- Да, если смогу, - вздохнула Бобби. - С такой рукой...
- Попроси меня. Я помогу тебе.
Бобби улыбнулась и вновь стала той Бобби, какую он знал много лет,
его любимой женщиной.
Потом ему в глаза бросилось, как все-таки она худа и слаба, и у него
заныло сердце.
- Думаю, ты действительно поможешь, - тихо сказала она. - Мне было бы
одиноко без тебя.
Они стояли рядом, улыбаясь друг другу, и все было почти по-старому,
кроме леса, в котором теперь не пели птицы.
Прошла любовь, - думал он, - и никогда не вернется. И кто бы мог
подумать, что виной всему призраки! Даже Герберту Уэллсу не пришел бы в
голову такой сюжет!
- Мне бы хотелось заглянуть в яму, - сказала Бобби.
- Ладно. Тебе должно понравиться то, что я успел сделать.
И они вместе направились к кораблю.
Понедельник, 8 августа.
Жара не спадала.
Температура воздуха за окном кухни Ньюта Беррингера была семьдесят
девять градусов. Боже, сейчас только четверть восьмого, а ведь впереди еще
все утро! Правда, Ньют не смотрел на градусник. Он стоял в ванной,
облаченный в пижаму, и старательно растирал взятый у жены грим по лицу.
Ему всегда казалось, что грим - никому не нужное женское ухищрение и что
женское лицо без грима выглядит гораздо привлекательнее, но теперь, когда
сам в нем нуждался, Ньют был вынужден признать, что грим - вещь полезная.
Он пытался скрыть тот факт, что в последнюю неделю кожа на его лице и
затылке начала в буквальном смысле слова увядать. Он, конечно, знал, что
со всеми, кто побывал в сарае Бобби, происходят определенные перемены, но
сперва ему казалось, что эти перемены благотворны: все три раза он выходил
оттуда помолодевшим, ставшим будто бы выше ростом и способным
удовлетворить в постели и свою жену, и всех ее подруг.
Но с прошлой пятницы он уже не мог себя обманывать. Он отчетливо
видел вены, артерии и капилляры на щеках, и в связи с этим ему
вспоминалась картинка из медицинского атласа, где изображалась кровеносная
система человека. Когда он нажимал пальцами на щеки, они прогибались,
будто сделанные из эластика. Как если бы они... они... истончались.
Я не могу выйти в таком виде, - подумал он.
В субботу, когда он совершенно отчетливо увидел, что с ним
происходит, он сразу же бросился к Дику Аллисону.
Дик открыл ему дверь и сперва не понял, что так беспокоит Ньюта. Но,
приглядевшись повнимательнее, посочувствовал и предложил:
- Пожалуй, тебе нельзя появляться на улицах в таком виде. Давай
позовем Хейзел.
(Телефон, конечно, им для этого не был нужен, но старые привычки
умирают тяжело.)
У Дика в кухне было достаточно светло, и Ньют увидел, что на лице у
Аллисона тщательно нанесен грим. Дик сказал, что его научила этому Хейзел.
Да, это происходило со всеми, за исключением Эдли, который впервые попал в
сарай около двух недель назад.
Где же конец всему этому, Дик? - грустно спросил Ньют. Его, как
магнит, привлекало к себе зеркало, висящее на стене в кухне, хотя
собственное отражение в нем делало Ньюта совершенно больным.
Не знаю, - ответил Дик. Одновременно он разговаривал по телефону с
Хейзел. - Но это не имеет никакого значения. Это должно произойти с
каждым. Как и все остальное. Ты знаешь, что я имею в виду.
Конечно, он знал. Но первые перемены, - думал Ньют, украдкой глядя на
себя в зеркало, - всегда наиболее болезненные, потому что они... интимного
свойства.
Сейчас, стоя у зеркала и пытаясь на практике применять советы, данные
ему Хейзел, Ньют почувствовал, что, очевидно, грядет перемена погоды,
потому что все его сведенные ревматизмом суставы вдруг по-настоящему
заныли.
А, собственно, какая разница? Теперь ему должно быть все равно, какая
на дворе стоит погода.
И, не испытывая никакой радости от своего "превращения", он продолжил
практические занятия по гримировке собственного исчезающего лица.
Вторник, 9 августа.
Старый доктор Варвик, закончив прослушивать сердце Томми Джеклина,
устало выпрямился, зацепив при этом кончик носа Томми. Еще совсем
мальчишка, Томми унаследовал от отца их фамильную гордость - большой
длинный нос.
Его отец, - тоскливо подумала Бобби. - Кто-то должен рассказать его
отцу о случившемся. А как решить, кто это сделает? Ее-то не слишком
тревожили подобные вещи, потому что она знала: случайности, вроде смерти
этого паренька Джеклина, случайности, которые она старательно скрывала от
Гарда, все еще случаются.
Но скоро, - подумала она, - ничего подобного просто не сможет
произойти.
Еще несколько походов в сарай - и все образуется.
На соседней кровати хрипела и задыхалась Эстер Бруклин.
