девочка. Он полез на тебя?
- Да.., нет.., нет.
Тетя Корд все вязала, лишь ее брови поднялись: она ожидала
продолжения.
И Сюзан рассказала ей, что произошло, бесстрастным голосом,
задрожавшим только в самом конце. А тетя Корд начала успокаиваться.
Может, она волнуется напрасно, может, причина для тревоги только в том,
что девочка чересчур нервничает.
Новое платье, естественно, еще не закончили: хватало других дел.
Мария с рук на руки передала Сюзан плосколицой Кончетте Моргенштерн,
главной портнихе, которая без лишних слов увела ее в примерочную на
первом этаже: если бы непроизнесенные слова оборачивались золотом,
думала Сюзан, то Кончетта могла бы помериться богатством с сестрой мэра,
о состоянии которой ходили легенды.
Синее платье с бисером висело на безголовом манекене. Местами
пожеванный подол и дыра на спине не показались Сюзан катастрофой. Она-то
думала, что от платья остались одни лохмотья.
- Разве его нельзя спасти? - спросила она.
- Нет, - ответила, как отрубила, Кончетта. - Вылезай из этих брюк,
девочка. И из рубашки.
Сюзан подчинилась и теперь стояла босиком на холодном полу, скрестив
руки на груди, хотя Кончетта не проявляла ни малейшего интереса к ее
прелестям, спереди или сзади, сверху или снизу.
Как поняла Сюзан, Синее платье с бисером решили заменить на Розовое с
аппликацией. Сюзан надела его и терпеливо ждала, пока Кончетта что-то
замеряла, закалывала, записывала на черной грифельной доске, хватала
кусок материи и прикладывала к ее бедру или груди, поглядывая на
зеркало, занимающее всю дальнюю стену. Как всегда во время примерки,
Сюзан мыслями уходила далеко-далеко, отпуская сознание в свободный
полет. В эти дни сознание обычно предпочитало Спуск. Она и Роланд бок о
бок мчались на лошадях, а потом сворачивали к ивовой роще на берегу
Хэмбри-Крик.
- Стой смирно, - приказала Кончетта. - Я сейчас вернусь.
Сюзан и не заметила ее ухода. Забыла она и о том, что находится во
дворце мэра. Душа ее перенеслась в ивовую рощу, к Роланду. Она ощущала
сладковато-горький запах листвы, слышала журчание воды. Они лежали лицом
к лицу на траве, его ладонь погладила ей волосы перед тем, как он обнял
ее...
И так сильно углубилась Сюзан в свои грезы, что поначалу
отреагировала на руки, которые сзади обняли ее за талию, изогнула спину,
когда они, поласкав живот, поднялись, чтобы охватить ее груди. А потом
услышала свистящее дыхание, почувствовала запах табака и поняла, что
происходит. Не Роланд касался ее грудей, а длинные костлявые пальцы
Харта Торина. Она взглянула в зеркало и увидела, что он навис над ее
левым плечом, как инкуб. С выпученными глазами, с градинами пота на лбу,
несмотря на прохладу примерочной. А язык просто вывалился изо рта, как у
собаки в жаркий день. К горлу Сюзан подкатила тошнота. Она попыталась
вырваться, но руки Торина усилили хватку, прижимая ее к нему. Костяшки
пальцев поскрипывали, и теперь она чувствовала, как в нее упирается
что-то твердое.
За последние несколько недель Сюзан не раз тешила себя надеждой, что
в решающий момент у Торина ничего не выйдет, инструмент его подведет.
Она слышала, что такое часто случается с мужчинами в возрасте. Но
твердая палка, трущаяся о ее ягодицы, быстро развеяла все иллюзии.
Она взялась руками за руки Торина и попыталась стянуть их вниз,
вместо того чтобы вырываться самой (Корделия, хотя на ее лице ничего и
не отразилось, одобрила этот маневр).
- Мэр Торин... Харт.., ну нельзя же так.., здесь не место, да и время
еще не подошло... Риа сказала...
- Плевать мне на нее и на всех ведьм! - Его рафинированный язык
политика исчез, уступив место выговору жителя медвежьего угла вроде
Оннис-Форда. - Должен я что-нибудь получить, хоть какую-то конфетку,
должен. На хрен всех ведьм, говорю я! - Запах табака окутал Сюзан. Она
подумала, что ее сейчас вырвет, если придется и дальше вдыхать его. -Ты
просто стой, девочка. Спокойно стой, искушение мое. Не шевелись. Она
стояла, куда ж деваться. А какая-то часть ее сознания, та самая, что
называют инстинктом самосохранения, надеялась, что сотрясающую ее дрожь
отвращения он может принять за девичье возбуждение. Он крепко прижимал
ее к себе, руки мяли груди, воздух из раскрытого рта врывался в ухо. Она
стояла, закрыв глаза, глотая слезы. Много времени это не заняло. Он
терся о нее своим концом, постанывая, словно от боли в животе. Один раз
лизнул ее мочку, и Сюзан подумала, что в этом месте у нее начала слезать
кожа. Наконец, слава труду, она почувствовала его извергающееся семя.
- Да, выходи, выходи, чертов яд! - просипел мэр и так сильно подался
с ней вперед, что она впечаталась бы лицом в стену, если б не выставила
руки. А потом отступил на шаг.
Сюзан еще мгновение упиралась ладонями в стену. В зеркало она видела
отражение Торина, а в его образе - уготованную ей судьбу: конец
молодости, конец романтике, конец грезам, в которых она и Роланд лежали
вместе в ивовой роще, соприкасаясь лбами. Этот мужчина в зеркале чем-то
сам напоминал юношу, юношу, который замыслил что-то такое, о чем он
никогда не сказал бы матери. Высокого костлявого юношу с седыми
волосами, узкими плечами и мокрым пятном на брюках. Харт Торин словно не
сознавал, где находится. Сладострастие на какое-то время покинуло его
лицо, уступив место.., пустоте. Казалось, у него не голова, а ведро с
дырявым дном: сколько ни заливай в него воды, она утечет, не оставив ни
капли.
А ведь одним разом от него не отделаешься, подумала Сюзан, и
безмерная усталость навалилась ей на плечи. Теперь при каждом удобном
случае он будет проделывать то же самое. Теперь он будет всякий раз
наскакивать на меня. Теперь это будет как.., ну... Как "Замки". Как игра
в "Замки". Торин все смотрел на нее. Медленно, словно во сне, он вытащил
из брюк подол рубашки и прикрыл им мокрое пятно. Его подбородок блестел:
от возбуждения он пускал слюни. Мэр это почувствовал и вытер слюну
ладонью. Взгляд его по-прежнему оставался пустым. Наконец в глазах
мелькнуло что-то осмысленное, и Торин без единого слова повернулся и
вышел из примерочной.
Из коридора донесся глухой удар, словно он с кем-то столкнулся. Сюзан
услышала, как он пробормотал: "Извините! Извините!" (перед ней-то он
вообще не извинялся), и на пороге появилась Кончетта. Отрез материи, за
которым она ходила, лежал на плечах, словно шаль. Портниха сразу
заметила и бледное лицо Сюзан, и дорожки от слез на щеках. Она ничего не
скажет, подумала Сюзан. Никто из них ничего не скажет, как никто и
пальцем не шевельнет, чтобы помочь ей выбраться из клоаки, в которую она
сама себя загнала. "Ты сама этого хотела, шлюха", - скажут они в ответ
на просьбу о помощи. И этим будут оправдывать свое бездействие.
Но Кончетта ее удивила.
- Жизнь тяжела, мисси, так уж вышло. Пора тебе к этому привыкать.
5
Сюзан, выговорившись до конца, замолчала. Тетя Корд отложила вязание
в сторону, поднялась, поставила на плиту чайник.
- Ты все драматизируешь, Сюзан. - Она хотела, чтобы в голосе
зазвучали нотки доброты и мудрости, но ничего у нее не вышло. - Это в
тебе со стороны Манчестеров.., половина из них мнила себя поэтами,
другая половина - художниками, но все они каждый вечер напивались до
поросячьего визга. Он полапал твои титьки и потерся о тебя, ничего
больше. И расстраиваться тут не от чего. Тем более не из-за чего
лишаться сна.
- Откуда ты это знаешь? - фыркнула Сюзан. Она знала, что вопрос
грубый, но ее это уже не волновало. Более она не желала выслушивать
теткины нравоучения. Сейчас они жалили, как оса.
Корделия изогнула бровь, а когда заговорила, в голосе ее не слышалось
злобы:
- Вижу, этот вопрос доставил тебе удовольствие! Тетя Корд, сухая
палка. Тетя Корд - старая дева. Тетя Корд - седеющая девственница. Да?
Так вот, мисс Юная Красотка, пусть я и девственница, но в молодости
кавалеры у меня были.., до того, как мир "сдвинулся". Может, среди них и
великий Френ Ленджилл.
А может, и нет, подумала Сюзан. Френ Ленджилл старше тетки минимум на
пятнадцать лет, а то и на все двадцать пять.
- Пару раз я чувствовала боком старину Тома, Сюзан. И передом тоже.
- Твоим кавалерам тоже было под шестьдесят? Изо ртов у них дурно
пахло, а суставы хрустели, когда они лапали твои титьки? Кто-нибудь
пытался вдавить тебя в стену, когда старина Том начинал трясти бородой и
говорить бла-бла-бла?
Всплеска ярости, на который рассчитывала Сюзан, не последовало.
Вместо этого она увидела, как затуманились глаза Корделии и стали такими
же пустыми, как у отражения Торина в зеркале.
- Дело сделано, Сюзан. - Улыбка, короткая и ужасная, блеснула на
худом лице тетки. - Дело сделано, да.
- Мой отец возненавидел бы эту сделку! - закричала Сюзан.
-Возненавидел бы! И возненавидел бы тебя за то, что ты допустила такое!
Мало того, немало этому способствовала.
- Возможно. - Ужасная улыбка вновь пробежала по лицу тети Корд.
-Может, и так. А знаешь, что бы он возненавидел еще больше? Бесчестие
нарушенного слова, позор безотцовщины. Он бы хотел, чтобы этого не
случилось. Если ты помнишь его лицо, то не должна этого допускать. Сюзан
не отрывала от нее взгляда, губы ее дрожали, глаза наполнились слезами.
Я встретила человека, которого полюбила! Вот что она сказала бы тетке,
если б смогла. Неужели ты не понимаешь, что это все меняет? Я встретила
человека, которого полюбила! Но если бы тетя Корд относилась к тем
людям, кому Сюзан могла сказать такое, девушка едва ли оказалась бы в
таком безвыходном положении. Поэтому Сюзан повернулась и молча вышла из
дома. По щекам катились слезы. Перед глазами все расплывалось.
6
Она скакала незнамо куда, однако какая-то часть сознания, должно
быть, заранее определилась с маршрутом, потому что через сорок минут
после того, как она покинула дом, Сюзан увидела перед собой ту самую
ивовую рощу, о которой грезила, когда Торин подкрался к ней сзади, как
злодей-эльф из бабушкиных сказок.
Под ивами царила божественная прохлада. Сюзан привязала поводья
Фелиции к ветви (она умчалась, не заседлав лошадь) и медленно пошла к
маленькой полянке в центре рощи, где протекал ручей; здесь она села на
пружинистый мох, которым заросла полянка. Конечно же, она не могла не
прийти сюда. Именно на эту полянку она приходила со всеми радостями и
горестями с тех пор, как отыскала ее в восемь или девять лет. Именно
сюда время от времени приходила она после смерти отца, когда ей
казалось, что весь мир, ее мир, ушел вместе с Патом Дельгадо. Только эта
полянка узнала истинную глубину ее горя. Ручью она рассказывала о своих
чувствах, ручей и уносил ее слова.
Слезы вновь подступили к глазам. Она положила голову на колени и
зарыдала в голос. В тот момент она отдала бы что угодно, лишь бы на
минуту к ней вернулся отец и она могла спросить его, что же ей делать.
Она еще плакала, когда услышала треск сломанной неподалеку ветки, в
страхе оглянулась. Здесь было ее тайное убежище, и она не хотела, чтобы
кто-то застал ее в этой роще, да еще всю заплаканную, словно ребенка,
который упал и больно ушибся. Треснула еще одна ветка. В роще появился
кто-то еще, в самый неподходящий момент:
- Уходи! - закричала она, едва узнавая свой осипший от слез голос. -
Уходи, кто бы ты ни был, и оставь меня одну.
Но человек, теперь она видела его сквозь листву, приближался. А когда
она узнала его, то поначалу решила что направляющийся к ней Уилл Диаборн
(Роланд, мысленно поправилась она, его зовут Роланд) - плод ее
