"я никогда не был ее вдохновенным приверженцом", но из-за
артисток и публики) и в первой певице узнал свою Терезу (мнимого
Беллино), которую в последний раз видел в 1744 году в Римини. Она
показалась ему столь же прекрасной, как и семнадцать лет назад.
Она тоже сразу узнала его в зале, махнула веером, за сценой
спросила, какое у него теперь имя и пригласила на завтрак в свой
дом, где ему открыл дверь ее молодой новоиспеченный супруг Палези
в спальном халате и колпаке. Тереза знала все приключения
Казановы вплоть до его второго отъезда из Голландии. Когда супруг
вышел собственноручно готовить шоколад, Казанова воскликнул как
греческая рабыня на турецком корабле, с которой он любился на
глазах Беллино: "Пришел миг счастья!", и сразу же оказался "на
вершине счастья", причем восхождение облегчали ее спальный халат
и его костюм для прогулок. После этого Тереза сказала, что решила
никогда не обманывать мужа. Что случилось сегодня - лишь оплата
долгов ее первой любви.
Казанова с присущей ему своеобразной мудростью возразил своей
возлюбленной. Он доводил до абсурда ловко изобретенное суеверие,
по которому мужчина должен отплачивать пожизненной барщиной то
чувственное наслаждение, которое ему доставила девушка. Казанова
был убежден, что он дарит наслаждение. Например, Розалии он
сказал, что она должна лишь дождаться ночи, и тогда он
вознаградит ее и сделает счастливой. Он был абсолютно уверен в
своем соответствующем таланте. Конечно, женщины тоже делали его
счастливым. Но он верил, что дает им больше.
Казанова стоял на прекрасной ступени, с которой довольно
молодой мужчина лишь начинает собирать плоды любви и жизни.
Вокруг он видел знаки и чудеса, и замечал, что нет ничего нового
на земле. Круговорот поколений уже совершился. Настал час
полуденного замедления.
Следующее утро он провел в галерее сэра Ораса Мэна, владельца
картин, статуй и камей. В полдень аббат Гама предложил ему быть
представителем португальского двора на европейском конгрессе,
который должен состояться в Аугсбурге, чтобы подготовить мирный
договор. Если он хорошо сделает дело, он сможет всего достичь в
Лиссабоне. Казанова ответил: "Я готов ко всему." Это было верно.
Он уже узнал большую радость быть посланником.
Тридцать шесть часов спустя через Порто-дель-Пополо Казанова
въехал в Рим. На таможне он вручил для просмотра свои книги,
почти тридцать, все они были более или менее направлены против
религии.
Казанова остановился у Роланда в гостинице "Город Лондон" на
площади Испании. Дочь Роланда Тереза стала женой брата Казановы
Джованни. Тогда Джованни было тридцать и он уже десять лет был
учеником известного художника Рафаэля Менгса, у которого он жил и
чья сестра несчастливо любила Джованни. Подружившись в
Й. Винкельманом, он набрасывал рисунки для его "Monumenta
inedita". Винкельман называл его "величайшим рисовальщиком в Риме
после Менгса". Дружба разбилась, когда знаменитый археолог
открыл, что Джованни продал ему две картины как работы античных
мастеров, хотя написал их сам вместе с Менгсом. Ученые изыскания
Винкельмана об этих картинах превратили его в посмешище. После
этого он нашел в своих "Monumenta inedita" множество фальшивок,
которые "навязал" ему Джованни.
Кроме того, фальшивый вексель на 3850 талеров привел к тому,
что Джованни приговорили на десять лет галер, но к тому времени
он уже был директором академии искусств Дрездена. Он был ленивым
художником с литературным талантом и, как Джакомо, членом римской
академии "Аркадия". Он умер в 1795 году, Менгс его писал. Он
женился на Терезе Роланд в 1764 году; когда после четырнадцати
лет брака она умерла, то оставила ему восемь детей. Джованни был
единственным из четырех братьев Казанова, у которого были
законные дети, четверо пережили его. Карл в 1782 году жил с дядей
Джакомо в Венеции, бездельник даже украл - из мести - деньги у
купца Пецци, как он писал Джакомо в 1790 году; позднее он стал
австрийским офицером. Его сестра Йоханна-Терезия вышла замуж за
придворного казначея барона Рудольфа Августа фон Вессенига,
держала "салон" в Дрездене и умерла в 1842 году.
Джакомо и Джованни почти не переносили друг друга. В 1784
году произошло примирение. В 1790 году Джакомо писал своему
племяннику Карлу: "С твоим отцом я не разговаривал всю жизнь".
В Риме же в 1760 году Джакомо сидел за столом, когда вошел
Джованни. Они обнялись с большой радостью и рассказали свои
приключения - "он - свои маленькие, я - свои большие" пишет
Казанова. Джованни пригласил Джакомо занять пустующую квартиру в
доме рыцаря Менгса, где бесплатно жил Джованни. Потом они вышли
осмотреть Рим. Джакомо искал донну Чечилию, она умерла. Сестра
Лукреции, Анжелика, "едва смогла вспомнить его". В салоне
возлюбленной кардинала Альбани, покровителя Менгса и Винкельмана,
его представили аббату: "Это брат Казановы". "Неправда", говорит
Казанова, "они должны были сказать, что Казанова - мой брат". Там
он встретил Винкельмана, с которым подружился, как и с Менгсом. В
1767 году Казанова снова встретил художника Менгса в Испании.
В Дуксе нашли два письма от Менгса Джакомо Казанове.
Едва устроившись в доме Менгса, Казанова нанял коляску,
кучера и слугу в фантастической ливрее. Новые друзья представили
его библиотекарю Ватикана кардиналу Пассионеи, который попросил у
папы помилования Джакомо венецианской инквизицией. Пассионеи
просил его рассказать историю побега из-под Свинцовых Крыш. Но
так как пришлось сидеть на табуреточке, то Казанова рассказал
коротко и плохо. Пассионеи подарил ему свою надгробную речь на
принца Евгения. Казанова в ответ приподнес великолепно
переплетенный фолиант "Pandectorum liber unicus". Он пошел в
Монте Кавальо к папе Клементу XIII и поцеловал крест на святейшей
туфле. Папа сказал, что еще помнит, как Казанова в Падуе, где
Клемент был епископом, всегда покидал церковь, как только он
запевал "Розенкранц". Потом он дал Казанове благословение,
"весьма ходимую монету в Риме", и обещал поговорить с послом
Венеции о безопасном возвращении Казановы в Венецию. Он сказал,
что Пассионеи пошлет Винкельмана к Казанове с платой за пандекты,
или вернет книгу, если Казанова не примет плату. В этом случае
Казанова вернет надгробную речь на Евгения. Святой отец от души
посмеялся.
На выходе старый аббат спросил Казанову, не он ли бежал
из-под Свинцовых Крыш. Это был бывший лодочник Момоло из Венеции,
а теперь scopatore segreto, служитель тайной лестницы при папе.
Он был тестем Косты, слуги и секретаря Казановы. Казанова пришел
к нему и вместе с некрасивыми дочерьми Момоло встретил там бедную
и волшебно-красивую девушку-соседку по имени Мариучча, которая
сидела рядом с ним, он пожал ей руку и она ответила на пожатие;
"мне сразу стало ясно, как пойдет между мной и Мариуччей". Так и
пошло.
Святой отец поговорил с венецианским посланником, но помочь
не смог; он принял в дар ватиканской библиотеке действительно
отклоненный Пассионеи том пандектов. Немного погодя Казанова с
Менгсом сидели за обедом, когда пришел камердинер и от имени Его
Святейшества принес крест ордена Золотой Шпоры с дипломом и
патентом с большой папской печатью, объявлявшим Казанову доктором
прав и апостолическим протопотаром "extra urbem".
Казанова был чрезвычайно горд этим орденом, повесил его на
широкой карминовой ленте на шею и сделал с помощью Винкельмана
отделанный алмазами и рубинами крест. Он хотел похвастаться им в
Неаполе, куда хотел уехать на две недели, чтобы весело растратить
лотерейный выигрыш в пятнадцать сотен талеров. В это же время
Каузак, либретист оперы "Зороастр", которую Казанова перевел в
Дрездене, тоже получил этот орден и от невыносимого счастья почти
потерял рассудок. Глюк и Моцарт тоже были рыцарями этого ордена,
но Моцарт носил его только в Италии. В Вене его можно было
получить за один дукат. Пять лет спустя в Варшаве князь
Чарторыйский посоветовал Казанове снять орденский крест. "Что вам
эти милостыня?", спросил он. "Только шарлатаны рискуют носить
его." Папы тем не менее дарили этот орден посланникам, чьи
камердинеры его носили.
Казанова между тем снял комнату, чтобы спать там с Мариуччей,
которой подарил приданное в четыреста талеров, потому что на ней
хотел жениться молодой парикмахер. Казанова расшнуровал Мариуччу
и обнажил ее, не встретив сопротивления. От еще не угаснувшего
стыда она смотрела ему только в глаза. "Какое тело, какая
красота!"
Так как Казанова заметил, что вторая дочь Момоло любит его
слугу Косту, он отправил Косту назад, чтобы он не женился на
девушке. Коста боялся, что Казанова присвоит себе jus primae
noctis (право первой ночи). Казанова уехал в Неаполь с Ледюком и
неким аббатом Альфани, подделывателем древностей.
Когда он вновь увидел Неаполь, где восемнадцать лет назад
впервые испытал счастье, его охватило несравненное радостное
опьянение.
Глава семнадцатая
Рыцарь радости
Я - человек отвратительный...
Казанова,
письмо к Ж. Ф. Опицу
Я совершил в своей жизни
множество глупостей...
Казанова,
"Воспоминания"
Великие люди в любой жизненной
ситуации остаются равными себе.
Никколо Маккиавелли,
"Discorsi", III, 31.
И никто не похож на него меньше,
чем он сам.
Дени Дидро,
"Племянник Рамо"
Я устал всегда видеть любовную
интригу как главную пружину
всех трагедий. Разве не
существует других интересных
страстей?
Казанова,
"Поклонник Талии"
.....
Франсуа Вийон,
"Малое Завещание"
"С моего отъезда из Неаполя злой дух повлек меня крещендо от
глупости к глупости", пишет Казанова. С 1760 года начинаются
немотивированные путешествия Казановы. Начался период бешеного
расточения денег и любви. Началась настоящая любовная суматоха.
Он начал просто покупать девушек, особенно девушек из народа,
которых получал задешево и кучами, дочерей бедняков, которых он
подкупал деньгами и роскошью: Розалию, служанку марсельской
кокотки; в Генуе горничную Розалии Веронику и ее сестру Аннину;
Мариуччу в Риме, которой не хватало в доме хлеба; позже в Лондоне
пять ганноверских девушек. Он покупал женщин прямо, дочерей у
отцов, сестер у братьев, жен у супругов, любовниц у друзей,
дочерей целыми сериями у матерей, невест у женихов, учениц у
парикмахерш, любую у любого. Было ли это жизненным полднем
чувственного холостяка в путешествиях? Не выбирая, произвольно,
непроизвольно он переходил от одной к другой, брал девушек по
половине и по целой дюжине, по шестьдесят и по сотне: в Болонье
полдюжины подруг Кортичелли; у мадам Ф., парикмахерши из Пармы,
