раз над моей головой. Неожиданность этого шума заставила меня невольно
вздрогнуть, и я почти опрокинулся на спину. Это был определенно звук
ветки, сломанной пополам. Звук раздался так близко, что я слышал шелест
листьев на ветке, когда она лопалась.
Затем последовал град ломающихся взрывов; ветки лопались с большой
силой везде вокруг меня. В этот момент у меня была несоответствующая
реакция на это необыкновенное явление: вместо того, чтобы ужаснуться, я
засмеялся. Я искренне подумал, что я нашел причину происходящего. Я был
убежден, что дон Хуан снова шутил надо мной. Ряд логических заключений
закрепил мою уверенность; я почувствовал приподнятое настроение. Я был
уверен, что я мог схватить этого хитрого старого дона Хуана в следующей
его хитрости. Он был около меня, ломая ветки, и знал, что я не отважусь
поднять глаза; он был в безопасности и был волен делать то, что он хотел.
Я представил себе, что он был один в горах, так как я был с ним
постоянно несколько дней. У него не было ни времени, ни возможности
вовлечь каких-нибудь сотрудников. Если он прятался, как я думал, он
прятался один, и, логически, он мог производить только ограниченное
количество шумов. Так как он был один, шумы должны были происходить в
линейной последовательности во времени, то есть одновременно один, или,
самое большее, два или три одновременно. Кроме того, разнообразие шумов
также должно было быть ограничено механикой одного человека. Я был
абсолютно уверен, так как я оставался прижатым к земле и спокойным, что
все испытание было игрой и что единственный способ выйти победителем из
этого - эмоционально удалить себя из этого. Я положительно наслаждался
этим. Я поймал себя на том, что радовался мысли, что я мог предвидеть
следующее движение моего противника. Я старался представить себе, что бы
следующее сделал я на месте дона Хуана.
Звук чего-то чмокающего вытряхнул меня из моего ментального
упражнения. Я напряженно прислушался; звук повторялся снова и снова; я не
мог определить, что это такое. Он звучал, как будто какое-то животное
хлюпало воду. Он раздался снова очень близко. Этот раздражающий звук
напоминал мне хлюпающий звук изо рта юной девушки, жующей резинку. Я был
удивлен, как дон Хуан мог производить такой звук, когда звук повторился
снова, придя справа. Сначала был единственный звук, а затем я услышал ряд
хлюпающих, шлепающих звуков, как будто кто-то ходил по грязи. Шумы
прекратились на момент, а затем раздались еще раз очень близко слева,
возможно, только в десяти футах от меня. Это был почти ощущаемый,
раздражающий звук шагов, шлепающих по глубокой грязи. Теперь звук был
такой, как будто кто-то тяжелый бегал рысью в сапогах по грязи. Я удивился
богатству звуков. Я не мог представить себе какого-либо примитивного
изобретения, которое я сам мог бы использовать, чтобы производить такой
звук. Я услышал новый ряд бегающих, хлюпающих звуков у себя за спиной, а
затем они раздались все сразу, со всех сторон. Кто-то, казалось, ходил,
бегал, носился по грязи вокруг меня.
Логическое сомнение пришло мне на ум. Если все это производил дон
Хуан, он должен был бегать кругами с невероятной скоростью. Быстрота
звуков делала эту альтернативу невозможной. Тогда я подумал, что дон Хуан
должен был иметь сообщников, в конце концов. Я хотел вывести
предположение, кем могли быть его сообщники, но интенсивность звуков
захватила все мое внимание. В действительности, я не мог думать ясно,
однако, я не был испуган; я, возможно, был только ошеломлен необычным
свойством звуков. Хлюпанья действительно вибрировали. Фактически, их
странные вибрации, казалось, были направлены в мой живот, или, возможно, я
воспринимал их вибрации нижней частью своего живота.
Это осознание повлекло за собой немедленную потерю моего чувства
объективности и равнодушия. Звуки нападали на мой живот! У меня возник
вопрос: "что, если это не дон Хуан?" - испугался я. Я напряг мускулы
живота и плотно подогнул бедра к узлу моей куртки.
Звуки возросли по числу и скорости, как будто они знали, что я
потерял свою уверенность; их вибрации были такими интенсивными, что меня
тошнило. Я боролся с чувством тошноты. Я перевел дух и начал петь мои
пейотные песни. Меня стошнило, и хлюпающие звуки сразу же прекратились;
звуки сверчков, ветра и дальний лай койотов наложились на все. Внезапный
перерыв позволил мне передохнуть, и я пригляделся к себе. Только незадолго
до этого я был в лучшем расположении духа, самонадеянный и в стороне;
очевидно, я потерпел жалкую неудачу в оценке ситуации. Даже если у дона
Хуана были сообщники, для них было механически невозможно произвести
звуки, которые воздействовали на мой живот. Чтобы производить звуки такой
интенсивности, им было бы необходимо приспособление за пределами их
средств и их понимания. Очевидно, необыкновенное явление, которое я
переживал, не было игрой и "еще одной шуткой дона Хуана" - эта теория была
только моим примитивным объяснением.
У меня были судороги и неодолимое желание опрокинуться и протянуть
ноги. Я решил передвинуться вправо для того, чтобы отвернуться от места,
где меня стошнило. Мгновение спустя, когда я начал ползти, я услышал очень
мягкий скрип прямо над моим левым ухом. Я застыл на месте. Скрип
повторился с другой стороны моей головы. Это был единственный звук. Я
подумал, что он походил на скрип двери. Я ждал, но не слышал больше
ничего, поэтому я решил двинуться снова. Как только я начал передвигать
осторожно свою голову вправо, я почти подпрыгнул. Поток скрипов поглотил
меня сразу. Они были подобны иногда скрипу дверей, а в другой раз походили
на писки крыс или морских свинок. Они не были громкими или сильными, но
были очень мягкими и подкрадывающимися и вызывали мучительные спазмы
тошноты во мне. Они прекратились, как и начались, убывая постепенно, пока
я не мог слышать только один или два из них одновременно.
Затем я услышал что-то подобное крыльям большой птицы, пронесшейся
над верхушками кустов. Оно, казалось, летало кругами над моей головой.
Мягкие скрипы начали возрастать снова, и так же возрастало хлопанье
крыльев. Над моей головой, казалось, было что-то, подобное стае гигантских
птиц, махавших своими мягкими крыльями. Оба звука слились, производя
охватывающую волну вокруг меня. Я почувствовал, что плавал, взвешенный в
огромной волнообразной пульсации. Скрипы и хлопанье были такими плавными,
что я мог чувствовать их всем телом. Хлопанье крыльев стаи птиц, казалось,
подтягивало меня вверх, в то время, как писки крыс, казалось, толкали меня
снизу и вокруг моего тела.
Я уже не сомневался, что, благодаря своей неуместной глупости, я
спустил с привязи что-то ужасное на себя. Я стиснул зубы и, глубоко
вздохнув, запел пейотные песни.
Звуки продолжались очень долгое время, и я сопротивлялся им со всей
своей силой. Когда они умолкли, снова наступила "тишина", такая, какой я
привык воспринимать тишину, то есть я мог обнаружить только естественные
звуки насекомых и ветра. Это время тишины было для меня более вредным, чем
время шумов. Я начал думать и оценивать мое положение, и мое обдумывание
бросило меня в панику. Я знал, что я погиб; у меня не было ни знания, ни
выносливости, чтобы отразить то, что приставало ко мне. Я был совершенно
беспомощен, припав к земле над своей собственной рвотой. Я подумал, что
пришел конец моей жизни, и заплакал. Я хотел подумать о своей жизни, но не
знал, с чего начать. Ничто из того, что я делал в своей жизни, не было в
действительности достойно этого последнего конечного выражения, поэтому
мне не о чем было думать. Это было острое осознание. Я изменился с тех
пор, как последний раз переживал подобный испуг. На этот раз я был более
пустой. Я имел меньше личных чувств, чтобы унести с собой.
Я спросил себя, что сделал бы воин в подобном положении, и пришел к
различным заключениям. Что-то чрезвычайно важное было вокруг моей пупочной
области; в звуках было что-то сверхестественное - они были нацелены на мой
живот; и мысль, что дон Хуан обманывал меня, была совершенно
несостоятельна.
Мускулы моего живота были очень напряжены, хотя у меня не было больше
никаких судорог. Я продолжал петь и глубоко дышать, и почувствовал
успокаивающее тепло, заполняющее все мое тело. Мне стало ясно, что, если я
собираюсь выжить, я должен продолжать так, как меня учил дон Хуан. Я
повторил его инструкции в уме. Я помнил точную точку, где солнце скрылось
за горами в отношении к холму, где я был, и к месту, где я упал на землю.
Я переориентировался и, когда я убедился, что моя оценка основных точек
была правильной, начал менять свое положение, чтобы моя голова указывала в
новом, "лучшем" направлении, на юго-восток. Я медленно начал передвигать
свои ноги влево, дюйм за дюймом, пока я не подогнул их в икрам. Затем я
начал выравнивать свое тело ногами, но как только я начал переползать
горизонтально, я почувствовал необыяный толчок; у меня было действительно
физическое ощущение какого-то прикосновения к незакрытой поверхности
задней стороны моей шеи. Это случилось так быстро, что я невольно
вскрикнул и снова замер. Я напряг мускулы моего живота и начал глубоко
дышать, и запел мои пейотные песни. Мгновение спустя я еще раз
почувствовал такой же легкий удар по своей шее. Я съежился. Моя шея не
была закрыта, и я не мог ничего сделать, чтобы защитить себя. По мне снова
постучали. Моей шеи касался очень мягкий, почти шелковистый предмет,
подобно меховой лапке громадного кролика. Он коснулся меня снова, а затем
он начал пересекать мою шею взад и вперед до тех пор, пока у меня не
выступили слезы. Это было так, как будто стадо молчаливых, мягких,
невесомых кенгуру ступали ногами по моей шее. Я мог узнать мягкий большой
палец их лап, когда они нежно ступали по мне. Это вовсе не было
болезненным ощущением, но, тем не менее, это раздражало. Я знал, что, если
я не займусь каким-нибудь делом, я сойду с ума, вскочу и побегу. Поэтому я
медленно начал снова маневрировать своим телом в новое положение. Моя
попытка двинуться, казалось, усилила похлопывание по моей шее. Оно,
наконец, достигло такого бешенства, что я дернулся всем своим телом и
сразу выровнял его в новом направлении. У меня не было никакой мысли
относительно результата моего действия. Я просто действовал, чтобы
защититься от полного буйного сумасшествия.
Как только я изменил направление, похлопывание по моей шее
прекратилось. После долгой, мучительной паузы я услышал ломающиеся в
отдалении ветки. Шум не приближался. Он как будто отступал в другое
положение далеко от меня. Звук трескавшихся веток через мгновение слился
со звуком сорванных, шелестевших листьев, как будто сильный ветер пронесся
по всему холму. Все кусты вокруг меня, казалось, затрепетали, однако,
ветра не было. Шелестящий звук и треск веток вызвал во мне чувство, что
весь холм был в огне. Мое тело было твердым, как камень. Я сильно вспотел.
Я начал чувствовать себя все тплее и теплее. В этот момент я был
совершенно убежден, что холм горел. Я не вскочил и не побежал, потому что
я так оцепенел, что был парализован; фактически, я не мог даже открыть
глаза. Все, что имело значение для меня в этот момент, это вскочить и
убежать от огня. У меня в животе были ужасные спазмы, которые начали
отрезать мне поглощение воздуха. Мне стало очень трудно дышать. После
