война, Гулько, руины, Петрович... Игрушечный "Макаров" в кармане.
Ненастоящая смерть...
А теплоходик еще стоит у причала. Ерш, Мастер, трое-четверо, не
больше. Элементарно, шума не получится - Ерш отлично работает ножом...
Лагерь для беженцев, Стамбул, возможно Штаты или Австралия. Работа по
специальности. Дикие гуси - роскошные птицы. Я научу скучных фраеров
искусству воевать... Зачем? И сейчас при деле. Без лишних хлопот.
У дверей подвальчика, улыбаясь перекошенной рожей, сидел Паралич и
плевал в выцарапанную на стенке мишень.
- Чего, капитан, проверить пришел? - пробулькал он, с интересом глядя
на меня. В глазах читалось понимание. Слухи расходятся быстро...
Рассмеявшись, я плюнул в мишень и вошел. В подвальчике было сухо и
зябко. До развала здесь хранили картошку, а когда начались налеты
приспособили под бомбоубежище. Но запах не выветрился. Ирка сидела, поджав
ноги, на садовой скамеечке и ждала. За спиной закурлыкал, завозился
Паралич. Не оборачиваясь, я протянул руку и закрыл дверь.
- Ну ты, как тут?
- Ничего, - она передернулась. - Холодина и дрянью воняет. Дали бы
хоть поесть. Негуманно с пленными обращаешься.
- Какая ты пленная, - буркнул я. Снял плащ. - На, держи.
- Ах, такие затруднения!..
Плащ она взяла. Осторожно усевшись рядом, я замолчал. Заклинило. Да и
не хотелось, честно. Взять ее сразу и... Она начнет орать, отбиваться, я
озверею... Я легко зверею, проверено. Отвык от разговоров. Допросы,
приказы, кулаком по зубам, сивуха под "Ламбаду". Как это бывает - просто
треп? О погоде, о природе, воспоминания. Не желаю вспоминать и не
интересно мне, что выжмет из своей памяти она, где соврет, где
промолчит...
- А ты такой... строевой стал, - Ирка, запахнувшись в плащ,
откинулась к стене. - Армейский. Надо тебе защитку сшить, тебе пойдет. У
меня в "Бурде" выкройка есть. Хочешь?
Я пожал плечами, достал сигарету. Зубы почистить бы! Пусть не
"Aquafresh", хотя бы "Blandax". Не люблю, в нем слишком много ремодента -
специальной фтористой добавки. Вкус, как у зубного порошка, но хоть
что-то...
Ирка протянула руку, вырвала пачку и вдруг, обняв за шею, притянула к
себе.
- Убери! Не люблю, когда от мужиков в койке табачищем...
- А она будет, койка?
Мурашки по спине. Она по-прежнему понимала без слов. Еще не вечер!
- Придурочный, - она тихо засмеялась. - Нужен ты мне, нужен. Я всегда
тебя представляю, когда...
Я тоже часто представлял, что лежу с ней и это получалось, пока я не
открывал глаза, а девка-под-боком рот. Совсем тонкая стала, а как помнится
худела, минералочку пила - все без толку! Шурша, упал на лавку плащ,
дрогнув, опрокинулась навзничь комната, и пошла качаться все быстрее и
быстрее. Вверх-вниз, вверх-вниз... Что-то было не так, я почувствовал это
сразу, но не сразу понял. Я соскучился и оголодал. Тело заждалось. И тело
брало свое, тело терлось и прижималось, поворачивалось, то так, то этак,
взлетало к потолку и падало обратно. Вниз-вверх, вниз-вверх... Здоровый
секс. Напрасно надеялся. Я не ощущал ее как прежде, мы не могли больше
разговаривать глазами. Я шептал и она отвечала, задыхаясь, но это были
пустые фразы. Мысли ее, любовь, ненависть остались далеко в прошлом,
отсеченные, измолоченные тремя годами дыма и запаха сгоревшей солярки.
Вниз-вверх, вверх-вниз.
Я сел и закурил. Пустой как стреляная гильза. Отработанный. Абсолютно
она не отличалась от прочих. Надо же напридумывать столько на пустом месте
- корабль, прорыв, Стамбул... Здесь мое место! Экологическая ниша.
Запоздала ты, девонька. Двумя годами раньше... Поздно! Осенью темнеет
рано, Петрович явится часа через три.
- Долго меня здесь хранить собираешься? - Ирка сбросила плащ,
потянулась...
- Не очень.
- А что потом делать будем?
Знакомый расклад. Кровать, зеленые эмалевые стены, запах мочи и
хлорки, отец под капельницей. "Хорош я?" "Все в порядке, папа. На поправку
идешь". Высокий гуманизм - врать покойникам.
- Уедем.
Подобному мог поверить лишь дебил с тухлым мозжечком, но она
успокоилась, расцвела.
- Смотри, что у меня есть, - Ирка протянула замусоленный листочек.
- Листовка что-ли? - последние пол года турецкие "Боинги" тоннами
сыпали на побережье свои агитки. "Крым - иськонна турэцкаия зэмлиа. Братя
- крымчианэ..."
Но это оказалось другое. Страница журнала, вытертая, покрытая
масляными пятнами бумага, прозрачная словно стекло. Ни глянца, ни шрифта.
Ага... Фотография раньше была, кажется цветная.
- Дубинушка, это "Бурда"!
- Да-а-а?..
- "Бурда моден". Рецепт ежевичного торта.
- Ну?! - я поднес бумажку к глазам. - Точно!
Действительно, на фотографии обнаружился торт - роскошное сооружение,
украшенное взбитыми сливками, ягодками и зелеными листиками.
- ...часть бисквита положить на дно... м-м-м какой-то формы и
заполнить ее ежевичной массой... Черт, не разберешь!
- Подожди, - она выхватила бумажку и начала декламировать. Нараспев,
как стихи. - Половину сливок сбить и вместе со ста пятьюдесятью граммами
ежевики смешать с кремом. Бисквит разрезать на два коржа...
В листок она не заглядывала, цитировала по памяти. Я обмер. Меня
трудно пронять, но тут... Было в этой противоестественной картинке нечто
жуткое. Рецептурный фанатизм, оргазм кулинара? Не то... Опять я попробовал
настроиться на нее и вновь ничего не вышло. Слушать дальше было невозможно
и я пробормотал:
- Давай сделаем торт.
Через секунду она сидела на моих коленях, обнимая за шею.
- Ой здорово! Сливки достанем. Яйца, простокваша...
Вспомнив пустые, мертвые дворы, откуда повымели даже кошек, я нервно
хихикнул.
- Вот желатин сложно. Достанешь желатин?
- Ага. Обязательно.
- Ты все-все-все достанешь?
- Все. Я скажу ребятам и они... принесут.
- А сверху украсим ягодами и... Помнишь, фирменная присыпка была,
разноцветная? Клевая штука!
- Жаль нет, - меня осенило. - О! Смотри!
Я вынул "Aquafresh".
- Это ж паста!
- И что? Если немножко выдавить сверху... точечками. Она цветная,
синяя, красная. Полосками. Красиво. И съедобная... мятой пахнет.
- Когда начнем? - Ирка потянулась к тюбику, но я осторожно отвел руку
и спрятал его в карман.
- Завтра. Или послезавтра. Как ребята желатин найдут, - я с трудом
сдерживался чтобы не засмеяться. Нервы.
- А вино... Здесь есть вино?
- Есть. Все есть.
Театр абсурда! Пора уходить. Я снял ее с колен и встал.
- Ты еще сегодня приди. Пожалуйста, - что-то она почувствовала,
занервничала. - Плохо тут... Плохо. Придешь?
- Ладно, - кивнув, я вышел.
Паралич конечно подслушивал.
- Что, капитан? Ежевичные торты?
- Молчи, сволочь, - равнодушно сказал я. - Слышал, так молчи.
Скучно это все, коллеги! Сливки в Приморском, ежевика осенью. Бред!
Сегодня ее расстреляют и никаких тортов больше не будет. Никогда.
Море не успокаивалось, штормило баллов на пять. Погодка! Облака
низкие, а толку-то? До Одессы я думал, в такую облачность не бомбят.
Многие думали... Милый сюрпризец! И ведь предупреждал Баринов, папашка его
в авиации служил. И точно, накрыли по приборам. Лучше солнце, веселее. Мэр
подождет, охоту на Гулько начинать рано. Вечером стреляют чаще, меньше
шансов засветиться. "Макаров" в такую работу не годится, "калаш" лучше, но
здоровая дура, куда я с ней попрусь? Пора доставать вещицу.
Дома, на дне мешка лежала моя заначка. Стоила она мне часов и трех
тысяч новых "гаврилок". Серьезная машинка неизвестной модели и калибра.
Продавец не знал, а я не спросил. На Симферопольском толчке не спрашивают.
Убедил ствол - арбуз пролетит. Мало патронов - половина ушла на
пристрелку. Ничего, много не потребуется. Попадешь в голову, черепушку не
соберут.
Дорогой мой заместитель, как тебя лучше перехватывать-то? Где ты
есть? Где бываешь и что делаешь... Никогда не задумывался. Интересно.
Поселок, пансионат, еще дом отдыха - повыше на горке, там теперь одни
развалины. Пойду-ка я тебя поищу.
Поселок угасал, хотя народу оставалось несколько тысяч - по нынешним
временам немало. Местные сбежали давно, но появились пришлые - с севера и
востока. Наивные люди, помнившие Крым курортом, с персиками и пляжами.
Персики-то остались, только сыт ими не будешь. Да и не до купаний, другие
заботы. Холера. Пресную воду приходится таскать за два километра и это
получается не часто. Все равно, приезжают на машинах, приходят пешком,
занимают пустые дома и оседают, а некоторые уходят дальше. Одни рвутся на
юг, другие на север, к запавшим в память магазинам Москвы и Питера.
Великое переселение народов. Всегда меня умиляли оптимизм и живучесть.
Дави, не дави... Копошатся, быт обустраивают. Эти, вон, собаку завели. Чем
кормят? И вообще, мне недоступно, как можно сажать картошку, не зная
доживешь ли до урожая. Ничего, одни сажают, другие копают... Едят третьи.
Развал.
Я шел по бывшей улице, с трудом выдирая ноги из мутного коричневого
киселя, с изредка попадавшимися в нем косточками гальки. Вдоль дороги
торчали покосившиеся фонарные столбы, с которых по утру под вой и плач
кого-нибудь снимали. Попадались скелеты машин - и поновее и совсем
развалившиеся. Увязшие в грязи, размолоченные гусеницами, перевернутые,
сброшенные на обочину, оставленные за ненадобностью... Дома стояли голые,
страшные, от заборов не осталось и воспоминания, даже дров. Битые окна,
умело и привычно занавешенные одеялами, а чаще драными лоскутными
тряпками. Пепелища, огородцы, грядочки и деляночки с кучами гниющей ботвы.
Взгляд натыкался на скрюченные серые фигуры с ведрами и лопатами.
Неразличимые, словно высохшие убогонькие старушки, просившие милостыню в
переходах московского метро.
На углу, где прежде стоял газетный киоск и сиживали местные алкаши,
двое грязных мужиков пилили грязное ободранное дерево. С тупой пилой
работа шла вяло. Странная мысль мелькнула вдруг в голове. Что если все эти
заскорузлые, пилящие и копающие уродцы хором набросятся на меня? Наши
далеко... Я замер, прислушиваясь к ощущениям. Тишина - ни мыслей, ни
эмоций. Бесконечная усталость и тошный мертвый запах давно покинутого
дома. Серое пустое пространство.
- Хреново шевелитесь, ребятки! Веселей давай!
Посмотрели и промолчали.
Потому они и здесь, что нет сил бежать и стремления выбираться.
Тупик, край земли. Братская могила.
Налетевший с моря ветер донес запах дыма. Горела солярка.
Принюхавшись, я зашагал быстрее.
У рынка жгли костер - ночки пекли картошку. Правда, солярки и в
помине не было, горели остатки мебели, краденные дрова, дымили сырые
ветки. Пламя гипнотизировало и я остановился, глядя в огонь. Крохотные
оранжевые саламандры плясали на углях и танец их складывался в картинку.
Далеко-далеко, за дымом, на склоне горы полыхал танк и черные фигурки
перебежками двигались по склону. Треск огня сливался с выстрелами и
криком... Что-то важное содержалось в этой картинке, но я никак не мог
понять что. А когда почти разобрался...
- Что тут ходи-луди?! Иди к фой!
Один из ночков поднялся и пошел на меня, бормоча на своем чудовищном
сленге, и тут же, будто по команде повернули ко мне ощеренные беззубые
рожи остальные. Я засунул руку в карман. Ночек остановился.
- Тебя копать-табать нет. Иди к фой!
Не успел я отойти в сторону, как они мгновенно потеряли ко мне
интерес, уставившись в костер, лопоча по-своему.
Смешной аристократ Уэллс - его фантазии хватило на дебильных
