пальцами развернул я бланк:
"Последний отпрыск доледниковых чернокожих сибиряков найден.
Публикуйте".
С недоумением разглядывал я телеграмму Сергея Антоновича. Какое же
влияние могла оказать доледниковая негритянка на гипотезу атомного взрыва?
Наконец я сообразил, что все равно ничего понять не смогу. Мне
казалось, что тут надо иметь воображение по меньшей мере помешанного.
Махнув рукой на все догадки, я вскрыл конверт Сергея Антоновича и
стал прикидывать, сможет ли его статья заменить по объему другую, уже
заверстанную в очередной номер журнала.
Я так увлекся этим профессиональным занятием, что не заметил, как
дверь ко мне открылась и в комнату вошел бородатый человек в грязных
сапогах, оставлявших следы на паркете. Расстегнув меховую куртку и сняв
шапку-ушанку, он протянул мне руку, как старому знакомому.
Выжидательно посмотрев на незнакомца, я вежливо поздоровался и...
вдруг узнал его.
Борода! Отсутствующие очки! Однако как же мог он так скоро оказаться
в Москве? Ведь я только что получил его телеграмму!
Я взял в руки телеграфный бланк и посмотрел на дату отправления: ну,
конечно... задержка.
- Рукопись... - тяжело дыша, видимо от быстрой ходьбы, проговорил
физик. - Я спешил с аэродрома...
- Журнал еще в типографии, - ответил я. - Но где же ваши очки?
Физик махнул рукой.
- Они разбились.
Он молча уселся в кресло, вытащил из кармана кисет, свернул
загрубевшими коричневыми пальцами цигарку и достал кремень с трутом.
Я протянул ему электрическую зажигалку. Посетитель смущенно
улыбнулся.
- Одичал, - односложно сказал он, прикуривая.
Мы сидели молча друг против друга. Я рассматривал моего
преобразившегося ученого. Он казался теперь шире в плечах. Здоровый загар
и окладистая курчавая бородка делали его похожим на доброго молодца.
Затягиваясь крепкой махоркой, он мечтательно смотрел в угол. По-видимому,
мыслями он был далеко.
- Рассказывать? - односложно спросил он.
- Конечно же!
- Вы знаете, - он посмотрел на меня и вдруг, близоруко прищурившись,
превратился в уже знакомого мне теоретика-физика, - до сих пор я никогда
не спал в лесу, а болото видел только из окна вагона. Я не выносил комаров
и поэтому избегал ездить на дачу. Ванну я принимал два раза в неделю, - он
сбросил пепел на пол, потом усмехнулся и виновато посмотрел на меня. -
Словом, одичал, - совсем непоследовательно добавил он.
Мы помолчали.
- Вас, вероятно, интересует, зачем же, собственно, я ездил на место
тунгусской катастрофы, что там искал? Я начну с пейзажа тайги в месте
бурелома. Представьте себе: в центре катастрофы, вокруг болота, прежде
считавшегося основным кратером, где, казалось бы, действие взрыва было
страшнее всего, лес остался на корню. Деревья, поваленные всюду в радиусе
тридцати километров, там не лежат, а стоят. Из земли торчат огромные
палки, между которыми уже пророс молодняк... Это бывшие деревья, корни их
давно мертвы, на них нет коры, она обгорела, обвалилась. Все ветви срезаны
чудовищным вихрем, а на месте каждого сучка - уголек. Телеграфные столбы -
вот на что походят эти деревья. Они могли устоять только под вертикальным
ураганом, под ураганом, упавшим сверху.
Мой посетитель сильно затянулся и с видимым наслаждением выпустил в
потолок густой клуб дыма. Я не прерывал его молчанья.
- Именно эта картина и нужна была мне, - продолжал он, с видимым
трудом отрываясь от своих мыслей. - Почему устоял этот мертвый лес? Только
потому, что деревья в том месте были перпендикулярны к взрывной волне. А
это могло быть лишь в том случае, если взрыв произошел над землей!
Раскаленные до температуры в сотни тысяч градусов газы, пролетев с
огромной скоростью, срезали ветви, ожгли деревья и создали за собой
разряжение. Холодный воздух, устремившийся следом, загасил пожар.
- Так, значит, взрыв все же произошел? - почти обрадовался я.
- Да, на высоте пяти километров над землей. Я подсчитал эту высоту,
исходя из размеров площади мертвого леса, оставшегося на корню. Простая
геометрическая задача.
- Никакого взрыва, кроме атомного, не могло произойти, если метеорит
не коснулся земли. Теперь я готов защищать вашу гипотезу даже против вас
самого! - с жаром воскликнул я.
- Это интересно, - сказал физик. - Научная дуэль? Защищайтесь!
И вот мы приступили к довольно странной дискуссии. Физик все-таки
оказался моим оппонентом, но... мы поменялись с ним ролями.
- Отчего же мог произойти мгновенный взрыв метеорита? - спросил
физик, затягиваясь махрой.
- Надо полагать, что он был из изотопа урана с атомным весом 235,
способного к так называемой "цепной реакции".
- Правильно. Или изотоп урана, или плутоний. Теперь опишите картину
цепной реакции, и вы сразу увидите слабость защищаемой вами гипотезы.
- Охотно вам отвечу. Если атомы изотопа урана бомбардировать
нейтронами, электрически не заряженными элементарными частицами вещества,
то при попадании нейтрона ядро будет делиться на две части, высвобождая
огромную энергию и выбрасывая, кроме того, три нейтрона, которые разбивают
соседние атомы, в свою очередь выбрасывающие по три нейтрона. Вот вам
картина непрерывной цепной реакции, которая не прекратится, пока все атомы
урана не распадутся.
- Совершенно правильно. Но ответьте, что требуется для начала атомной
реакции?
- Разбить первый атом, попасть нейтроном в первое ядро.
- Вот именно. Но здесь-то и кроется ловушка. Вы знаете, как далеко
друг от друга расположены атомы? Расстояния между ними подобны расстояниям
между планетами, если приравнять величину планет и атомных ядер.
Попробуйте попасть несущейся кометой, какой можно себе представить
нейтрон, в одну из планет - в ядро. Физики подсчитали, через какую толщу
урана надо пропустить нейтрон, чтобы по теории вероятности он попал в
атомное ядро. У некоторых получилось, что для начала цепной реакции так
называемая критическая масса урана должна быть не менее восьмидесяти тонн.
- Неправда! Вы прибегаете к нечестным приемам. Так думали прежде. Для
начала атомной реакции достаточно, чтобы урана было только один килограмм.
- Согласен, - улыбнулся физик. - Вы бьете меня моим же оружием, но вы
не разгадали еще моего коварства. Да, действительно, в полукилограмме
урана цепная реакция под влиянием потока нейтронов начаться не может, в
килограмме урана она начнется обязательно. Что же из этого следует? Как
будто ужо ясно, что падавший метеорит должен был иметь изотопа урана 235
не менее килограмма.
- Совершенно верно.
- Но, с другой стороны, нужны летящие нейтроны. Скажите мне, отчего
же началась реакция? Откуда взялись потоки нейтронов?
- А космические лучи? В них ведь встречаются летящие нейтроны?
- Вы подготовлены, безусловно подготовлены, - усмехнулся физик. - Но
ведь такой поток нейтронов существовал и за пределами атмосферы. Почему же
метеорит не взорвался там?
- Решающую роль здесь должна играть скорость нейтронов. Ведь при
большой скорости нейтроны могут не причинить ядру вреда, подобно пуле,
пробивающей доску, но не роняющей ее.
- Замечательно верно, - ударил физик кулаком по столу. - Для начала
цепной реакции летящие нейтроны надо притормозить.
- Если на изменение скорости нейтронов повлияла высокая температура,
нагревание метеорита при прохождении им атмосферы...
- Попались! - закричал физик, вскакивая. - Вы разбиты, дорогой
оппонент! Нам уже приходится делать допущения. "Если"! Никаких "если"! Я
не знаю, как сделали американцы свою атомную бомбу, но мы с вами сейчас
невольно разобрали весь ее "механизм". Да, самое трудное, что американцам
пришлось сделать, - это затормозить нейтроны. И в этом они вряд ли
обошлись без тяжелой воды.
- Верно, американцы действительно применили тяжелую воду. Как,
однако, вы были хорошо осведомлены, находясь в тайге!
- Я был осведомлен не в тайге, а до тайги. Я ведь теоретик. Теоретики
должны видеть решение задачи за много лет вперед, за много лет до того,
как она будет решена практиками, эмпириками. Так вот, в нашем с вами
метеорите трудно себе представить наличие тормозящих элементов,
включающихся в нужный момент. Ведь в американской атомной бомбе они были
сделаны искусственно.
- Так что же вы искали в тунгусской тайге, если до отъезда туда
знали, что атомного взрыва произойти не могло? - вскочил я, готовый
броситься на физика, с такой убийственной холодностью опровергавшего
самого себя.
- Я искал то, что могло быть там до катастрофы. Для этого я с
миноискателем в руках исходил немало километров, в кровь искусанный
проклятым гнусом.
- С миноискателем?
Я уставился на физика и несколько мгновений молчал соображая.
- Что же, найденное там изменило ваши взгляды? - почти закричал я. -
Неужели вы подозреваете, что взрыв был подготовлен искусственно, что мы
имели дело с атомной бомбой?
- Нет, - спокойно возразил физик. - Этот атомный взрыв не был вызван
бомбой.
- Я сдаюсь. Я больше не могу. Значит, все не верно... Вы ничего не
нашли?
- Да, в течение полутора месяцев пребывания в районе бурелома я не
нашел ни метеоритного кратера, ни осколков метеорита или его следов, ни
каких-либо металлических предметов, которые могли быть там до взрыва. Это
и не мудрено. Взрывом даже деревья вдавливало в торф на четыре метра.
Но...
- Что "но"? Не мучайте... Рассказывайте, что же вы нашли?
- Не прерывайте. Я расскажу вам все по порядку.
- Я сдаюсь. Я уже не оппонент, но лишь слушатель. Разрешите только
записывать.
- Как я уже вам сказал, поиски с миноискателем не дали мне ничего.
Так как экспедиция только начинала работу, то я вынужден был после поисков
в районе бурелома отправиться вместе с Сергеем Антоновичем, по нашему с
ним уговору, разыскивать его дурацкую чернокожую женщину, жившую где-то в
тайге. Конечно, я тогда не думал, что она сможет опровергнуть мою
первоначальную гипотезу. Мы достали проводников-эвенков и верхом на их
оленях двинулись в путь.
- Атомный взрыв и чернокожая! Какая связь? - простонал я.
- Вы обещали не прерывать.
- Но должна же быть у вас, ученых, логика. Ну хорошо, молчу.
- Около двух месяцев гонялись мы без устали за последней из племени
чернокожих сибиряков. Мы узнали, что она была жива и чуть ли не шаманила
где-то. Мы добрались до нее, наконец, в стойбище, около местечка с
удивительно звучным названием "Таимба", неожиданным и для русского и для
эвенкийского языка. Привел нас туда эвенк, Илья Потапович Лючеткан,
когда-то служивший проводником самому Кулику, несмотря на шаманские
запреты. Это был глубокий старик с коричневым морщинистым лицом и
настолько узкими глазами, что они казались почти всегда закрытыми.
"Шаманша - непонятный человек, - говорил он, поглаживая голый
подбородок. - Сорок или меньше лет назад она пришла в род Хурхангырь.
Порченая была".
Мы знали, что порчеными эвенки называют одинаково и контуженных и
безумных.
"Говорить не могла, - продолжал Илья Потапович, - кричала. Много
кричала. Ничего не помнила. Умела лечить. Одними глазами умела лечить.
Стала шаманшей. Много лет ни с кем не говорила. Непонятный человек. Черный
человек. Не наш человек, но шаман... шаман... Здесь еще много старых
эвенков. Русского царя давно нет. Купца, что у эвенков мех отбирал, давно
нет, а у них все еще шаман есть. Другие эвенки давно шамана прогнали.
Учителя взяли. Лесную газету писать будем. А здесь все еще шаманша есть.
