расстрелы. Что оставалось нашему герою, охваченному раскаянием, стыдом и
страхом? Прятаться и пить. Пить от безысходности и ужаса. Он постоянно
ощущал, как в него входит пуля. Жена так же пряталась. Они стали врагами.
Единственной целью стало намерение успеть истратить накопленное до
неотвратимого конца. Из месяца в месяц изгоем, отторгнутым грабителями и
ограбленными, тенью растворялся в пригородах и напивался, расчленяя психику
на составные части. Пока не наступила полная дистрофия с потерей сознания.
Он перемещался заброшенным животным от дома к дому, от забора до забора в
бессмысленных поисках норы. День и ночь наложились, образовав неясный
полумрак. Последнее, что вспомнилось: ромашки у лица и наверху березка
шелестит листвою.
И вот огромный зал с картиной.
Лежа в больничной кровати, человек, привыкший забиваться в щели, чтоб
стать невидимым, с испугом беззащитного зверька осматривал огромное
пространство. В нем поднималась истеричная волна. В угол бы, хотя бы к
стенке! Зарылся с головой под одеяло, то тут же испугался, что не
контролирует подходы. Стены, надо сдвинуть стены! Но и боялся, потому что
был уверен, за ними ищут его злобные химеры. Вот вытянутся из них невидимые
руки, схватят и прижмут к стене, чтобы упилась его кровью
Вот она уж багровеет, на стенах стали появляться размытые линии, свет
потускнел, зазвучали тихие и медленные ритмы, как некие предвестники беды.
Линии переплетались розовыми и зелеными змейками, вились, увеличивались в
размерах, отчего, казалось, приближались к нему. Приблизившись до появления
мурашек, тотчас же отходили туда, где накаляется стена, и, напитавшись
дополнительной энергией, вступали снова в свои игры, закручивая странный
хоровод. Все гуще, ярче и мощнее. Все новые цвета, и образы, и звуки.
Фантасмагория, фейверк причуд и бури под нарастающий тревожный стук
тамтамов.
Музыка нарастала. Мощные звуки обнимали и сдавливали тело мягким и
ритмичным прессом. Образы и краски на стенах становились разнообразнее,
величественнее, больше, насыщеннее, обЦемнее. Свет ламп отдавал им
управление зрелищем. Человек превратился в крошечного человечка, будто бы
оказавшегося в самом центре огромного тела, ласково проникающего своими
воздействиями в самую его суть. Осознание происходящего перешло от мозга к
чувствам. Появились странные виденья.
Мы все внутри неведомой и страшной скорлупы. Буйствуем, прилипшие к ней
в тонком слое реального пространства. И буйствуем, чтоб спрятаться от нее. И
трудимся неутомимыми муравьями, чтоб возвести стену из лжи и камня. Делаем
картины, театры, одежды, экраны, храмы, города. Пытаемся уйти вовнутрь
искусственного мира, видя в том предназначение и путь. Запальчиво
отталкиваем скорлупу. А она не уходит, а изощренней воздействует на нас. Мы
и воюем то, подчинившись ей, а то, сражаясь с ней, с невидимым явленьем
страха. Воюем за искусственный наш мир, который превратился в самоценность.
Апостолы его стоят на пьедесталах. Актеры, лицедеи и дельцы, что замыкают
нас на нас. А почему? Не знаем.
Внутри яйца, образованного скорлупой, где-то под нашим реальным миром
находится некое духовное пространство, которое разлито в нас, разлито в
обществе. Оно неспешно кристаллизуется. Принимает структуру. И мы постепенно
осознаем этот обЦем, входя в него. Нас ведут туда все религии и герои.
Внутри мораль, правила, символы, обряды. Туда устремляет нас время, как
вектор развития. Но мы боимся и его. Оно ведь тоже полное химер. От духовных
химер защищает нас другая искусственная стена. Стена из религиозных
построений.
Получается, что наш реальный мир с двориком из сооруженных стеночек
зажат между двумя естественными стенами. Одна - есть скорлупа, скрывающая
пространство макрокосмоса, другая, спрятавшая внутренний духовный мир.
Скорлупа, стена, поверхность. Из чего? Из мер и ограничений. Из
невозможности. Или предела возможного. Как недоступной бесконечности. К ней
нет прямого пути. Если отправиться в путь, то дорога будет закругляться по
мере приближения к барьеру. Мы, не видя его, бежим вслепую, двигаясь вдоль
окружности как по бесконечной спирали, приближаясь, и кажется - дойдем
когда-нибудь. Витаем спиралевидной галактикой. Идем и, кажется, что вот на
пределе усилий чего-нибудь достигнем и что-то осознаем, но каждый раз
оказываемся обманутыми, потому что дорога, вывернувшись наизнанку, выводит
нас к началу пути. Сидим, как у разбитого корыта.
Как ощущаем эту стену? Она там, где кончается возможность жить, где
кончаются возможности ума, где обнаруживается предел понимания желаний и
чувств. Предел физических возможностей. Как пробиться сквозь нее? Попробуй
оторваться от дороги! Даже если будешь копать или отправишься в полет, - это
все равно будет дорога. Умрешь, погибнешь и вернешься обратно на нее, никуда
не денешься. За ней мистическое пространство. Пробиться невозможно. Какие
только умы не ломались об реальность! Как бился Христос над безумной задачей
пробить стенку, при этом понимавший, что пока не сформируется законченным
внутреннее духовное пространство общества, никто не выйдет из яйца. Как ни
одна клетка плода не выйдет из тела матери, пока не сформируется законченным
весь плод. "Ибо истинно говорю вам, доколе не прейдет небо и земля, ни одна
иота или ни одна черта, не прейдет из закона, пока не исполнится все". Тогда
и лопнет скорлупа. Мысли всех властителей умов пока пугливо щупают ее, играя
в ужасы невидимого конца света.
Он слышал успокаивающие мягкие удары могучего неведомого сердца. "Все
хорошо" - говорило оно ему. И могучий симфонический ансамбль мелодий,
сотканных из блуждающих ритмов, вышедших из глубин веков от морей, ветров,
движенья звезд, падающих листьев, детских сказок полностью вошел в него так,
что он перестал существовать отдельно. Как чудесна была та музыка! Он знал
ее когда-то. Когда - не вспомнить. Она очаровывала пределом абсолютного
совершенства, к которому стремится каждый мастер, вряд ли сознающий, что не
озарением, а памятью ведомый к ней.
Он потерял самостоятельность и стал частью чудодействия.
Неизвестно, как долго это продолжалось. Бесконечное блаженство
растекалось по телу. Кто-то подходил и наполнял его питательными смесями, он
жадно пил, не выходя из состояния эмбриона. Стена сливалась с ним, примиряя
быль и небыль, забвение и боль.
И вот, наконец, заалело осознание бесконечности и величия жизни.
"Боже мой"! - всполохнулась глубинная мысль. Как же он не догадался об
этом раньше! Он понял суть стены! Там, за ней находится то, что никогда
живому человеку не суждено увидеть. Невозможно потрогать руками, прижаться
лицом. Там могло быть только одно - его собственный мозг, собственное
сердце, его изнанка, внутренний мир! То, что за стеной, за скорлупой, не что
иное, как внутренность человека! Но не физическая, а его духовный космос.
Два пространства, внешнее и внутреннее, оказывается - есть одно и то же! И
там живут не разные химеры! За стенкой образы того, что спрятано внутри!
Неизвестность, что лежит за пределом возможности понять, оказывается
исходит из меня! Во мне светло - и там светло. Во мне темно - и там темно.
А что тогда представляет собой этот реальный мир, представленный
предметами, людьми и пространством, заполненный звуками и видениями? Это,
оказывается, средство для примирения души и тела с неполноценными эмоцией и
страстью. Это поле между его телом и вселенским духом! Поле сражения или
любви. В нем или созидается гармоническая связь и созидается полноценный
образ человека или этот образ разрывается в клочья, возбуждая ненависть
человека к самому себе. Он, оказывается, не созидал себя, а разрушал, чтоб
выпасть из пространства!
Как счастлив полноценный человек! Плывущий в плоти, сотканной из духа,
в эфире всевозможных грез! Для нормального человека не должно быть пугающей
стены, потому что, если она сольется с кожей тела, реальный мир сольется с
человеком, то открывшееся перед ним предстанет всего лишь отражением его же
на него, его внутреннего состояния, религии на тело, его любви к себе, как к
плоду мироздания. Это поймет лишь тот, кто наделен способностью увидеть, как
мистика рисует сцены ее любви к художнику, а тело переходит в никуда, в
пространство, в дух, преобразующийся потом обратно в тело.
Стена, не слившаяся с телом, отражает собственную злобу! Химеры не
враги - друзья! Войди, Реальность, в мое тело! Раздвинься мой обЦем на всю
Вселенную, а ты, стена, сожми меня до точки, до нуля! И можно будет
закружиться в танце в лазурных облаках под этот неземной ансамбль, в котором
тонет человек, что здесь лежит в огромном зале.
Но что такое? Все стихает, краски рассеиваются, зал наполняется тяжелым
звуком, как набатом. Все реже, реже слышатся удары, навевая ужас смерти.
Почему он не сливается со стенами? Его бросают на полпути, как собачку под
столбом от улетающей кареты в мраке бездонной ночи. Он еще не создан
полноценным! Куда? Останьтесь! Почему?.
Сильные руки медленно повезли каталку на выход.
Его оставили в другой комнате, чтобы он пришел в себя. Обретя
способность думать, человек осознал происшедшее. Он подвергся воздействиям
беременной женщины на внутриутробный плод каким-то чудом техники и мысли.
Женщины, не сумевшей вырастить полноценный плод, как и никто из них не может
это сделать. Женщины, которая с жизнью привносит в мир и смерть. И вот
теперь выходит он из утробы таким же жалким, как все дети. Все совершенство
было там, внутри. Пока не сбилось что-то в ритмах.
Комната имела вид обычной палаты. Свежий ветер проникал из открытого
окна. Собравшись с силами и убедившись, что рядом никого нет, человек
осторожно спустился с кровати, подошел к окну и увидел далеко внизу тот мир,
который вызвал омерзение. Мир, где каждый ищет свои стены, бьется,
недоношенный, за неполученный свой рай, когда еще был внутри своей матери.
Человек поднялся на подоконник и бросился вниз. Уж лучше он придет в
него мертворожденным. Он плевал на него. Так он решил. Чтоб уйти за стену.
Он упал и все в нем разорвалось. Последнее, что он видел: ромашки у
лица и шелестящую листву склонившейся березы.
