выдаст сколько следует золотых или медных монет.
Монеты? И когда? Когда Искендер вернется из Киресхаты! А если он
вернется через три года? Или совсем не вернется? Люди пришли на базар,
чтобы обменять зерно на посуду, овец на земледельческие орудия, сухие
фрукты на одежду, - чтобы приобрести, с душевной болью отрывая от скудных
запасов немалую часть, вещь, еще более необходимую в хозяйстве. И вот им
предлагают какие-то черепки, которые ни к чему не приспособишь... Базар
зашумел.
- Как вам не стыдно! - с возмущением крикнул Агар. - Кто вас
освободил от Бесса? Искендер. Я б на вашем месте даром отдал все, что
есть. А вы трясетесь над погаными горшками, чтоб им разбиться! Эх, люди!
Агар покачал головой и сплюнул.
- Товары оставить здесь. Ослов и повозки тоже. Выходите по одному на
храмовую площадь. Ну, пошевеливайтесь!
Люди растерялись. Если б на них просто набросились и начали грабить,
как это делали персы, они бы стали защищаться. Но тут... ведь у них просто
покупают, кажется? Один из селян бросил на свой мешок с пшеницей
недоуменный взгляд и неуверенно двинулся к воротам. Здесь его остановил
базарный староста.
- Имя?
- Харванта.
- Откуда?
- Из селения Чоргарда.
- Товар?
- Мешок пшеницы.
- Запиши, писец.
Писец обмакнул тростниковую палочку в бронзовую чашу с краской и
начертил (или сделал вид, что начертил) несколько слов на куске выделанной
телячьей кожи.
Староста сунул в ладонь Хорванты черепок.
- Смотрите, записывают, у кого что куплено, - сказал кто-то с
облегчением. - Значит, нам и вправду заплатят за товары?
- Проходи, - кивнул Харванте староста.
Едва Харванта вышел на храмовую площадь, македонцы оглушили его
ударом по голове, скрутили руки за спиной и отволокли в сторону. Пшеница
пшеницей, а раб все же более выгодный товар.
За Харвантой потянулись к воротам и другие. И все по одному. И всех
на храмовой площади хватали македонцы. Мужчин, женщин, детей.
Через ворота прошло уже человек шестьдесят, когда какой-то мальчишка,
взобравшись из любопытства на стену, отделяющую рынок от святилища,
увидел, что происходит перед храмом огня. Он замахал руками и завопил. К
нему быстро поднялся по лестнице Фрада.
- Боже! - крикнул пораженный чеканщик. - Вот что они задумали! Эй,
народ! Юнаны обманули нас! Они хватают каждого, кто выходит к храму!
На миг базар умолк - и вдруг заревел, забушевал, как горный поток
весной. Толпа ремесленников и селян опрокинула македонцев, стоявших у
ворот, вырвалась на храмовую площадь. Поодаль от святилища, возле стены,
сбились в кучу шестьдесят избитых и связанных людей. Македонцы пятились,
выставив сариссы.
- А, шакалы! В рабство на с хотите продать? Бейте их!
Базар в одно мгновение превратился в поле боя; хотя у согдийцев и не
было оружия, они сражались с ожесточением, - все пошло в ход: горшки,
мотыги, палки, оглобли повозок.
Гефестион бросил на взбунтовавшихся согдийцев отряд тяжелой пехоты.
Под напором длинных пик народ, после короткого, но яростного
сопротивления, разбежался. Прятались по дворам, скрывались в окрестных
полях и садах. Многих убили. Многих забрали в плен.
- Итак, они захватили семь приречных городов? - Спантамано не
заметил, как загнул на руках семь пальцев. Его взгляд упал на три
оставшихся перста. Он быстро загнул и эти и стукнул кулаком о кулак. -
Сначала Клит... Потом бранхиды и узрушаны... Затем погром в Мараканде...
Ясно! Пора за дело, согдийцы. Баро, позови Алингара.
Наутакец, возвратившийся в Мараканду с тайным посланием от Варахрана,
со всех ног бросился вниз и привел жреца Алингара - сумрачного мужчину с
кривым носом и длинной бородой. Алингар слыл мудрецом, знал наизусть
священную книгу зороастрийцев "Авесту" и хорошо писал не только
по-согдийски, но и на многих других языках Востока.
Потомок Сиавахша поискал глазами чего-то и, не найдя, рассердился:
- Где этот проклятый сосуд?
- Какой? - спросил Баро.
- Серебряный. В котором вино.
С каждым днем он испытывал все больше влечения к вину. Никогда еще у
Спантамано не напрягались так душевные силы, а напряжение требовало
какой-то разрядки. И Спантамано, начав однажды в Наутаке, когда выбирал
между Искендером и Бессом, не мог уже остановиться и незаметно для себя
пристрастился к пьянящему напитку.
Баро покосился на предводителя и принес серебряную вазу. Спантамано
жадно выпил вина и облегченно вздохнул:
- Пойдем, Алингар.
Оба закрылись в угловой комнате и не впускали туда никого, кроме
Баро. Наутакец приносил хлеб, мясо и вино и мягко отстранял Зару, когда
она приближалась к резному входу. Это обидело женщину. Спантамано важным
делом занят? Но ведь он мог сам об этом сказать! Да и какое дело важней,
чем их любовь? Зара хотела узнать, что затеял супруг, и беспокойно
прислушалась к тихим голосам, доносившимся из комнаты. Говорил обычно
Спантамано. Жрец чаще молчал. По временам Баро вызывал наверх
какого-нибудь воина. Выйдя от господина, тот прятал что-то за пазухой,
выбегал во двор, садился на коня и поспешно исчезал.
Через пять дней Спантамано покинул убежище и объявился перед Зарой.
Он похудел, но зато его глаза сверкали сейчас особенно ярко. Улыбка была
веселой, а руки порывисто взлетали, как у танцующего горца.
Услышав быстрые шаги мужа, Зара тут же забыла свою обиду. Только
сейчас поняла, как сильно по нем соскучилась. И если бы он предстал тоже
опечаленный разлукой, она бросилась бы навстречу. Но его веселая улыбка...
Значит, не грустил о ней? Зара опустила глаза и отвернулась.
- Не обижайся! - Он сел рядом и притянул ее к себе. - Сам не знаю,
как получилось... Дело захватило.
Вот как! Он даже виноватым не считает себя? Она отстранилась, хотя ей
хотелось обнять его. В первые дни замужества она уже испытывала такое
двойственное чувство. Что победит в сердце женщины - зависело от
Спантамано. Он догадался - и не поскупился на поцелуи.
- Не огорчай, звезда неба, - прошептал он ей на ухо. - Твой раб не
совершил ничего зазорного.
- Чем ты занимался?
- Крепко думал, сочинял послания.
- Какие? - суховато спросила она, постепенно сдаваясь.
- Разным старейшинам. Скоро я... скоро мы с тобой... совершим
великое!
- Что ты задумал? - воскликнула она испуганно.
- Великое дело задумал! Я так верю в удачу! О! Ты не знаешь, Зара,
как мне хорошо... - Он засмеялся от избытка радости, бурлящей в нем,
поцеловал жену в лоб и вскочил.
- Ты оставайся, я скоро вернусь.
Он исчез так быстро, что Зара не успела даже поймать его за край
одежды. Женщина покраснела и опустила руку, протянутую супругу во след.
Лицо Зары стало злым, утратило красоту. Она не понимала, чего добивается
этот человек. Дочь Оробы смутно догадывалась: стремления Спантамано
угрожают ее благополучию. Долго, до самого вечера, сидела она у окна,
сердитая и молчаливая, и так как Спантамано не появлялся, сердце женщины
все более плотно окутывалось холодной мглой отчуждения.
Спантамано мчался вверх по лестнице во дворце Оробы. Ноги его
мелькали с такой быстротой, как будто он обулся в крылатые сандалии бога
эллинов Гермеса. Голос потомка Сиавахша раскатился по всем залам, точно
крик глашатая:
- Ороба, ты где?
- Здесь! - отозвался Ороба с террасы. - Ты явился н-наконец. Где
п-пропадал? О! Ты ч-чему-то рад? Ну, рассказывай...
Старейшина захлопотал вокруг зятя, точно клушка возле цыпленка. Еще
бы! Не каждый становится тестем сатрапа.
- Налей вина! - Спантамано швырнул в сторону свою пятнистую шапку и
растянулся на ковре. - Пей и радуйся - пришел твой час, Ороба!
- Искендер богатые д-дары прислал? - заискивающе спросил наутаке,
разливая по чашам вино.
- Дары, - Спантамано приподнялся, изумленно уставился на тестя. Его
охватило бурное веселье. - Ах-ха-ха-ха! Так ты ничего не знаешь? Правда, я
тебе и не говорил ничего. Теперь можно раскрыть тайну. Я поднимаю
восстание.
- А?.. - Ороба выронил чашу. Напиток растекся по ковру темной лужей.
- К-какое в-восстание?
- Против Искендера!
- Что? - Наутакец отпрянул от Спантамано, будто внезапно увидел
прокаженного. - Что т-ты г-говоришь?
- Да, восстание! - продолжал Спантамано, не замечая состояния Оробы.
- Сейчас самое подходящее время. Горцы Узрушаны отрезали грекам путь на
Мараканду. Я отправил гонцов к сакам тиай-тара-дайра, тиграхауда и жителям
Ферганы. Они окружат Искендера и не выпустят его из мешка до тех пор, пока
сюда не подоспеют отряды Хориена, Вахшунварты и других старейшин. Тогда
ударим на Искендера со всех сторон. Там и придет ему конец.
- Ума ли... лишился, - пробормотал Ороба, и Спантамано увидел, что от
ласковой улыбки тестя не осталось и следа.
- Ты чего, а? - спросил он удивленно.
- Твоя з-затея мне не н-нравится, - сухо ответил наутакец.
- Почему?
- П-потому, что у т-тебя ничего н-не выйдет! Искендер разгонит всех
в-вас, как с-стаю бродячих собак.
- Ты сам, видно, ума лишился! - рассердился Спантамано. - Кто нас
разгонит, если поднимется вся Согдиана, если к нам присоединятся
массагеты? Пойми - Искендер в ловушке. И он пропал, если мы разом на него
навалимся!
- Не знаю, к-кто из вас п-пропал, - сказал Ороба. - Я думал, т-ты
умней. Зачем ты с-сам лезешь в пасть тигра? Искендер сделал тебя
с-сатрапом Согдианы. Чего тебе е-еще надо?
- О! Ты вот как заговорил! - Спантамано нахмурился. - Так знай же:
для меня зазорно получить из рук чужого царя власть над Согдианой, по
праву принадлежащей роду Сиавахша. Понятно? Не для того Спантамано
избавился от Бесса, чтобы посадить на шею нового хозяина.
- Безумец! И ты в-веришь, что тебе э-это удастся?
- А почему бы нет? Где сказано: "Согдиана создана для того, чтобы ею
вечно управляли иноземные цари? "Раз боги сотворили ее именно Согдианой, а
не другой страной, значит, она заслуживает своего места под солнцем.
- Все это с-слова, - процедил наутакец злобно. - По мне, пусть
Согдианой управляют х-хоть одноглазые духи гор, лишь бы они п-пощадили мою
жизнь и о-оставили мне половину монго добра.
Спантамано долго молчал, пораженный такой откровенностью. Наконец он
сказал хрипло:
- Вот ты, оказывается, какой. Не дума же, что тебе удастся заслужить
благоволение юнанов, как ты заслужил своей низостью благосклонность
персов. Ты слышал, какое преступление совершил Искендер в Узрушане?
- Слышал. И поделом дикарям. Пусть не плюют в пламя, зажженное богом.
Не беспокойся, уж я-то не прогадаю.
Он говорил, не глядя на Спантамано. Глаза его блудливо бегали по
сторонам. Таким гнусным показалось отпрыску Сиавахша худое, иссохшее от
жадности и пороков лицо Оробы, что Спантамано едва не ударил по нему
ногой. Самое страшное - Ороба был так туп и глуп, что непоколебимо верил в
свою правоту и считал человека, сидящего перед ним, сыном осла и круглым
дураком. И Оробу не переубедил бы сам Охрамазда.
- Да, ты никогда не прогадаешь! - Голос Спантамано сорвался от
бешенства. - Прежде ты продавал себя персам. Теперь ты готов продать себя
юнангам. Так продайся лучше мне, единокровному согдийцу!
И он бросил Оробе горсть драгоценных камней. Ороба преобразился. Его
глаза, миг назад темные от затаившегося в них страха, радостно заблестели.
Но ненадолго. Ороба с огромным напряжением, с душевным скрипом и скрежетом
отодвинул лалы и просипел:
- Не надо... не надо ничего. Ты думаешь, камни спасут от гнева
