- Отойдем в сторону. - Хугава сорвал колос пустынного злака и с
усилием растер его шершавыми ладонями, как жерновами. - Я... ухожу.
Он строго посмотрел ей в глаза.
Она взяла мужнин лук, примерила к своему.
- Одинаковы. Куда уходишь?
- Далеко.
- Когда вернешься?
- Не знаю.
Майра взяла в руку густую прядь своих длинных чуть не до пят,
распущенных русых волос, заботливо вытерла ею пыль с мужнина лука,
смазанного жиром от влаги и сухости, и сунула его обратно в колчан.
- Хорошо. Ступай.
- Если я не... если вернусь не скоро, скажешь дочке, что... Ну, сама
придумай, что сказать.
- Ладно. Придумаю. Жалко, не довелось тебе еще раз увидеться с нею.
Далеко она теперь. У Яксарта.
- Что поделаешь? Скажешь ей - так и так. - Он сдул с ладони шелуху,
вырыл носком сапога ямку, высыпал зерно и бережно засыпал ямку землей. -
Прощай.
Она молча кивнула.
Хугава удалился. Женщина долго сидела на склоне холма и глядела на
ямку, вырытую мужем. Трогала ее ладонью. Прорастут зерна, или не
прорастут, усохнут?
Должны прорасти. Всю душу она выплеснула, выплакала над ними, слезами
их досыта напоила. Неужели не прорастут?
Один проводник сбежал. Второй был убит при попытке к бегству. Третий
сокрушенно разводил руками:
- Разве я колдун? Томруз должна быть где-то здесь, в горах, но где
именно - откуда мне знать, о царь царей? Саки - что перекати-поле: сегодня
они тут, завтра их тут нет. Может, Томруз давно бежала за Яксарт.
Куруш бесновался.
Куда подевались кочевники? Подать их сюда! Разведчики проверили все
холмы и лощины, однако никого не нашли. Так что же - три года топтаться
здесь царю царей?
И вот свершилось чудо.
Из лощины, уходящей в глубь невысоких красных гор, выскочил на глазах
у всего персидского войска верхом на черном коне какой-то шальной сак.
Напоролся прямо на телохранителей Куруша!
На мгновение он замер, одурев от страха и неожиданности, но тут же
круто завернул коня и помчался назад.
- Хватайте его-о-о! - завопил Куруш, как на охоте. - Улю-лю-лю-лю!..
- Улю-лю-лю-люууу! - завыли персы и рванулись вдогонку.
Сак обернулся на полном ходу и вытянул к преследователям левую руку с
луком. Рывок - и один из персов слетел с коня, насквозь пробитый стрелой.
Персы придержали лошадей и тоже схватились за луки.
- Не убивать! - загремел Куруш. - Взять живым! Разве может дохлый сак
показать дорогу? Коня лучше подбейте.
Но этот вороной дайв так бешено крутился перед глазами, что попасть в
него не удалось бы и самому Анхромане.
А сак сыпал и сыпал стрелами. И с левой руки, и с правой, и от плеча,
и от груди, и набегая прямо, и обернувшись назад, и с полоборота, и даже
не глядя. Не говоря уже о том, что он вовсе не целился. Небрежно так, даже
с ленцой, вставит стрелу, натянет тетиву и отпустит.
И тут же валится на землю еще один перс.
Сак управлялся со своим луком, прямо-таки играл им, с той же
непостижимой ловкостью, с какой бродячий скоморох их Бабиры крутит палку
вокруг пальцев, вокруг руки, шеи, бедер, ног, никогда ее не роняя.
- Что это значит?! - взревел Куруш. - Двадцать тысяч моих людей не
могут изловить одного степного пса? Вперед!
И скопище воителей с визгом ринулось на лихого всадника.
Он не стал их дожидаться - опять повернул коня и с ходу скрылся в
лощине. И черным потоком хлынуло в извилистую лощину персидское войско.
Сак, ускакав на полхатра вперед, затаивался, бил вырвавшихся из-за
поворота преследователей в лоб и пропадал вновь. В тесной лощине персы не
могли ни развернуться, чтобы обойти неуловимого лучника сбоку, ни
повернуть назад.
Да никто и не помышлял вернуться: гонка разгорячила людей, сердца
взыграли, глаза налились кровью - нет, не уйти тебе, сак!
Целый день длилась охота.
Персы пересаживались на заводных коней, загоняли их до смерти, меняли
вновь, а неутомимый вороной знай себе скакал легко и плавно, точно
резвящийся на лугу жеребенок.
- Разве это конь? - зароптали персы. - Не конь - оборотень. И не
человек на нем сидит, а неуязвимый дух пустыни. Видите, их даже
заколдованные стрелы не берут! Они заведет нас прямо в ад. Остановимся,
пока не поздно!
Откуда было знать персам, что перед ними - лучший стрелок на лучшем в
Туране скакуне? "Черной молнией" назывался этот удивительный конь у саков.
Остановиться?
Куруш и слышать не хотел об остановках. Вперед! В ад, так в ад!
Хугаву настигли к вечеру, когда "Черная молния" вконец истратила
силы, а "Волшебный лук" расстрелял боевой запас до последней стрелы.
Настигли, навалились, вцепились.
Потом спохватились - ведь царь приказал взять "собаку" живым!
Спохватились, но поздно - Хугава, пронзенный двадцатью мечами, умер.
С безоблачного неба пел ему прощальную песню жаворонок, теплый ветер
расстилал над его головой белые хвосты ковылей.
Ковыли. Ковыли. Ковыли...
Нет воды в пустыне, а вы растете.
Не кровью ли павших вы живы, ковыли древние, ковыли седые, ковыли,
трепещущие на ветру?
Куруш сгоряча зарубил топором пятерых телохранителей - самых быстрых,
самых удачливых, первыми догнавших сака. Они старались ради награды - они
получили награду. Во имя Ахурамазды, мудрейшего из божеств. Аминь.
- Где же это мы очутились? - проворчал Куруш, отбушевав и
успокоившись.
Персидское войско находилось в огромной круглой котловине,
окаймленной со всех сторон голыми каменистыми холмами, похожими на
прилегших отдохнуть двугорбых и одногорбых верблюдов. Из котловины был
один выход - та узкая лощина, что пролегла от пустыни в сердце гор, точно
след исполинской змеи.
- А где обоз, где повозки с едой, водой и стрелами? - вопросил царь.
- Отстали?..
И догадались черные птицы из стран заката, что зарвались и в горячке
влетели прямо в сеть, в хитро расставленную ловушку.
- Назад, в лощину! - крикнул Куруш.
Персы ринулись назад.
Но из устья лощины в них ударил такой густой вал тростниковых стрел,
что выход из котловины был тут же завален горою конских и человеческих
трупов.
Затрубили рога.
Зазвучала, перекидываясь от отряда к отряду, краткая, резкая, лающая
команда.
Пехотинцы бросились к краям котловины, упали на правые колена,
прикрылись большими щитами и выставили вперед длинные копья. Их тройной
непробиваемый круг охватил всю котловину.
Внутри этого плотного круга тут же образовался новый - из босых и
полуголых пращников и пеших стрелков.
Так, примыкая изнутри кольцо к кольцу, в несколько мгновений
изготовились к бою щитоносцы, легкая конница лучников, тяжелая конница
копейщиков, закованные в медь секироносцы - телохранители царя царей.
И в самой середине, как паук в паутине, затаился, усевшись на
барабан, Куруш.
Стемнело. Холмы слились в один черный и сплошной круговой силуэт,
подпирающий зубцами и выступами темно-синий котел неба.
Саки не нападали.
Персы не разжигали огней, чтобы не осветить себя для сакских
стрелков, и котловина казалась холодной ямой, темной пропастью без дна,
уходящей в глубь земли и ведущей прямо в потусторонний мир.
Только в просторном шатре, разбитом для царя и его советников, пылал
большой факел. Телохранители старательно завесили вход, чтобы свет не
вырывался наружу.
Молчание.
Такое, какое бывает в недружественном оазисе в те первые мгновения,
когда чужое племя, только что завершив трудный переход, останавливается в
тени финиковых пальм, и кочевники, отряхнув с ног красную пыль, садятся у
родника передохнуть.
Они еще не кинулись к воде. Вода не уйдет. Не спешат разгружать
верблюдов. Успеется. Просто сидят и молчат. В усталых глазах
удовлетворение, слабые улыбки - долгий путь окончен. И в тех же глазах уже
сквозит тревога - как встретят их жители оазиса? Не напрасно ли дети
пустыни тащились в этакую даль? Не лучше ли было бы остаться там, откуда
они явились?
Но тревога эта еще смутна, неясна - люди отмахиваются от нее, как от
мухи. Будь что будет. Поздно о чем-либо сожалеть. "Если вода дошла до
носа, уже безразлично, поднимется ли она выше..."
Куруш бесшабашно махнул рукой, вытянул ноги и блаженно закрыл глаза.
Страшный грохот, раздавшийся прямо над ухом, сорвал повелителя с
места и опрокинул на спину. Он запутался в одеждах, забарахтался в них,
точно грудной ребенок в пеленках. Унизительная поза. Положение, не
приличествующее царю царей. Позор!
- Какая тут с-скотина с-стучит в барррабан? - прорычал Куруш,
поднимаясь и заикаясь от испуга и злобы.
Бледные советники с глубоким недоумением глядели на царя и друг на
друга. Барабан? Ни у кого из них не было в руках барабана.
И вновь - громоподобный грохот!
Двойной удар по туго натянутой ослиной коже.
Сперва - краткий, приглушенный, нанесенный одновременно ребром ладони
и полусогнутыми пальцами:
- Длунг!
И тут же - с маху, крепко сжатым кулаком, раскатистый, мощный, упруго
звучащий:
- Таннн!
И долго отдавалось и замирало в холмах:
- Гу-у-у...
Видно, кто-то забавлялся снаружи у шатра. Нашел место и время,
стервец!
Царь - брызгая слюной и сатанея:
- С-сюда меррзавца... кожу содрать! Нет, я сам... горло перегрызу.
Он выскочил из шатра, за ним вывалились в темноту советники.
- Какой шакал тут шумит? - бешено прошипел Куруш.
- Не знаем, - послышался в ответ испуганный шепот. - Сами диву
даемся. Где-то грохочет, а где - не понять.
- Длунг-таннн! - оглушительно прокатилось над котловиной. И застонало
в холмах: - Гу-у-у...
- Что за наваждение? - закричал Куруш. - Обойти котловину! За волосы
на висках приволочь по земле собачьего сына, который там вздумал
развлечься. Пусть, негодяй, воет от боли.
Телохранители обежали все отряды, но никакого "собачьего сына"
обнаружить не удалось.
Воины сами были поражены не меньше, чем начальники, ужасающим
грохотом, не смолкавшем над головой.
Персы бросались направо - удар барабана раздавался слева.
Персы кидались налево - грохот слышался справа.
Персы устремлялись вперед - гул доносился сзади.
Они возвращались назад - барабан стучал впереди.
Они поднимали головы кверху - у них гудело под ногами.
Приникали к земле - сверху беспощадно обрушивалось:
- Длунг-таннн! - И плакало в холмах: - Гу-у-у...
Удары - мерные, спокойные, одинаковой силы - следовали один за другим
через равные промежутки времени: "Длунг-таннн! Гу-у-у. - Раз, два, три,
четыре, пять. - Длунг-таннн! Гу-у-у. - Раз, два, три, четыре, пять. -
Длунг-таннн! Гу-у-у..." И так - всю ночь.
- То стоглазый дух, хозяин пустыни! - зашумели персы. - Он пророчит
гибель.
- Разжечь костры! - распорядился Куруш.
Котловина озарилась скопищем огней и стала похожей на адскую кузницу,
где духи преисподней куют цепи и крючья для грешных теней.
Барабан не умолкал.
Между кострами засновали жрецы. И вскоре к звездам полетела
приглушенная страхом тысячеустая молитва, слившаяся в одно тоскливо
рокочущее, ритмичное бормотание:
- О-ри-ри-ри, о-ри-ри-ри...
Барабан продолжал звучать.
Видно, где-то далеко на холмах, в него колотили, готовясь к бою
кочевники. Откуда же брался потрясающий грохот? Что увеличивало в тысячу
раз звуки обыкновенного барабана?
Может, необычайно сгустившийся, неподвижный воздух глубокой
котловины.
Может, резкая отдача от камней и песка, теряющих жар, накопленный за
