крепких лап.
Встав в рост, Владимир заметил, как по бережку с двух сторон бежали
другие волки, и так точно была рассчитана облава, что косуле суждено было
попасть в волчьи зубы в конце короткого уже пути к реке. К берегу! Лодья
повернула, и загонщики замялись - лодья шла прямо навстречу косуле. Серые
не решились спорить с людьми. В одно время нос лодьи уперся в берег, и к
нему выбежала косуля - безрогая важенка. Выбежала и встала в трех шагах,
видно решив, что люди не так страшны, как волки. Двое спрыгнули с носа -
косуля чуть подалась назад, телом лишь, а копытца вросли в песок. Подошли
- не шелохнулась. Взяли в руки, охватив ноги, поднесли к лодье и крепко
спутали, чтоб сама не побилась.
- Твое счастье, князь, - сказал Порей, - береги.
Он берег, чувствуя, как вначале быстро-быстро, а потом ровнее и
ровнее под коричневой шубкой билось испуганное сердце. А волки исчезли. Не
идут ли берегом, стережа упущенную добычу? Выпустили спасенную на другом
лугу, обжитом людьми: вдали конные пастухи водили изрядное стадо. Волки не
сунутся, а если решатся, косуля забежит в стадо, а там ее в обиду не
дадут.
Случилось это малое событие перед поворотом на север. Его прошли
ночью под затянутым небом и не заметили, как звезды на небе ушли в
сторону.
Трудились на веслах, в помощь себе распевая отрывистую гребцовскую
песню:
Э-гей, ты матушка-д Ока,
уж долга-то ты, долга,
нет тебе конца-начала,
укачала-д, уваляла,
д-силушки у нас не стало,
эй, бей, э-ей, бей,
руки-д, спину не жалей,
эй, э-ей, эй, эй!
На пятые сутки по левой руке над лесом явилась золоченая
маковка-луковица с крестом на темечке. И поднималась она колокольней,
показывая один ярус, второй, А третий закрылся крышами города.
Город Коломень ставлен на границе княжества. На запад от него в
скольких-то верстах будет ничем не отмеченная грань Смоленской земли.
Свернув к левому берегу, вошли в устье Москвы-реки, к коломенским
пристаням. Вышли, бережно подтянули лодьи на отлогий бережок,
распрямились, поглядели друг на дружку. Короток путь на веслах, всего
верст пятьсот, но успел и он подсушить молодцов, личики поосунулись,
рученьки повытянулись.
Город Коломень - Околица, как значение Мценска, или Мченска, -
Пчельник, от мцелы - мчелы - пчелы, а Кром - от укромной реки Кромы.
Слова, пристав к месту, твердеют и отстают от движения речи.
С тяжелыми товарами люди продолжают плыть по Оке, и, миновав Муром,
входят в Клязьму, по которой поднимаются до Залесска*. Летом можно идти в
Залесск верхом, зимой грузы возят на санях. От Залесска Ростов близко.
Сухая дорога раз в пять короче водной.
_______________
* Впоследствии - Переяславль-Залесский.
- Не такие леса, как вятицкой, придется тебе повидать, князь золотой.
Пойдешь Мерьской землей. Есть широкая тропа. А без проводника и она тебе
будет не в помощь, - заботливо рассуждал боярин Бакота, правивший тиунство
в Коломене. - Все дам, и лошадей, и проводников мерьян, проведут, как в
руках принесут.
Владимиру Коломень напомнил было южные, переяславльские города,
крепкие, поставленные с заботой, чтоб и путь был, и вода под рукой, и
поменьше труда ушло на укрепление. Удобней всего речные устья, мысы при
впадении малой реки в большую, тут тебе и дороги, и водопой. Около рек
рыть колодцы - верное дело: сколько ни высок берег, до воды дойдешь. Так
ли, иначе ли, но тут же мал-город Коломень увиделся Владимиру и совсем
иным, чем южные, родные ему города.
Ранним утром следующего дня, который пришелся на воскресенье, звонкий
колокол позвал к обедне. За ночь земля от мороза охрящевела, лужицы вздуло
мутными пузырями, иней выбелил тесовые крыши. В обширном для малого города
храме тесно не было. Стояли семьями. Куда заметнее, чем на юге,
проявлялось разнообразие людское, собранное на речном мысу за невысокими
валами города. Суровый вятич в черной бороде до самых глаз, в длинном
кафтане бурого сукна, с тяжелой гривной червонного золота на шее, которой
он украсился для праздника. Южанин, с низовьев ли Десны иль из
Переяславльского княжества, в белом плаще с вышивкой, с длинными усами, но
с голым подбородком или с подстриженной бородой. Рядом с ним скуластое,
узкоглазое лицо в редкой бороде, через которую просвечивает желтоватая
кожа, - этот из мерьян или из муромы. Он в черном, в руке колпак черного
сукна. Встретившись глазами с сухим, остроносым мужчиной в кругло
подстриженной смоляной бороде, князь Владимир подумал было - знакомый, но
потом сообразил: да он не то из торков, не то из печенегов...
После обедни иерей отслужил молебен о здравии благоверных князей
Всеволода, Святослава, Изяслава и всех близких и, помянув первым младшего
из Ярославичей как своего князя, о всех странствующих, путешествующих,
болящих и пленных. Закончил, помянув боярина Бакоту и молящихся в храме.
Затем вышел из алтаря, и все, как стояли, потянулись неспешной чередой
прикладываться к кресту. А после, за трапезой у боярина Бакоты, иерей без
жалоб, но жестким голосом рассказал проезжим, ни к кому особенно не
обращаясь, что здесь едва ли не половина жителей, особенно в округе, суть
двоеверны: не отвергая Церковь, исполняют древлеязыческие обряды в рощах,
а также у рек, а также и у курганов. Уклоняются от похорон, предпочитая
сожигать тела, а пепел собирают в сосуды из обожженной глины и прячут в
старых курганах.
- А впрочем, - заключил пастырь духовный, - Христос терпел в нам
велел. Я и отец Иван - он ныне в разъезде - пашем ниву и сеем посильно. -
И, ободрившись, добавил: - Училище содержим. Бакота с иными нам помогает.
Каждую зиму учим, уча - проповедуем. Сорок три мальчика и отрока в
наступающем году обучаются и девочек одиннадцать. Чтение и письмо. Правила
счета. Святое писание. И греческий язык по желанию. Есть родители, которые
сверх того просят наставлять и латинской речи. Ибо для заморской торговли
такая речь полезна.
- Как, отец, ученики, хорошо успевают ли в науках? - спросил князь
Владимир по-гречески.
- Не все одинаково, сиятельный, - по-гречески же ответил священник. -
Просвещаем сердца по мере желания их, по мере способностей.
- Трудно вам вдвоем справляться со многими учениками, - перешел на
латынь князь Владимир.
- Имеем помощников, господин, - возразил священник на латинском
языке. - За двадцать лет служения в Коломене многие обучены, доброхотно
содействуют просвещению. Помимо них наши с отцом Иваном силы давно бы
иссякли.
Коломенскую трапезу Владимир вспомнил в седле со стыдом, на который
способна только молодость: и ученостью своей выставился, и священника
испытал, и, в довершенье, кичился познаньями перед теми, кто, кроме
русской, никакой речью не владел.
Подобные обиды, которые человек сам себе причиняет, гордыми людьми
помнятся долго: такие себя учат, если хватает ума. Еще одно увез из
Коломеня князь-ученик: историю города. Был он основан выходцами из
Новгорода, людьми опытными и дошлыми до всяких доходов. Стык Оки с
Москвой-рекой выгоден для торговли, через Москву есть путь переволоком в
Истру либо Рузу, из Рузы Ламским волоком - в Ламу и Шошу. К новгородцам
подсели вятицкие, подселялись мерьяне. Но кроме них шли переселенцы с
Днепра, Ворскалы, Сейма, Дона, Донца. Этих влекли не богатые земли, не
щедрые леса, эти шли не за бобром и соболем. Беглецы, они уходили,
наскучив постоянной угрозой из Степи. Степь близка к Коломеню, в нем
оседали немногие пришельцы с юга. Тянули они вверх по Москве-реке, уходили
дальше по Оке, за Муром, садились в Ростове Великом, на залесских полянах.
Были и такие, кто уходил Костромой-рекой на Сухону, Шексной до Белоозера:
все равно, дескать, коль снялись с места, так поищем поглубже.
С первых разумных, хоть и детских лет Владимир Мономах слышал о
Степи. Дядька, подведя мальчика к коню, читал над ним старинное
заклинание, призывал Даждьбога, Стрибога, навьих на помощь против Степи. И
приказал матери не говорить - ты ныне воин. В сказках и сказах Степь
присутствовала изначальным злом, как первородный грех Ветхого завета.
Битвы, стычки, походы, победы и поражения. Пленники, угнанные в Степь, и
чьи-то слова: в печенежьих жилах немало-то русской крови течет.
В Коломене Владимиру явилось нечто до сих от него скрытое и поистине
страшное. Степь не только убивала, угоняла в плен, грабила. Степь давила,
Степь выгоняла русских на север. Как зверь, загнанный борзыми собаками,
бросается в логово, тем спасая себе жизнь, так русский уступал место
другим, заслоняясь лесами. Не все же бежали! Уходили слабые, робкие? Были
и такие, но отступали и сильные, храбрые. Они не могли примириться со
случайностью существования. Хотели строить надолго, хотели обладать
возделанным полем, домом, думали о будущем детей. Сколько беспечных,
сколько ленивых прикрывались смелыми словами, а на самом деле у них не
хватало храбрости оторваться от насиженных мест!
Впоследствии Владимир Мономах рассказывал, что в Коломене-то и
обещался он перед своей совестью бороться со Степью. Так ему вспомнилось,
так он верил, хотя подобное вряд ли является внезапным озарением. Что с
того! Мы невольно переставляем внутренние события, произвольно связывая их
с внешними вехами. Бывшее остается, и рука, производящая поиск, ошибается
бескорыстно.
Дорога от Коломеня на север, к Залесску и Ростову Великому, легла
западной межой края, обитаемого мещерой, или мещорой, оседлыми, мирными
людьми. Там не покочуешь. Мещеряк живет по гривкам, сея хлеб и кормясь из
лесу. Числом их мало, все леса и болота. От одного мещерского поселка в
другой на лошади проедешь весь день, пробираясь между болот. Пешком - три
версты, по кладям, переброшенным через мшистые хляби.
Ехали будто бы стороной, однако ж такого дикого леса Владимир не
видывал. Еловая роща. Ели стоят - вверх посмотришь - шапка с головы сама
падает. Хвоя на аршин лежит и под ногой пружинит, как тетива. Под каждой
елью круговое углубленье, сидит ель, как в лунке, потому что сама под себя
хвою не роняет, не доходит хвоя через сучья. Пусто внизу, солнце не
дотянется, ничего не растет, кое-где гриб увидишь или кустик костяники.
Тихо. Ветер поверху шуршит, а вниз тоже не может пробраться, и шуршанье
его по вершинам вниз падает не в голос, а шепотом. Не видно и живого,
кроме белок. Урожай, видно, был на шишки, и белке праздник на всю осень и
зиму. И еще - рябчики срываются: "фррр, пррр", и - тишина. Эта птица в
полете немая.
Кончатся ели, тропа ведет краем болота и взводит на гривку, в
сосны-красавицы. Здесь веселее, воздух вольный, и сосны гудят, и крупные
черные птицы сидят высоко - едва достанешь стрелой. Не попадешь - стрелу
жалко, ищи - не найдешь. Попадешь - тоже мало счастья. Растопырив крылья,
добыча застрянет в сучьях. Доставай-ка! Лесные тетерева-глухари. Курочка
пестровата и помельче, а петухи бывают на полпуда. Им и летать нелегко.
Сорвется с ветки и, будто больной, падает вниз, ветки трещат, пока не
наберет воздуху под крылья. Здесь их ловят волосяными силками на приваду,
а еще насыпают красные ягоды в берестяные кузовочки, внутри смазанные
клеем. Сунет голову птица, прилипнет кузовок, тут руками берут.
- Живут в этой дебри и русские отдельными заимками, мещеряков не
